Pantera

Pantera
По часовой стрелке сверху слева: Даймбэг Даррелл, Фил Ансельмо, Рекс Браун и Винни Пол
Основная информация
Жанры	Глэм-метал (1981 — 1989) Трэш-метал (1988 — 1992) Грув-метал (1989 — 2001)
Годы	1981 — 2001 (официально по 2003)
Страна	США США
Откуда	Арлингтон, Техас
Лейблы	Metal Magic, Atlantic Records, East West Records, Atco Records
Бывшие участники	Даймбэг Даррелл Винни Пол Рекс Браун Фил Ансельмо
Другие проекты	Down Superjoint Damageplan Hellyeah Philip H. Anselmo & The Illegals
[www.officialpantera.com icialpantera.com]

PanteraPantera

«Pantera» — американская метал-группа из Арлингтона, Техас, образованная в 1981 году.

Изначально Pantera придерживалась глэм-метал-моды восьмидесятых, однако к концу десятилетия под влиянием таких трэш-металлических групп, как Slayer, Metallica и Megadeth коллектив постепенно пересмотрел своё музыкальное направление, а в первой половине 1990-х становится одним из пионеров и законодателей поджанра грув-метал.

Добившись первого коммерческого успеха лишь спустя девять лет после своего образования (с выходом в 1990 году альбома Cowboys from Hell), Pantera вскоре стала одной из самых заметных и прославленных в мире тяжёлой музыки. Джейсон Бирчмейер из All Music Guide считает этот коллектив «лучшей метал-группой девяностых и … одной из лучших и самых влиятельных метал-групп всех времён». Коллектив занял 45 место в списке «100 величайших исполнителей тяжёлого рока» согласно VH1 и 5 место в списке MTV «10 лучших групп тяжёлого метала всех времён».

Осенью 2001 года музыканты решили взять годичную паузу для работы над своими сторонними проектами, однако по истечение этого срока им так и не удалось согласовать возвращение для записи планируемого шестого альбома. В 2003 году было объявлено о распаде группы. 8 декабря 2004 года гитарист и основатель Даймбэг Даррел был застрелен психически неуравновешенным фанатом прямо на сцене во время выступления со своим новым коллективом Damageplan.

За всю карьеру коллектива было продано более 40 миллионов копий альбомов группы.

История

Образование и ранние глэм годы (1981—1986)

Группа Pantera была основана школьными друзьями в 1981 году, на то время им было по 15-17 лет; в первоначальный состав группы входили ударник Винни Пол Эботт (англ. Vinnie Paul Abbott), его младший брат гитарист Даррелл Эботт (в то время известный как «Алмазный Даррелл» (англ. Diamond Darrell)), бас-гитарист Томми Брэдфорд (англ. Tommy Bradford), гитарист Терри Глэйз (англ. Terry Glaze) и вокалист Донни Харт (англ. Donnie Hart). Они играли как каверы на Kiss и Van Halen, так и свой материал в жанре глэм-метал в ночных клубах Техаса. Имидж группы соответствовал их музыке, музыканты носили спандекс и взлохмаченные вверх волосы, такой стиль был типичен на глэм-метал сцене того времени.

В 1982 году Донни Харт покинул коллектив и Терри Глэйз стал вокалистом группы, оставив Даррелла единственным гитаристом. Через год бас-гитарист Томми Брэдфорд также ушёл и был заменен Рексом Брауном (в то время известный как «Рекс Рокер» (англ. Rexx Rocker)). Pantera стала фаворитом в андеграунде, они провели региональные туры по Техасу, Оклахоме, и Луизиане. Группа играла на разогреве у таких коллективов как Stryper, Dokken и Quiet Riot, что в свою очередь популяризировало дебютный альбом группы, Metal Magic (рус. Магия Метала). Metal Magic был издан на лейбле группы с таким же названием в 1983 году и был спродюсирован отцом братьев Эботтов, Джерри Эбботтом (англ. Jerry Abbott) (представленным как «The Eldn»), в студии Pantego.

В 1984 году, Pantera издала свой второй альбом Projects in the Jungle (рус. Планы в джунглях). Это был в своей большей степени глэм-метал, но он был более агрессивен, чем дебют. Другим изменением стало имя Терри Глэйза, теперь он взял себе псевдоним «Терренс Ли» (англ. Terrence Lee). Также был снят первый видеоклип группы на песню «All Over Tonight» (рус. Весь сегодняшний вечер). Projects in the Jungle, так же как и первый альбом, был издан на независимом лейбле Metal Magic Records и спродюсирован Джерри Эбботтом.

