Гордон, Патрик

Патрик Леопольд Гордон оф Охлухрис
Patrick Leopold Gordon of Auchleuchries
Дата рождения	31 марта 1635(1635-03-31)
Место рождения	Охлухрис, Шотландия
Дата смерти	29 ноября 1699(1699-11-29) (64 года)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Шотландия, Швеция, Польша, Россия
Годы службы	1661—1699
Звание	генерал, контр-адмирал
Командовал	Бутырский полк
Сражения/войны	Северная война (1655—1660) Русско-польская война Чигиринские походы Крымские походы Азовские походы

Патрик Леопо́льд Го́рдон оф Охлухрис (англ. Patrick Leopold Gordon of Auchleuchries), в России известен как Пётр (или Патрик) Иванович Гордон (31 марта 1635, поместье Охлухрис, Эбердиншир, Шотландия — 29 ноября 1699, Москва, Россия) — шотландский и российский военачальник, генерал (1687) и контр-адмирал (1694) русской службы.

Почти всю жизнь провёл на службе иностранным коронам; верно служа России, оставался ревностным католиком и якобитом (до самой смерти считал себя подданным свергнутой британской династии Стюартов).

На российской военной службе состояли также его сыновья Джон (Иван), граф Джеймс (Яков), Теодор (Фёдор) и родственники Александер Гордон оф Охинтул и Томас Гордон.

Незадолго до кончины принял на католической конфирмации имя Леопольд.

Происхождение

Представитель одного из древнейших (с XII века) и знатнейших кланов Шотландии (ветвь Хэддо-Охлухрис). В 1320 году его прямой предок, сэр Эдам Гордон оф Стрэтбоги, вручил папе Римскому Иоанну XXII манифест независимости Шотландии, будучи послом короля Скоттов Роберта I Брюса.

Служба вне России

В 16 лет покинул охваченную гражданской войной родину и поступил в Браунсбергскую иезуитскую коллегию (Бранево, Восточная Пруссия, ныне Польша), не окончив которой, в июле 1655 года записался рядовым рейтаром в конный полк герцога Саксен-Лауэнбургского в составе шведской армии короля Карла Х и храбро бился в Северной войне 1655—1660 годов. Взятый в плен после битвы под Варшавой, перешел под знамена Польши, сражался с русскими и татарами и был произведен в капитан-лейтенанты. С отличием действовал против русских как командир лейб-драгун князя Ежи Любомирского в Чудновской кампании 1660 г. Русский посол в Варшаве З. Ф. Леонтьев узнал о способностях Гордона и уговорил его перейти в царскую службу.

На русской службе

2 сентября 1661 года Патрик Гордон вместе с другими шотландскими офицерами (включая Пола Мензиса) прибыл в Москву и записан в Иноземском приказе в чине майора в солдатский полк своего земляка Д. Крофорда (Краферта) (как раз вернувшегося в Россию из польского плена). С 1664 года — подполковник, в феврале 1665 года произведен в полковники, а в 1666 году послан с царской грамотой в Англию.

После возвращения много лет прослужил на Украине и юге России (1667—1685 годы), особенно в Севске, принимая участие в военном управлении краем. В 1671 году ходил с полком на усмирение бунтующих казаков в Новый Оскол. В 1676 году участвовал в военных действиях против П. Дорошенко.

Чигиринские походы

В 1677 году во главе драгунского полка участвовал в Первом Чигиринском походе и, следуя в русском авангарде, устроил укрепление при Бужинской переправе.

Особенно прославился при героической обороне Чигирина от огромной Османской армии во Втором Чигиринском походе: ещё в апреле 1678 года во главе своего драгунского полка прибыл в Чигирин, во время осады, после гибели 3 августа воеводы И. И. Ржевского, возглавил гарнизон, лично поджег пороховой магазин и покинул крепость одним из последних, за что 20 августа 1678 года произведен в генерал-майоры.

Под началом В. В. Голицына

После оставления Чигирина получил назначение в Киев и занялся его укреплением, будучи одним из лучших в России военных инженеров. В 1683 году произведен в генерал-поручики.

Вскоре вызвал неудовольствие князя В. В. Голицына своим ходатайством об отъезде на родину, за что ему пригрозили разжалованием в прапорщики, хотя эта угроза не осуществилась.

В 1686 году король Англии и Шотландии Яков II пожаловал Гордона рангом чрезвычайного британского посланника в России, но назначение не было утверждено царским правительством, поскольку он оставался на русской военной службе. В 1687 году он назначен командиром 2-го выборного Московского (позже — Бутырского) полка.

