Каннингем, Лори

Лори Каннингем
Общая информация
Полное имя	Лоренс Пол Каннингем
Родился	8 марта 1956(1956-03-08) Лондон, Великобритания
Умер	15 июля 1989(1989-07-15) (33 года) Мадрид, Испания
Гражданство	Англия
Рост	172 см
Позиция	левый вингер
Карьера
Клубная карьера*
1974—1977	Лейтон Ориент	75 (15)
1977—1979	Вест Бромвич Альбион	86 (21)
1979—1984	Реал Мадрид	44 (13)
1983	→  Манчестер Юнайтед	5 (1)
1983—1984	→  Спортинг (Хихон)	30 (3)
1984—1985	Олимпик (Марсель)	30 (8)
1985—1986	Лестер Сити	15 (0)
1986—1987	Райо Вальекано	37 (3)
1987	Шарлеруа	1 (0)
1988	Уимблдон	6 (2)
1988—1989	Райо Вальекано	19 (1)
1974—1989	Итого	348 (67)
Национальная сборная**
1977–1978	Англия (до 21)	6 (2)
1978	Англия Б	1 (0)
1979–1980	Англия	6 (0)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Ло́ренс Пол «Ло́ри» Ка́ннингем (англ. Laurence Paul "Laurie" Cunningham; 8 марта 1956, Лондон, Великобритания — 15 июля 1989, Мадрид, Испания) — английский футболист, первый чернокожий игрок выступавший за молодёжную сборную Англии.

Биография

Каннингем родился в районе Арчуэй в боро Лондона Ислингтон. Не подошедший «Арсеналу», он начал свою профессиональную карьеру в «Лейтон Ориенте» в 1974 году. В 1977 году он присоединился к «Вест Бромвич Альбиону», где выступал вместе с другими чернокожими игроками — с Сириллом Риджисом под руководством главного тренера Джонни Джайлза, и в последующем сезоне также с Брендоном Бэтсоном под руководством Рона Аткинсона. Это был лишь второй клуб в истории высшего английского дивизиона, в составе которого одновременно на поле выступали три чернокожих игрока (первым был «Вест Хэм», за который в апреле 1972 года в матче с «Тоттенхэмом» сыграли Клайд Бест, Клайв Чарльз и Ади Коукер).

Выступая за «Вест Бромвич Альбион» он привлёк к себе внимание, и был приглашён в сборную Англии до 21 года на товарищеский матч с Шотландией 27 апреля 1977 года, где дебютировав и став при этом первым чёрным игроком в составе молодёжной сборной страны в её истории, забил гол.

За главную сборную страны Каннингем впервые выступил в 1979 году в матче против сборной Уэльса на домашнем чемпионате Великобритании. В общей сложности за сборную Англии он сыграл в шести играх.