В 1985 году, Pantera снова издала полноформатный альбом на Metal Magic Records, названый I Am the Night (рус. Я — ночь). По сравнению с Projects in the Jungle, группа стала звучать ещё тяжелее (но корни её звучания все ещё оставались в глэм-метале), а метал пресса стала уделять больше внимания группе. Из-за плохого распространения, I Am the Night стал труднодоступным альбомом для многих фанатов. Но несмотря на это, около 25,000 копий I Am the Night было продано. Второй видеоклип группы был снят на песню «Hot and Heavy» (рус. Горячая и тяжелая).

Новый вокалист (1986—1989)

В 1986 мир увидел огромное количество трэш-метал альбомов, которые оказали большое влияние на создание музыкального стиля Pantera. Самыми известными из них были альбомы Slayer Reign in Blood и Metallica Master of Puppets. Мягкое глэм звучание вокала Терренса Ли больше не устраивало группу, и он покинул Pantera, а музыканты стали искать ему замену.

Группа сменила несколько временных вокалистов: Мэтта Л’Амура (англ. Matt L’Amour) и Дэйвида Пикока (англ. David Peacock), пока, в конечном счете, не обнаружила вокалиста из Нового Орлеана Фила Ансельмо (англ. Phil Anselmo), в конце 1986 года. Ансельмо до этого был вокалистом групп Samhain (не путать с одноименной группой Гленна Данцига) и Razorwhite. Фил мгновенно нашёл контакт с остальными тремя участниками группы. Со временем музыканты решили серьёзно пересмотреть их имидж и звучание. На одной из встреч музыкантов Винни Пол обсуждая костюмы группы, отметил, что «Эти магические костюмы не играют музыку; Мы это делаем. Так давайте выходить на сцену в комфортных джинсах, футболках и посмотрим, как это воспримется.»

В 1988 году, Pantera издала первый альбом с Филом Ансельмо, названый Power Metal. Power Metal тяжелейший альбом группы на то время был смесью глэм-метала и трэш-метала.

Как и предыдущие альбомы Power Metal был издан на Metal Magic Records. Power Metal отражал в себе тот стиль, который Pantera играли в 90-х, но на нём все равно оставалось много элементов глэм-метала. Участники группы позже стали игнорировать существование их первых четырёх независимо изданных альбомов, включая Power Metal, так как они создали новый тяжелый имидж и сменили свой музыкальный стиль на грув-метал. Их первые четыре альбома стали труднодоступными и коллекционными для фанатов.

Cowboys from Hell (1989—1991)

Вскоре после выпуска альбома «Power Metal» Даррелл Эботт был приглашён на вакантное место гитариста в составе трэш-метал-легенды Megadeth, но он стал настаивать на том, чтобы и его брата — барабанщика Винни Пола — тоже взяли в группу. Так как лидер Megadeth Дэйв Мастейн уже договорился с ударником Ником Менца, Даррелл отклонил это предложение (в итоге на него согласился Марти Фридман). Братья Эботты сконцентрировались на работе в Pantera и спустя непродолжительное время музыканты группы дождались первого коммерческого успеха.

После того как уже «28 раз каждый из мажорных лейблов на Земле» отверг саму возможность поработать с Pantera, группой заинтересовался шеф сублейбла Atlantic Records — Atco Records — Дерек Шульман и в сентябре 1989 года попросил своего представителя Марка Росса посмотреть их выступление в Техасе. Тот впечатлился и позвонил своему боссу, сказав, что Pantera вполне для них подходит. Atco Records подписала с группой контракт и уже в конце 1989 года музыканты записали в Pantego Studios свой дебют на мажорном лейбле.

Изданный 24 Июля 1990 года альбом «Cowboys from Hell» (рус. Ковбои из ада) стал очередным скачком на всё более тяжёлую территорию. Pantera продемонстрировала экстремальное звучание, окончательно отойдя от влияний глэм-метала в пользу своеобразной разновидности трэш-метал, получившей в дальнейшем название грув-метал и, став таким образом одним из основателей этого направления. Ансельмо всё еще использовал вибрато в духе Роба Хэлфорда, но его пение стало принимать более шероховатые формы. Более сложные гитарные соло и риффы Даррелла, наряду с ускорившейся игрой на ударных его брата, свидетельствовали об экстремальном перевоплощении группы. Многие её фанаты, впрочем как и сами музыканты, считают этот альбом официальным дебютом Pantera.