Под началом В. В. Голицына участвовал в Крымских походах 1687 и 1689 годов, несмотря на неудачу первого похода, 11 октября 1687 года получил чин полного генерала.

В царствование Петра I

Блестящий смотр, произведенный юным Петром I Бутырскому полку 3 февраля 1687 года, зародил в нём симпатии к Гордону.

События 1689 года, приведшие к падению царевны Софьи, поставили Гордона в близкие и даже дружеские отношения с царём. 4 сентября в Иноземскую слободу пришла царская грамота, в которой Петр приказывал иноземным генералам и офицерам прибыть к нему в Троице-Сергиеву Лавру. Гордон, как старший из иностранных офицеров, счел необходимым идти в Лавру, вопреки воле царевны и князя В. В. Голицына. Но, принимая такое решение, Гордон в то же время уведомил о царском указе князя Голицина и просил его согласия для следования в Лавру. Смущенный Голицын ответил, что покажет грамоту царю Ивану и царевне и тогда скажет, что делать. Гордон возразил, что когда царю и его семейству грозит опасность, начальник должен исполнять долг присяги, хотя бы и не получив приказа от вышестоящего начальства. Не дождавшись до вечера ответа Голицина, Гордон во главе иноземных офицеров отправился в Лавру, куда прибыл на следующий день. Во многом благодаря этому Петр одержал победу без кровопролития, что побудило его с особой признательностью относиться к Гордону. После Троицкого похода Гордон становится руководителем всех военных занятий Петра, хотя гипотеза о командовании им также 1-м выборным Московским полком в дневнике самого Гордона не подтверждается.

Гордон обладал зрелым умом, большими военными познаниями, имел богатый боевой опыт, умел держать войсковые части в строгой дисциплине, был распорядителен и храбр, но в то же время предусмотрителен, осторожен и скромен. Свои военные практические знания Гордон поддерживал и освежал изучением лучших военных сочинений по артиллерии, фортификации, устройству и образу действий войск в различных государствах. Обладая во всех отношениях высокими нравственными качествами, Гордон был любим и уважаем не только обитателями Иноземской слободы в Москве, но и многими из русских.

Ещё в 1688 году десятки хорошо обученных гордоновых бутырцев пополнили ряды рождавшегося Преображенского полка. Шотландец стал «крестным отцом» российской гвардии, впервые применив этот термин к петровским «потешным» в своем Дневнике 8 августа 1689 года, и многое сделал для их превращения в боеспособные регулярные части. Первые командиры преображенцев и семеновцев: Ю. фон Менгден, А. Шарп (Шарф) и И. И. Чамберс — ставленники Гордона, причем последние двое — тоже из шотландцев.

Начиная с января-февраля 1690 года он постоянно ездит в Преображенское и почти неразлучен с младшим царем. О значении этого человека говорит тот факт, что первый в истории визит русского царя к иноземцу состоялся 30 апреля 1690 г., когда Петр I со свитой пожаловал именно в дом Гордона в Иноземской слободе. Их долгие и доверительные беседы касались всевозможных вопросов европейской политики, устройства, содержания и вооружения войск.

Отныне Гордон руководил войсковыми учениями, стрельбами, полевыми фортификационными работами, устройством военных лагерей, отработкой способов построения. Он обращал особое внимание на стрельбу в цель и действия гренадеров, из которых он впервые в России составил особую роту в своем полку. Учения отдельных полков перешли в общевойсковые, отдельные упражнения пехоты — в баталии пехоты и конницы. Венцом занятий Гордона с Петром были маневры.

В 1694 году Гордон в ранге первого русского контр-адмирала (шаутбенахта) участвует в поездке Петра в Архангельск и на Белое море и переводит на английский первый свод русских морских сигналов, а чуть позже он уже главный руководитель Кожуховского похода. Знающий, уравновешенный и осторожный Гордон много способствовал развитию у царя выдержки и осмотрительности при решении военных и политических вопросов.

В 1695 и 1696 годах он был одним из русских военачальников в Азовских походах, наряду с А. М. Головиным и Ф. Лефортом, причем руководил осадными работами, исполняя обязанности инженер-генерала. Гордон был главным инициатором взятия этой крепости с помощью «подвижного» земляного вала в 1696 году.

В 1698 году под формальным начальством боярина А. С. Шеина он разгромил мятежных стрельцов под Воскресенским Новоиерусалимским монастырем, после того как дважды, рискуя жизнью, ездил в стан бунтовщиков.