Летом 1979 года был куплен у «Вест Бромвич Альбиона» за 950 тыс. фунтов стерлингов мадридским «Реалом», став первым британским игроком в составе клуба. Он дважды забил в дебютном матче и помог выиграть «Реалу» золотой дубль — чемпионат и кубок страны. Несмотря на успехи в клубе, тренер сборной Англии Рон Гринвуд оставил его вне заявки на чемпионат Европы 1980 года. После начала сезона 1980/1981 с «Реал Мадридом», Каннингем был вновь вызван в сборную Англии на квалификационные матчи к чемпионату мира 1982. В матче со сборной Норвегии, который Англия выиграла с разгромным счётом 4–0, он остался на скамейке запасных. В гостевом матче со сборной Румынии, проигранном со счётом 2–1, вышел на замену. Как оказалось впоследствии, это была его последняя игра за сборную. Вернувшись в «Реал Мадрид», Каннингем набрал хорошую форму, забивая на ранних стадиях Кубка европейских чемпионов, но позже получил травму, сломав палец ноги, что требовало операцию. Восстановился лишь к финалу Кубка европейских чемпионов против «Ливерпуля», проигранному «Реалом» со счётом 1–0, и хотя не успел набрать былой формы, сыграл матч полностью. В ходе предсезонной подготовки к сезону 1981/1982 проблемы с травмами продолжились, полученное повреждение бедра вынудило почти полностью пропустить сезон — только три безголевых выхода в матчах чемпионата. Наиболее значимым его появлением было противостояние с «Кайзерслаутерном» в четвертьфинале Кубка УЕФА. В первом матче показал великолепную игру и забил гол, «Реал Мадрид» выиграл со счётом 3–1. Однако в ответном матче он был удалён за отмашку незадолго до перерыва между таймами, «Реал Мадрид» был разгромлен «Кайзерслаутерном» со счётом 5–0, что стало самым тяжёлым поражением в истории выступлений «Реала» в общеевропейских турнирах. В том же сезоне он выиграл свой второй Кубок Испании, где сыграл в финальном матче с хихонским «Спортингом», в котором «Реал Мадрид» был сильнее со счётом 2–1. К сезону 1982/1983 «Реал Мадрид» подписал голландца Джона Метгода и немца Ули Штилике, и так как в то время в Испании на поле одновременно разрешалось находится только двум иностранцам, Каннингем провёл большую часть сезона на скамейке запасных, пока в апреле 1983 года не отправился в краткосрочную аренду в «Манчестер Юнайтед», где воссоединился с Роном Аткинсоном. После этого сезона покинул «Реал Мадрид», отправившись в аренду в «Спортинг Хихон», а в дальнейшем перейдя на постоянной основе в «Олимпик Марсель». Пробыв во Франции один сезон 1984/1985, вернулся в Англию и присоединился к «Лестер Сити», где отыграл только половину сезона из-за продолжавшихся травм. По окончанию сезона 1985/1986 вернулся в Испанию, чтобы выступать за «Райо Вальекано» в Сегунде. В сезоне 1987/1988 он перешёл в бельгийский клуб «Шарлеруа», но снова травмировался, и с началом нового 1988 года вернулся в Англию, заключив краткосрочный контракт с «Уимблдоном», которому помог завоевать Кубок Англии в финальном матче с «Ливерпулем». В сезоне 1988/1989 вернулся в «Райо Вальекано», которому помог подняться в Примеру, забив решающий гол.

Лори Каннингем погиб в автомобильной катастрофе 15 июля 1989 года в возрасте 33 лет. У него остались жена и сын.

В 2004 году «Вест Бромвич Альбион» в честь своего 125-летия проводил опрос, согласно итогам которого Лори Каннингем был назван в числе 16 величайших игроков клуба.

Статистика выступлений

Клубная карьера

Клуб	Сезон	Лига	Игры	Голы
Лейтон Ориент	1974/1975	Второй дивизион	17	1
	1975/1976		34	8
	1976/1977		24	6
	Итого		75	15
Вест Бромвич Альбион	1976/1977	Первый дивизион	13	6
	1977/1978		33	6
	1978/1979		40	9
	Итого		86	21
Реал Мадрид	1979/1980	Примера	29	8
	1980/1981		12	5
	1981/1982		3	0
	1982/1983		0	0
	Итого		44	13
Манчестер Юнайтед	1982/1983	Первый дивизион	5	1
Спортинг Хихон	1983/1984	Примера	30	3
Марсель	1984/1985	Дивизион 1	30	8
Лестер Сити	1985/1986	Первый дивизион	15	0
Райо Вальекано	1986/1987	Сегунда	37	3
Шарлеруа	1987/1988	Дивизион 1	1	0
Уимблдон	1987/1988	Первый дивизион	6	2
Райо Вальекано	1988/1989	Сегунда	19	1
Всего за карьеру			348	67

Достижения

«Реал Мадрид»

• Чемпион Испании: 1979/1980
• Победитель Кубка Испании: 1979/1980, 1981/1982

«Уимблдон»

• Победитель Кубка Англии: 1987/1988

Литература

• Dave Bowler & Jas Bains (2000), Samba in the Smethwick End: Regis, Cunningham, Batson and the Football Revolution, ISBN 1-84018-188-5
• Paul Rees (2014), The Three Degrees: The Men Who Changed British Football Forever, ISBN 1-47211-926-6

Ссылки

• [englandstats.com/players.php?pid=286 Профиль Лори Каннингема на Englandstats.com] (англ.).

Отрывок, характеризующий Каннингем, Лори

– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!