Группа отправилась в турне, играя на разогреве у Exodus и Suicidal Tendencies. В 1991 Роб Хэлфорд спел вместе с музыкантами на одной сцене перед концертом Judas Priest, а 28 сентября того же года мало кому ещё известная в СССР Pantera открыла легендарный фестиваль «Монстры Рока» в Тушино, в котором также участвовали именитые AC/DC и Metallica.

Vulgar Display of Power (1992—1994)

Окончательно уникальный грув-метал-стиль Pantera сформировался на альбоме «Vulgar Display of Power» (рус. Грубая демонстрация силы), изданном 25 февраля 1992 года. На нём фальцет в стиле спид-метал окончательно сменился на грубый кричащий вокал с хардкорным влиянием, а звук гитар стал ещё более тяжёлым, прочно закрепив популярность группы как в металлическом мейнстриме, так и среди фанатов андеграундной сцены. В то время как одни критики причиной падения интереса к глэму и традиционному хеви-метал в начале 90-х считали взлёт гранжа, другие полагают, что именно Pantera с выходом «Vulgar Display of Power» стала тем катализатором, который в разы́ сократил популярность мейнстрим-метала образца 80-х годов.

Альбом был признан многими критиками одним из лучших в дискографии группы. Такие песни как «Fucking Hostile» (рус. Чертовски враждебный), «Walk» (рус. Прогулка) и «Mouth for War» (рус. Рупор войны) оказались одними из самых популярных песен в творческом багаже группы. Два других сингла с альбома — «This Love» (рус. Эта любовь) и «Hollow» (рус. Опустошённый) — стали самыми известными её балладами. Они получили ротацию на радио, а видеоклип на песню «This Love» показывали по MTV. Альбом попал в альбомные чарты журнала Billboard, поднявшись до 44-й позиции.

Pantera снова отправилась в дорогу, в июле 1992 года впервые посетив Японию, а затем выступив на фестивале «Monsters of Rock» вместе с Iron Maiden и Black Sabbath в Италии. В это время Даррелл Эботт сменил свой псевдоним с «Diamond Darrell» на «Dimebag Darrell», а Рекс Браун в свою очередь отказался от прозвища «Rexx Rocker».

Far Beyond Driven и конфликты в группе (1994—1996)

В марте 1994 года вышел новый альбом группы, получивший название Far Beyond Driven, и тут же возглавил альбомные чарты как в США, так и в Австралии. Сингл «I’m Broken» стал первым в истории группы, получившим номинацию на Грэмми (в категории «лучшее метал исполнение» в 1995 году). Альбом продолжил развитие группы в грув-направлении и стал ещё более тяжелым по звучанию. Оригинальную обложку запретили и диск был переиздан с другой, на которой был изображен череп, просверленный дрелью.

Бокс-сет, названый 'Driven Downunder Tour '94: Souvenir Collection' был издан в Австралии и Новой Зеландии и приурочен к гастрольному туру, проходящему там. Он включал в себя альбом Far Beyond Driven (с его оригинальной запрещённой обложкой) с бонус-треком «The Badge» (кавер-версия песни группы Poison Idea), концертный мини-альбом «aLIVE и hostile e.p.» и мини-альбом «Walk» (Japanese Collector’s Edition). Всё это было упаковано в специальную картонную коробку с биографией на 8-страничном цветном буклете.

Pantera вновь отправилась в путь, посетив с турне Южную Америку. Там же музыканты приняли участие в очередном метал-фесте «Monsters of Rock», где 4 июня 1994 года, братья Эббот подрались с журналистами музыкального журнала Kerrang! из-за нелестной карикатуры на Винни Пола. В конце того же месяца Ансельмо был арестован за избиение охранника, недопустившего фэнов на сцену. На следующий день он был освобождён под залог в 5000 долларов. Суд переносился 3 раза и в конце концов в мае 1995 года Фил был приговорён к 100 часам общественных работ. Pantera продолжили тур по Великобритании и в итоге завершила его в США, где на «разогреве» у группы играл дружественный грув-метал коллектив Prong.

