Егермейстер (ликёр)

Jägermeister
настойка
Бутылка «Егермейстера»
Страна происхождения:	Германия Германия
Год основания:	1934
Крепость:	35%
Тип:	настойка
Производитель:	Mast-Jägermeister SE
Сайт:	www.jagermeister.com/

Егермейстер (нем. Jägermeister — «старший егерь», егермейстер) — немецкий крепкий ликёр, настоянный на травах. Относится к категории биттеров. Ликёр получается путём мацерации 56 компонентов — растений, кореньев, корок — и выдерживается около 12 месяцев в дубовых бочках. Рецепт ликёра был создан Куртом Мастом в 1934 году. Точный состав напитка держится в секрете. На этикетке бутылки с ликёром изображается олень с крестом в рогах, по легенде привидевшийся святому Губерту, покровителю охотников. Этикетка обрамлена стихотворением немецкого писателя и лесничего Оскара фон Ризенталя.

Егермейстер употребляется охлаждённым в чистом виде (в шотах) залпом (как дижестив) либо в коктейлях.

Выпускается с 1935 года компанией Mast-Jägermeister SE, расположенной в городе Вольфенбюттель (земля Нижняя Саксония).

Название напитку дал создатель ликёра Курт Маст. Само понятие Егермейстер - "старший егерь" - существует многие столетия. Курт Маст был увлечённым охотником, поэтому выбор имени для нового продукта пал на это слово.

В 1934 году Имперский лесничий Германии Геринг издал закон о правилах охоты на территории Рейха и провозгласил себя "Старшим охотником". На основании этого солдаты вермахта называли этот напиток "шнапсом Геринга".  

Использование оленя с крестом между рогами как символ марки восходит к древней легенде. Она гласит, что граф Губерт Льежский , гуляя в рождественский вечер в лесу, увидел оленя, у которого между рогами святился католический крест. Это видение настолько повлияло на графа, что он постригся в монахи и все свое имущество передал церкви. Со временем он стал епископом Маастрихским и основал ряд монастырей. После его смерти церковь возвела его в ранг святых. Св. Губерт считается покровителем охотников и охоты в целом.

С 1970-х годов экспортируется в десятки стран мира; в США стал популярен во многом благодаря маркетинговой кампании с участием тяжёлых металлических групп Pantera, Metallica, Slayer. В Финляндии напиток рекламируют Nightwish, HIM, Stam1na, Kotiteollisuus, в Норвегии — Trollfest, Pantheon I, 1349, в Великобритании — Enter Shikari. Сейчас Jägermeister является спонсором концертных туров альтернативных металлических команд, таких как Hemlock, Dog Fashion Disco и 8mm Overdose. Как результат, рок- и метал-группы посвящают этому напитку целые композиции, в частности, песня группы Inkubus Sukkubus (альбом The Beast with Two Backs), где напиток поэтически именуется сладчайшей кровью из вен Пана, песня группы Trollfest, песня группы Crossfaith. В период с 1970-х по 2000-е года Jägermeister являлся спонсором различных видов спорта, в том числе европейских автогонок, в том числе «Формулы-1», ДТМ и др. В последние годы компания Mast-Jägermeister SE полностью прекратила спонсорство спортивных мероприятий на основании неуместности сочетания спорта и алкогольных напитков.

Вопреки легендам, Jägermeister не содержит крови оленя.

Ссылки

• [www.jagermeister.com/ Официальный сайт (англ.)]

Отрывок, характеризующий Егермейстер (ликёр)

– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?