Добровольский, Виктор Николаевич

Виктор Николаевич Добровольский
Вiктор Миколайович Добровольський
Дата рождения:	10 (23) января 1906(1906-01-23)
Место рождения:	Одесса, Херсонская губерния, Российская империя
Дата смерти:	28 июля 1984(1984-07-28) (78 лет)
Место смерти:	Киев, Украинская ССР, СССР
Профессия:	актёр, режиссёр, чтец
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Театр:	КУАДТ им. И. Франко, КАТРД им. Л. Украинки
Награды:

Ви́ктор Никола́евич Доброво́льский (укр. Добровольський Віктор Миколайович; 1906—1984) — советский украинский актёр театра и кино, мастер художественного слова (чтец). Народный артист СССР (1960). Лауреат Сталинской премии второй степени (1951).

Биография

Родился 10 (23) января 1906 года в Одессе (ныне — на Украине) в семье священника.

Детство прошло в селе Лысая Гора Херсонской губернии, где его отец служил настоятелем церкви Петра и Павла.

В 1914—1918 годах учился в Земском реальном училище в Елисаветграде, в 1920—1922 — в Одесском электротехникуме связи (ныне Одесская национальная академия связи имени А. С. Попова).

В 1922 году начал сценическую деятельность в Одесском народном театре. В 1926—1927 годах — актёр Одесскго театра «Робсельтеатр» (филиал театра украинской Госдрамы), в 1927—1928 — театра украинской Госдрамы (ныне Одесский академический украинский музыкально-драматический театр им. В. Василько), одновременно учился в студии при театре под руководством Л. Гаккебуш и В. Василько (окончил в 1928).

С 1928 года — актёр Харьковского Краснозаводского рабочего украинского театра (1928—1933), затем — Сталинского украинского драматического театра (ныне Донецкий академический украинский музыкально-драматический театр) (1933—1938).

В 1933 году вместе с Л. Гаккебуш основал Сталинский театр кукол.

В 1939—1964 годах — актёр Киевского украинского драматического театра им. И. Франко.

В 1939 году был арестован по обвинению в антисоветской, националистической, террористической деятельности, однако вскоре освобождён за недостаточностью доказательств.

Во время войны вместе с театром находился в Семипалатинске (Казахстан), в составе актёрской фронтовой бригады виезжал на фронт. Имея литературный талант, публиковал собственные поэтические и сатирические фельетоны в газетах и боевых листках.

В 1964—1984 годах — ведущий актёр Киевского театра русской драмы им. Л. Украинки.

В 1964 году в составе делегации украинских деятелей искусств был в США и Канаду, где ввыступал с чтениями сочинений Т. Г. Шевченко.

С 1926 года снимался в кино. Член Союза кинематографистов Украинской ССР.

Сыграл более 200 театральных и 30 кинематографических ролей.

Умер в Киеве 28 июля (по другим источникам — 29 июля) 1984 года. Похоронен на Байковом кладбище.

Награды и звания

• Заслуженный артист Украинской ССР (1943)
• Народный артист Украинской ССР (1948)
• Народный артист СССР (1960)
• Сталинская премия второй степени (1951) — за исполнение роли Карпа Корнеевича Ветрового в спектакле «Калиновая роща» А. Е. Корнейчука
• Государственная премия Украинской ССР им. Т. Шевченко (1983) — за создание образов советских современников в спектаклях «Предел спокойствия», «Кафедра», «Тема с вариациями» на сцене КАТРД им. Л. Украинки
• Орден Ленина (1951)
• Орден Трудового Красного Знамени (1966)
• Орден Кирилла и Мефодия I степени (НРБ)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Медаль «В память 1500-летия Киева».

Творчество

Театральные роли

• 1926 — «Гайдамаки» Т. Г. Шевченко — Железняк (Одесский театр «Робсельтеатр»)
• 1927 — «Гайдамаки» Т. Г. Шевченко — Железняк (Одесский театр украинской Госдрамы)
• 1927 — «97» Н. Г. Кулиша (Одесский театр украинской Госдрамы)
• 1929 — «Диктатура» И. К. Микитенко (Харьковский Краснозаводской рабочий украинский театр)
• 1942 — «Назар Стодоля» Т. Г. Шевченко — Игнат (Семипалатинск)
• «Ведьма» Т. Г. Шевченко — Пана (Харьковский Краснозаводской рабочий украинский театр)
• «Любовь Яровая» К. А. Тренёва — Кошкин
• «Кадры» И. К. Микитенко — Тарас
• «Запад» И. Э. Бабеля — Никифор
• «Русские люди» К.М. Симонова — Васин
• «За двумя зайцами» М. П. Старицкого
• «Ой, не ходи, Грицю, та й на вечерницы» М. П. Старицкого

Донецкий академический украинский музыкально-драматический театр

• 1934 — «Гибель эскадры» А. Е. Корнейчука — Гайдай
• 1934 — «Егор Булычов и другие» М. Горького — Егор
• 1935 — «Платон Кречет» А. Е. Корнейчука — Платон Кречет
• 1936 — «Песня о Свече» И. А. Кочерги — Иван Свечка, Чип
• 1938 — «Макбет» У. Шекспира — Макбет