По словам братьев Эботт, вокалист группы Фил Ансельмо стал вести себя странно и отстранился от коллектива после возвращения к концертной деятельности в 1995 году. Участники группы сначала думали, что слава дурно действует на Фила, но Ансельмо утверждал, что причиной его сумасбродства стали боли в спине, начавшиеся вследствие долгих выступлений. Ансельмо стал снимать боль алкоголем и это повлияло на качество его выступлений. Врачи сообщили, что проблема Ансельмо может быть решена путём хирургического вмешательства, но на восстановление потребуется год или больше. Не желая проводить столько времени вдали от группы, Ансельмо отказался и начал принимать в качестве обезболивающего героин.

В это же время стали печально известны речи Ансельмо со сцены. На концерте в Монреале он заявил, что «рэп-музыка оправдывает убийство белых людей», но после концерта фронтмен отклонил обвинения в расизме, а позже опубликовал извинение, сообщив, что был пьян и его замечания были ошибкой.

В 1995 году свой дебютный альбом «NOLA» выпустила группа Down — один из множества сайд-проектов Фила Ансельмо. В состав этой супергруппы помимо него вошли трое участников Crowbar и гитарист из Corrosion of Conformity. Дебют имел успех, однако вскоре после его выхода музыканты вернулись в свои основные коллективы.

The Great Southern Trendkill, Official Live: 101 Proof, и сайд-проекты (1996—2000)

Следующий альбом Pantera , The Great Southern Trendkill (рус. Великое южное трендоубийство) был издан 22 мая 1996 года. Фил Ансельмо делал запись вокала в студии Трента Резнора (лидера группы Nine Inch Nails) в Новом Орлеане, в то время как другие её участники записывались в Далласе, что свидетельствовало о непрекращающемся отдалении между фронтменом и остальными музыкантами группы. В сравнении с предыдущими релизами группы, вокал стал звучать тяжелее и даже демонически. Тема наркомании одна из ведущих на альбоме и примерами этому служат такие песни как «Suicide Note Pt. I», «Suicide Note Pt. II» и "Living Through Me (Hell’s Wrath)". Единственный видеоклип с альбома снят на песню «Drag the Waters» и только она со всего диска включена в сборник The Best of Pantera: Far Beyond the Great Southern Cowboys' Vulgar Hits!. Другой сингл из альбома — «Floods» — стал очень популярен из-за эпического гитарного соло Даррелла, которое оказалось на 15-й позиции в списке «100 величайших соло всех времен» по версии журнала «Guitar World».

13 Июля 1996 через час после домашнего концерта в Техасе у Ансельмо произошла передозировка героином. После остановки сердца прошло более пяти минут. Медики сделали Филу укол адреналина и госпитализировали. После того как он очнулся, медсестра, находившаяся в палате, сказала: «С возвращением с того света. У вас была передозировка героином». На следующий вечер Ансельмо извинился перед своими музыкантами, заявив, что завяжет с наркотиками, но это не остановило растущий разлад внутри группы. Случившееся повергло в шок Винни и Даррела, которые по словам Риты Хэйни, подруги Даймбега, были в замешательстве от поступка Фила.

Некоторые из выступлений группы были скомпилированы 29 июля 1997 года на сборнике Official Live: 101 Proof, который включил в себя 14 песен, записанных на концертах, и две новые песни, записанные в студии: «Where You Come From» (рус. Откуда ты пришел) и «I Can’t Hide» (рус. Я не могу скрыться). За две недели до выхода этого альбома диск Cowboys from Hell получил статус платинового. Через четыре месяца Vulgar Display of Power и Far Beyond Driven также стали платиновыми. Кроме того группа второй и третий раз была номинирована на «Грэмми» в категории «Best Metal Performance» за песни «Suicide Note Pt. I» и «Cemetery Gates» (в 1997 и 1998 годах соответственно).

Также в 1997 году Pantera выступила на главной сцене фестиваля Ozzfest вместе с Ozzy Osbourne, Black Sabbath, Marilyn Manson, Type O Negative, Fear Factory, Machine Head и Powerman 5000. Группа играла в ходе турне «1998 UK Ozzfest» на одной сцене с Black Sabbath, Ozzy Osbourne, Foo Fighters, Slayer, Soulfly, Fear Factory и Therapy?.

