Герцог Мальборо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мальборо

Герб герцогов Мальборо
Период

декабрь 1702 — н. в.

Титул:

герцог Мальборо

Родоначальник:

Джон Черчилль, первый граф Мальборо

Родина

Англия

Подданство

Великобритания

Дворцы

Бленхеймский дворец

Герцог Мальборо (Duke of Marlborough) — аристократический титул в пэрстве Англии. Титул был создан королевой Анной в 1702 году для Джона Черчилля, 1-го графа Мальборо (1650—1722), крупнейшего военачальника и мужа её фаворитки. Название герцогства относится к Мальборо в графстве Уилтшир. Это единственный из существующих британских герцогских титулов, который с XVIII века переходит по женской линии. Традиционно резиденцией герцогов служит Бленхеймский дворец.



История герцогства

Джон Черчилль был сделан лордом Черчиллем из Аймута (1682 год) в шотландском пэрстве королём Карлом II, бароном Черчилль из Сэндриджа (1685 год) Яковом II, и графом Мальборо (1689 год) в пэрстве Англии королём Вильгельмом III. Вскоре после вступления на престол в 1702 году королева Анна сделала Черчилля первым герцогом Мальборо и предоставила ему дополнительный титул маркиза Блэндфорда.

В 1678 году Черчилль женился на Саре Дженнингс (1660—1744), придворной и будущей влиятельной фаворитке королевы Анны. У них было семеро детей, из которых четыре дочери вышли замуж за некоторых представителей важнейших семей Великобритании;[1] дочь и один сын умерли в младенчестве. Его старший сын Джон Черчилль, маркиз Блэндфорд умер в 1703 году. Поскольку у них не было выживших сыновей, специальным актом парламента герцогство было позволено передать к женщине и через женщину. Когда 1-й герцог Мальборо умер в 1722 году, его титул лорда Черчилля из Аймута в шотландском пэрстве пресёкся, а титулы Мальборо перешли к его старшей дочери Генриетте (1681—1733), 2-й герцогине Мальборо. Она была замужем за 2-м графом Годольфином и у них был сын, который умер раньше неё.

Когда Генриетта умерла в 1733 году, титулы Мальборо перешли к её племяннику Чарльзу Спенсеру (1706—1758), третьему сыну её покойной сестры Анны (1683—1716), которая вышла замуж за 3-го графа Сандерленда в 1699 году. После смерти его старшего брата в 1729 году, Чарльз Спенсер уже унаследовал фамильные поместья Спенсеров и титулы графа Сандерленда (1643 год) и барон Спенсера из Уормлейтона (1603 год), все в пэрстве Англии. По смерти его тёти по материнской Генриетты в 1733 году, Чарльз Спенсер наследует фамильные поместья и титулы Мальборо и становится 3-м герцогом Мальборо. Когда он умер в 1758 году, его титулы перешли к его старшему сыну Джорджу (1739—1817), которому наследовал его старший сын Джордж, 5-й герцог Мальборо (1766—1840). В 1815 году, Фрэнсис Спенсер (младший сын 4-го герцога) был сделан бароном Черчиллем в пэрстве Соединённого королевства. В 1902 году его внук, третий барон Черчилль, был сделан виконтом Черчиллем.

В 1817 году 5-й герцог получил разрешение принять и носить фамилию Черчилль в дополнение к своей фамилии Спенсер, чтобы увековечить имя своего прославленного прапрадеда. В то же время он получил королевскую лицензию на четверть щита герба Черчилля с его отцовским гербом Спенсеров.[2] Современные герцоги таким образом изначально носившие фамилию «Спенсер»: имеют двойную фамилию «Спенсер-Черчилль», которая в таком в качестве используется с 1817 года и остается в семье, хотя некоторые члены семьи предпочитали называть себя «Черчилль».

7-й герцог был дедом по отцовской линии премьер-министра Великобритании сэра Уинстона Черчилля, который родился во дворце Бленхейм 30 ноября 1874 года.

Нынешний, с 2014 года, 12-й герцог Мальборо — Чарльз Джеймс Спенсер-Черчилль.

Герцоги Мальборо с 1702 года

Другие титулы: маркиз Блэндфорд (английский титул с 1702 года), граф Мальборо, в графстве Уилтшир (английский титул с 1689 года) и барон Черчилль Сэндриджский, в графстве Хартфорд (английский титул с 1685 года)
Другие титулы, (1-го герцога): лорд Черчилль Аймутский, в графстве Бервик (шотландский титул с 1682 года)
Другие титулы (3-го герцога и далее): граф Сандерленд (английский титул с 1643 года) и барон Спенсер Уормлейтонский (английский титул с 1729 года)
Наследник: Джордж Джон Годольфин Спенсер-Черчилль, маркиз Блэндфорд (р. 1992), старший сын 12-го герцога.

Напишите отзыв о статье "Герцог Мальборо"

Примечания

  1. [www.burkes-peerage.net/Search/FullRecord.aspx?ID=9123 Family Lineage: Duke of Marlborough]. Burke's Peerage (August 2004). Проверено 6 августа 2007.
  2. Paul Courtenay, The Armorial Bearings of Sir Winston Churchill [www.winstonchurchill.org/learn/reference/armorial-bearings-of-wsc The Armorial Bearings of Sir Winston Churchill] (accessed 20 July 2013).

Отрывок, характеризующий Герцог Мальборо

Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.