Будучи ревностным католиком, Гордон в 1684 году добился у царей разрешения основать в Москве первый в России постоянный католический храм, чему доселе категорически противилось как православное духовенство, так и протестантское большинство обитателей московской Немецкой слободы. Деревянная часовня была построена к 1687 году, но в 1705 году сгорела. Каменная церковь на её месте была возведена в 1706 году.

Семья

Был дважды женат:
1-я жена (с 26.01.1665) — Катарина фон Бокховен (1650–1671), дочь генерал-майора русской службы Филиппа Альберта ван Бокховена

• Кэтрин Элизабет (1665–1739)
  • первый муж (1680) — полковник русской службы Рудольф (Родион) Страсбург
  • второй муж (с 15 февраля 1698 года) — генерал-майор русской армии Александер Гордон оф Охинтул (1669–1751)
• Джон (1667–1712), прапорщик русской службы, затем поселился в Шотландии
• Джеймс (Яков Петрович) (1668–1722), после смерти отца в 1699—1705 годах полковник Бутырского полка, с 1701 граф Священной Римской Империи, затем бригадир

2-я жена — Элизабет Ронаэр

• Мэри (1673–после 1698)
• Теодор (Фёдор Петрович) (1681–1734) — полковник русской службы, в годы Северной войны командовал Киевским драгунским полком, отстранён от командования в 1712 году после того, как его полк понёс тяжёлые потери в столкновении с поляками при Пыздрах 1/12.06.1712.

Дневник Гордона

Гордон оставил после себя уникальный по подробности и широте сведений дневник на английском языке, охватывающий почти всю жизнь автора (оканчивается 31 декабря 1698 года) и почти половину европейского пространства за полстолетия. Он дошёл до нас не полностью: 1668—1676 и 1679—1683 годы утеряны. Этот памятник хранится в РГВИА в Москве, частичная копия

(1684—1698) — в РНБ в Петербурге. Ныне близится к завершению первое полное научное издание «Дневника» как в подлиннике, так и в русском переводе.

Изучая описания мест, которые посетил генерал, историки могут судить об их состоянии на конец XVII века. Так, благодаря краткому описанию Дивногорского мужского монастыря, была вынесена гипотеза о более раннем существовании обители. Особенно много даёт труд Гордона для истории войн с Речью Посполитой, Турцией и Швецией, военного устройства, личности Петра Великого, общественного и хозяйственного быта того времени.

В конце XIX века останки Гордона были перезахоронены на Введенском кладбище в Москве (участок №11, на границе с участками №9 и №15), надгробная плита хранится в собрании Государственного исторического музея..

Литература

• Голиков, «Историч. изображение жизни Лефорта и П. Г.», Москва, 1800.
• Поссельт, Предисловие при немецком издании «Дневника» 1849 года и русском 1892 года.
• Брикнер, «Патрик Г. и его дневник», Санкт-Петербург, 1878, (из «Журн. М. Н. П.»).
• Brückner, «Patrick G.» (из «Beiträge zur Kulturgeschichte Russlands im XVII Jh.»).
• Гордон, Патрик // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Гордон П., «Дневник» 1635—1659. Ред. М. Р. Рыженков, М., «Наука», 2000. (280 с. — «Памятники исторической мысли»), ISBN 5-02-008716-5.
• Гордон П., «Дневник» 1659—1667. Ред. М. Р. Рыженков, М., «Наука», 2003. (317 с. — «Памятники исторической мысли»), ISBN 5-02-009840-X.
• Гордон П., «Дневник» 1677—1678. Ред. М. Р. Рыженков, М., «Наука», 2005. (236 с. — «Памятники исторической мысли»), ISBN 5-02-009861-2.
• Гордон П., «Дневник» 1684—1689. Ред. М. Р. Рыженков, М., «Наука», 2009. (340 с. — «Памятники исторической мысли»), ISBN 978-5-02-037003-6.
• Гордон П., «Дневник» 1690—1695. Ред. М. Р. Рыженков, М., «Наука», 2014. (624 с. — «Памятники исторической мысли»), ISBN 978-5-02-038041-7.

Ссылки

• [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/G.phtml?id=2044 Патрик Гордон. Дневник.]. Восточная литература. Проверено 3 марта 2011. [www.webcitation.org/61BuVZCHN Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
• [www.hrono.ru/dokum/1600dok/1656gordon.html Война между Россией и Швецией 1656 года глазами Патрика Гордона]
• [www.alexnews.info/archives/7105 Петровский любимец в Александровской слободе]
• Поэма "Патрик Гордон" [stihozal.ru/s9.html]

Отрывок, характеризующий Гордон, Патрик

Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.