В это же время Ансельмо заинтересовался ещё более экстремальными направлениями метала и взял себе псевдоним «Антон Кроули» (англ. Anton Crowley), представлявший собой смесь имен основателя Церкви Сатаны Антона ЛаВея (англ. Anton LaVey) и известного окультиста Алистера Кроули (англ. Aleister Crowley). В частности, он играл на гитаре на альбоме «Holocausto de la Morte» (1999) одного из пионеров дэт-метал — группы Necrophagia, воссозданной в 1997 году. Также он временно присоединился к блэк-метал-супергруппе Eibon, записав с ними альбом 2000 года. Ещё одним из проектов Ансельмо «Антона Кроули» стала блэк-метал-группа Viking Crown.

Братья Эботт и Рэкс Браун в это же время создали свой собственный хеви-метал/кантри кроссовер проект, Rebel Meets Rebel вместе с David Allen Coe.

В 1999 музыканты Pantera написали гимн хоккейной НХЛ команде Даллас Старз для финала Кубка Стенли 1999 года. За время этого сезона они подружились с членами этой команды.

Reinventing the Steel и распад (2000—2004)

14 марта 2000 года вышел последний альбом группы, Reinventing the Steel. Альбом достиг 4 строчки в чарте Billboard, 5 строчки в чарте «Top Internet Albums» и 8 строчки канадских чартов. В композиции «Goddamn Electric» (рус. Чертовски Электрическая) прозвучало гитарное соло сыгранное Кери Кингом, оно было записано за один дубль во время участия группы Кинга Slayer в фестивале Ozzfest в Далласе. «Revolution Is My Name» стала четвёртой песней группы номинированой на грэмми за Best Metal Performance в 2001 году.

В 2000, Pantera играли на главной сцене Ozzfest вместе с Ozzy Osbourne, Godsmack, Static-X, Methods of Mayhem, Incubus, P.O.D., Black Label Society, Queens of the Stone Age, и Apartment 26. В ноябре 2000 года отменила свой тур из-за неудачного падения Ансельмо на сцене, в результате которого он повредил ребро.

Группа снова отправилась в тур и посетила США, Канаду, Южную Корею, Австралию и Европу. Тур по Европе выдался коротким из-за атак 11 сентября 2001 года. Музыканты были вынуждены задержаться на 6 дней в Дублине, в результате чего все последующие концерты и перелеты были отменены. Свой последний концерт группа отыграла 28 августа 2001 года в Йокогаме, Япония, на фестивале «Beast Feast». Это был последний раз, когда музыканты выступали вместе. Вернувшись домой, участники группы планировали издать четвёртое домашнее видео летом 2002 и записать очередной студийный альбом в том же году, но этому не суждено было случиться. Ссылаясь на события 11 сентября 2001 года и на постоянную боль в спине, Ансельмо попросил прервать мировое турне.

Однако Ансельмо снова занялся своими сайд-проектами. В Марте 2002, Down издали их второй студийный альбом, Down II: A Bustle in Your Hedgerow, на котором играл Рекс Браун заменивший бас-гитариста Todd Strange в 1999. Также в мае того же года группа Ансельмо Superjoint Ritual издала свой дебютный альбом, Use Once and Destroy. Винни Пол заявил что Ансельмо сказал ему, что он возьмет себе год отпуска после событий 11 Сентября 2001, но Ансельмо путешествующий в турах и записывающий песни в обоих Superjoint Ritual и Down проектах отрицал это. Братья Эбботт были раздосадованы и некоторое время выжидали, предполагая возвращение Фила. Но, по утверждению Ансельмо, перерыв от Pantera был «взаимным» между всеми участниками группы.