Киевский украинский драматический театр им. И. Франко

• 1940 — «Украденное счастье» И. Я. Франко — Гурман
• 1941 — «Много шума из ничего» У. Шекспира — Бенедикт
• 1942 — «Фронт» А. Е. Корнейчука — Огнёв
• 1942 — «Богдан Хмельницкий» А. Е. Корнейчука — Богдан
• 1942 — «Последняя жертва» А. Н. Островского — Дульчин
• 1946 — «Вишневый сад» А. П. Чехова — Лопахин
• 1948 — «Ученик дьявола» Б. Шоу — Ричард
• 1948 — «Макар Дубрава» А. Е. Корнейчука — Кондрат Тополя
• 1949 — «Двенадцатая ночь» У. Шекспира — сэр Тоби
• 1949 — «Юлиус Фучик» Ю. А. Буряковского — Юлиус Фучик
• 1950 — «Калиновая роща» А. Е. Корнейчука — Ветровой
• 1951 — «Назар Стодоля» Т. Г. Шевченко — Игнат
• 1952 — «Ревизор» Н. В. Гоголя — Городничий
• 1952 — «Порт-Артур» А. Н. Степанова и И. Ф. Попова — Борейко
• 1953 — «Угрюм-река» по В. Я. Шишковы — Прохор
• 1954 — «Крылья» А. Е. Корнейчука — Ромодан
• 1957 — «Дума про Британку» Ю. И. Яновского — Несвятипаска
• 1960 — «Над Днепром» А. Е. Корнейчука — Родион

Киевский театр русской драмы им. Л. Украинки

• «На диком бреге» Б. Н. Полевого — Литвинов
• «Первый удар» К. П. Кюлявкова — Димитров
• «Разлом» Б. А. Лавренёва — Берсенев
• «Надеяться» Ю. Н. Щербака — Отец
• «Пока арба не перевернулась» О. Ш. Иоселиани — Агабо

Режиссёр

• 1956 — «Ой, не ходи, Грицю, та й на вечерницы» М. П. Старицкого

Радиопостановки

• 1962 — «Петербуржская осень» А. Е. Ильченко
• «Много шума из ничего» У. Шекспира
• «Правда» А. Е. Корнейчука
• «В степях Украины» А. Е. Корнейчука
• «Платон Кречет» А. Е. Корнейчука
• «Свадьба Свички» И. А. Кочерги
• «Ярослав Мудрый» И. А. Кочерги

Фильмография

1. 1926 — Тарас Шевченко — Александр II
2. 1938 — Пётр Первый — Федька / Ягужинский
3. 1939 — Эскадрилья № 5
4. 1940 — Макар Нечай — Макар Нечай
5. 1942 — Партизаны в степях Украины — раненый партизан
6. 1942 — Славный малый — Клод
7. 1944 — Большая земля — Аникеев
8. 1945 — Украинские мелодии (музыкальный фильм) — Богдан Хмельницкий
9. 1947 — Подвиг разведчика — генерал разведки
10. 1947 — Голубые дороги — Сергей Константинович
11. 1950 — Щедрое лето — Рубан
12. 1950 — В мирные дни — адмирал
13. 1952 — Неразлучные друзья — Николай Васильевич
14. 1952 — В степях Украины (фильм-спектакль) — Петренко
15. 1952 — Украденное счастье (фильм-спектакль) — Михаил
16. 1953 — Калиновая роща (фильм-спектакль) — Сергей Павлович Батура
17. 1954 — «Богатырь» идёт в Марто — Боцман Бутенко
18. 1954 — Командир корабля — вице-адмирал Серов
19. 1956 — Кровавый рассвет — Лукьян Подпара
20. 1956 — Без вести пропавший — Ян Ковач
21. 1956 — Триста лет тому… — гетман Богдан Хмельницкий
22. 1957 — Правда — пан Чубатенко
23. 1959 — Небо зовёт — Василий Матвеевич Демченко
24. 1960 — Люди моей долины — Товкач
25. 1960 — Спасите наши души — отец Цымбалюка
26. 1962 — Сейм выходит из берегов — Буслай
27. 1965 — Игра без правил — Максим Малинин, полковник контрразведки
28. 1981 — Танкодром — Тимохин

Режиссёр

1. 1957 — Правда (совм. с И. П. Шмаруком)

Память

• В 1985 году, в Киеве, на фасаде дома по улице Крещатик, 13, где жил в 1951—1984 годах В. Добровольский установлена мемориальная доска (скульптор Б. С. Довгань, архитектор А. С. Тамаров). В 1989 году заменена на другую (бронза; скульптор А. С. Фуженко, архитектор Т.Г.Довженко).

Ссылки

• [a-tremasov.ru/dobrovolskij-viktor-nikolaevich Виктор Добровольский в Авторском проекте Алексея Тремасова]

Отрывок, характеризующий Добровольский, Виктор Николаевич

– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.