Камау (провинция)
| Страна | |
|---|---|
| Статус | |
| Включает |
8 уездов и административный центр |
| Административный центр | |
| Население (2009) |
1 205 108[1] (26-е место) |
| Плотность |
226,01 чел./км² (35-е место) |
| Национальный состав | |
| Площадь |
5 332 км² |
|
| |
| Часовой пояс | |
| Код ISO 3166-2 |
VN-59 |
| Телефонный код |
+84 78 |
| [www.camau.gov.vn Официальный сайт] | |
Кама́у (вьетн. Cà Mau, тьы-ном 歌毛) — самая южная провинция Вьетнама. Административный центр провинции — город Камау (Cà Mau) — находится в 2066 км от Ханоя и в 347 км от Хошимина.
Содержание
География
С запада омывается Сиамским заливом, с юго-востока — Южно-Китайским морем. Мыс Камау — самая южная точка Вьетнама. Нулевой километр дорог отсчитывается от деревни Соммуй. До постройки дороги связь с деревней была только по 120-километровому водному каналу.[2]
Административное деление
Провинция Камау подразделяется на:
- город провинциального подчинения Камау
и 8 уездов[3]:
- Дамзой (Đầm Dơi)
- Нгокхьен (Ngọc Hiển)
- Кайныок (Cái Nước)
- Чанвантхой (Trần Văn Thời)
- Уминь (U Minh)
- Тхойбинь (Thới Bình)
- Намкан (Năm Căn)
- Футан (Phú Tân)
Экономика
Основа экономики — производство морепродуктов (креветки, паннасиус и пр.).[4] Провинция Камау — крупнейший экспортёр креветок во Вьетнаме.
Климат
Климат субэкваториальный муссонный.
Достопримечательности
Мангровые леса покрывают большую часть провинции. Есть три заповедника и один национальный парк на мысе Камау.
Напишите отзыв о статье "Камау (провинция)"
Примечания
- ↑ [www.statoids.com/uvn.html statoids.com]
- ↑ [vietnam.vnanet.vn/VNP/ru-RU/13/68/68/837/Default.aspx Иллюстрированный журнал Вьетнам]
- ↑ Русское написание вьетнамских названий, где возможно, приводится по: Вьетнам. Справочная карта. Масштаб 1:2000000. М., ГУГК, 1979.
- ↑ [www.map-vietnam.ru/camau.html Камау]
|
Это заготовка статьи по географии Вьетнама. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Камау (провинция)
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