Группа официально распалась в 2003 когда братья Эббот заявили, что Ансельмо покинул группу и не собирается возвращаться. В результате чего, не по своей воле, братья Эбботы были вынуждены выйти из состава группы, которую сами же создали. В том же году 23 сентября был издан сборник The Best of Pantera: Far Beyond the Great Southern Cowboys' Vulgar Hits!. Разрыв внутри группы не был дружелюбен и война между участниками велась через музыкальную прессу. Братья Эботт утверждали, что они неоднократно звонили Филу по телефону и пытались уговорить его возобновить деятельность группы, но Ансельмо утверждал: они никогда не делали этого. Рекс был пойман меж двух огней и позже высказался в стиле : «Тогда было много дурацкого трёпа по поводу того, кто что кому сказал, мне это казалось глупостью и я не хотел влезать». Тем не менее, Рекс вошел в состав Down, группы Ансельмо. Что явилось причиной — недопонимание или нежелание сотрудничать — доподлинно неизвестно, но очевидно, что нежелание воссоединения исходило прежде всего от Фила. В интервью журналу «Metal Hammer» в 2004 году Ансельмо довольно резко высказался в адрес Даррела: «Даймбег заслуживает серьёзной трепки». Позже Ансельмо заявил что этот комментарий был неискренним и случайным. Это объяснение вскоре упростил Винни Пол Эботт, который сказал, что вскоре после убийства его брата в 2004 году он лично слушал аудиозаписи интервью и что Ансельмо не искривляли или перевирали, но он говорил именно те слова, которые появились в статье в интервью, слово в слово.

В июле 2004, Vulgar Display of Power стал двойной-платиной и The Great Southern Trendkill стал платиновым в следующем месяце.

Damageplan, убийство Даррелла и последствия (2004-настоящее время)

После распада Pantera братья Эботт основали новую группу, Damageplan, вместе с вокалистом Пэтом Лэкмэном (Pat Lachman) и бас-гитаристом Бобом Зилла («Bob Zilla»). Группа издала свой первый альбом New Found Power в феврале 2004 года. Альбом имел коммерческий успех: более 44,000 копий было продано за первую неделю, а за год было продано 100,000 копий. Но лишь немногие фаны считали, что музыка Damageplan оправдывает распад Pantera. На выступления Damageplan, фанаты приходили с плакатами — "Нам нужна Pantera", "Pantera №1".

Во время выступления группы 8 декабря 2004 года, в день смерти Джона Леннона, произошла трагедия: во время концерта Damageplan в Alrosa Villa в Колумбусе (Огайо) Даймбег Даррелл был застрелен прямо на сцене. Убийцей был бывший морской пехотинец Натан Гейл (Nathan Gale): он запрыгнул на сцену и начал стрелять из пистолета, убил Дарелла Эботта, когда группа только начала играть первую песню. Затем он направил пистолет в зрительный зал и застрелил слушателя Натана Брея (23 года), телохранителя группы Джеффа Томпсона (40 лет) и работницу клуба Эрин Хок (29 лет). Сам Натан Гейл вскоре был убит полицейским Джеймсом Ниггемейером (Niggemeyer), пока держал заложника. Также были ранены техник группы Джон «Кэт» Брукс (John «Kat» Brooks) и тур-менеджер группы Крис Палуска (Chris Paluska).

На следующей неделе Ансельмо вылетел в Даллас, чтобы посетить похороны Даймбега, и ждал пять дней в гостинице сообщений от Винни Пола. Ансельмо говорит, что он звонил ударнику и всем, кому мог, множество раз. Рита Хэйни (Rita Haney), девушка Даррела, ответила на один из звонков Ансельмо и сказала, что она «разнесёт ему башку», если Ансельмо придёт на похороны.

Публичные комментарии, сделанные Ансельмо после убийства Даррела, свидетельствовали о том, что он рассматривает воссоединение группы. Но спустя год после убийства, Винни сказал в интервью, что воссоединение никогда не должно было случиться.

Когда в интервью Crave Music спросили, была ли хоть какая-то возможность урегулировать конфликт с Ансельмо, Винни Пол ответил «Абсолютно нет. Это всё». С того времени бывший ударник Pantera начал играть в Hellyeah, супергруппе, состоящей из участников Mudvayne и Nothingface. Ансельмо и Браун воссоединили Down и сопровождали Heaven and Hell и Megadeth в их 2007 туре по Канаде.

17 мая 2007 года на Голливудской аллее рока был установлен бронзовый бюст Даймбэга Даррелла.

Влияние и тенденции

За время своей карьеры участники Pantera стали известны за свои чрезмерные вечеринки и оргии: в честь группы даже вышел официальный напиток, названный «Black Tooth Grin».

Участники Pantera особенно гордятся тем, что на протяжении всей карьеры они ни разу не «продались», то есть ни разу не выпустили коммерческий или просто навеянный модными тенденциями альбом. В частности, это освещается на альбоме The Great Southern Trendkill. На [www.officialpantera.com/ официальном сайте группы] Ансельмо изложил это своими словами:

«Мы пережили все направления: хэви-метал, гранж, фанк-метал, рэп-метал, но мы всё ещё здесь. Мы всем дали понять, что мы не занимаемся хернёй. Наши фанаты знают, что мы преданы нашей музыке до мозга костей.»

Песня «We’ll Grind That Axe For a Long Time» с альбома Reinventing the Steel как раз и является примером такой преданности, как выразился сам Ансельмо: «Вот — наш девиз».

Помимо своих трэш-металических корней, участники группы называли пионеров хеви-метала Black Sabbath как одну из своих любимых групп. За свою карьеру группа записала три кавера на их песни: «Planet Caravan», «Electric Funeral» и «Hole in the Sky» (была включена в сборник The Best of Pantera: Far Beyond the Great Southern Cowboys' Vulgar Hits!). Влияние Black Sabbath на группу также проявляется в тексте песни «Goddamn Electric»: «Ты веришь в виски, траву и Black Sabbath». Также в этой песне упоминается трэш-метал-группа Slayer.

Дискография

Студийные альбомы

• Metal Magic (1983)
• Projects in the Jungle (1984)
• I Am the Night (1985)
• Power Metal (1988)
• Cowboys From Hell (1990)
• Vulgar Display of Power (1992)
• Far Beyond Driven (1994)
• The Great Southern Trendkill (1996)
• Reinventing the Steel (2000)

Состав группы

Последний состав

• Даймбэг Даррелл — гитара, бэк-вокал (1981—2003)
• Винни Пол — ударные (1981—2003)
• Рекс Браун — бас-гитара, бэк-вокал (1982—2003)
• Фил Ансельмо — вокал (1986—2003)

Бывшие участники

• Донни Харт — вокал (1981—1982)
• Томми Брэдфорд — бас-гитара (1981—1982)
• Терри Глэйз — вокал (1982—1986), ритм-гитара (1981—1982)

Временна́я шкала

<timeline> ImageSize = width:800 height:auto barincrement:30 PlotArea = left:100 bottom:60 top:0 right:10 Alignbars = justify DateFormat = mm/dd/yyyy Period = from:01/01/1981 till:01/01/2003 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy Legend = orientation:vertical position:bottom columns:1 ScaleMajor = increment:2 start:1981 ScaleMinor = increment:1 start:1982

Colors =

id:vocals  value:red legend:Вокал
id:drums   value:purple legend:Ударные
id:guitar  value:green  legend:Гитара
id:bass    value:blue   legend:Бас-гитара
id:lines   value:black    legend:Студийные альбомы

LineData =

at:06/10/1983 color:black layer:back
at:07/27/1984 color:black layer:back
at:08/16/1985 color:black layer:back
at:06/24/1988 color:black layer:back
at:07/24/1990 color:black layer:back
at:02/10/1992 color:black layer:back
at:03/22/1994 color:black layer:back
at:05/07/1996 color:black layer:back
at:03/14/2000 color:black layer:back

BarData =

bar:Dimebag  text:"Даймбэг Даррелл"
bar:Vinnie   text:"Винни Пол"
bar:Bradford text:"Томми Брэдфорд"
bar:Rex      text:"Рекс Браун"
bar:Hart     text:"Донни Харт"
bar:Glaze    text:"Терри Глэйз"
bar:Anselmo  text:"Фил Ансельмо"

PlotData=

width:10 textcolor:black align:left anchor:from shift:(10,-4)
bar:Dimebag  from:01/01/1981 till:end color:guitar
bar:Vinnie   from:01/01/1981 till:end color:drums
bar:Bradford from:01/01/1981 till:01/01/1982 color:bass
bar:Rex      from:01/01/1982 till:end color:bass
bar:Hart     from:01/01/1981 till:01/01/1982 color:vocals
bar:Glaze    from:01/01/1981 till:01/01/1982 color:guitar
bar:Glaze    from:01/01/1982 till:01/01/1986 color:vocals
bar:Anselmo  from:01/01/1986 till:end color:vocals

</timeline>

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Pantera
• [www.pantera.com/ Официальный сайт]
• [www.metal-archives.com/band.php?id=77 Pantera на Encyclopaedia Metallum]
• [www.allmusic.com/artist/pantera-p5099 Pantera на allmusic.com]
• [www.last.fm/ru/music/Pantera Профиль Pantera] на Last.fm

Отрывок, характеризующий Pantera

Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.