Гигантский кодекс

Гига́нтский ко́декс (лат. Codex Gigas, каталожное обозначение MS A 148) — пергаментный иллюминированный рукописный свод начала XIII века, созданный, по-видимому, в бенедиктинском монастыре чешского города Подлажице (ныне — часть города Храст). Вероятно, вся работа была проделана одним человеком, на что потребовалось от 20 до 30 лет; по косвенным данным, манускрипт был окончен к 1230 году. Формат листов — 89 см в высоту, 49 см в ширину (переплёт 91,5 × 50,1 см); включает 310 пергаментных листов, текст переписан в две колонки по 106 строк; толщина книги — 22 см, а вес блока — 75 кг; сдвинуть с места её можно усилиями двух человек. По-видимому, это самая большая по размерам и объёму рукописная книга в западноевропейской книжной традиции. Содержит полный текст Библии (сигла gig, № 51 по обозначению Бойронского института), труды Иосифа Флавия, «Этимологии» Исидора Севильского, «Чешскую хронику» Козьмы Пражского (сигла B) и другие тексты — все на латинском языке. Поскольку в книге содержится полностраничное изображение сатаны, в массовой культуре за ней закрепилось название «Дьявольской Библии» (чеш. Ďáblova bible, швед. Djävulsbibeln). С XVII века хранится в Национальной библиотеке Швеции в Стокгольме, находится в постоянной экспозиции, открытой для широкой публики. В музее города Храст размещён макет кодекса в натуральную величину.

Содержание

Кодекс, по-видимому, должен был содержать всю сумму знаний, которыми располагал Бенедиктинский орден: от Священного Писания и священной истории, энциклопедии и современной (для XIII века) истории, до необходимых в монастырской жизни сведений, включая медицинские. Начинается рукопись текстом Ветхого Завета, за которым следуют обе книги Иосифа Флавия — «Иудейские древности» и «Иудейская война», которые дополняли исторические сведения Священного Писания. Далее помещены «Этимологии» Исидора Севильского — первая универсальная энциклопедия, широко распространённая в Средние века. После «Этимологий» следуют практические и теоретические медицинские трактаты разных веков (всего 8: Гиппократа, Константина Африканского, и некоторых других — в основном, из Салернской школы). После медицинских текстов идут книги Нового Завета, за которым располагается краткое наставление в покаянии, завершаемое полностраничными изображениями Града Небесного и дьявола. После иллюстраций помещён небольшой текст с описанием ритуала экзорцизма (столбцы с текстом здесь, как и в тексте покаяния, окрашены пурпуром, унциальный почерк сильно отличается от остального текста), за которым следует «Чешская хроника» Козьмы Пражского. Далее, по-видимому, был Устав св. Бенедикта, но листы с этим текстом были вырезаны — это единственная лакуна, имеющаяся в рукописи (некоторые обрезки ещё видны). В самом конце кодекса помещён календарь-мартиролог — основное пособие по расчёту литургического года, пасхалии, и список известных и малоизвестных персон с датами поминания. Далее имеется список насельников монастыря (возможно — жертвователей и благодетелей или покупателей индульгенций). Списки имён и мартиролог содержат преимущественно имена местных деятелей и богемских святых, дополнительно свидетельствуя о происхождении рукописи.

Существует версия, что Гигантский кодекс следует рассматривать как историографический, а не теологический или богослужебный свод. Ветхий Завет дополнен трудами Иосифа Флавия, составляя непрерывное повествование от сотворения мира до Рождества Христова. В этом смысле становится понятным помещение текста «Этимологий» между Ветхим и Новым Заветом — Исидор Севильский стремился представить обзор всего человеческого знания с христианской точки зрения и показать предназначение всех вещей. Медицинские тексты должны были обеспечить телесное здравие в дополнение к душевному. Новый Завет — повествование о Спасителе — завершается текстом о покаянии и противопоставленными друг другу картинами Града Небесного и сатаны: Град Божий является конечной целью человеческого существования и обетованием спасения во Христе, а условием допуска туда является покаяние. Изображение сатаны и описание ритуала экзорцизма предлагает необходимую помощь для защиты от князя тьмы. «Чешская хроника» связывает всемирную священную историю с христианизацией края, где переписана рукопись и живут её читатели; одновременно они вписываются в единое церковное тело, а их история становится частью всеобщей. В соответствии со средневековыми представлениями, Козьма Пражский показал, что все человеческие действия предопределены, а все исторические деятели являются орудиями для осуществления Божьих замыслов.

Описание. Оформление

Пергамент, почерк, фальцовка

В современном состоянии Гигантский кодекс содержит 310 пергаментных листов форматом 890 × 490 мм. Изначально листов было 320 (640 страниц), но восемь были неизвестно кем и когда вырезаны, и ещё два утрачены. Считается, что пергамент был выделан из шкур ослов, на что потребовалось умертвить 160 животных. Выдвигалось также мнение, что использовались телячьи шкуры. Пергамент на сайте Национальной библиотеки Швеции характеризуется как «среднего качества». Листы неодинаковы по толщине и цвету, их волосяная сторона желтоватая, а «мясная» (внутренняя) — почти белая. В соответствии с правилами средневековой фальцовки, пергаментные листы собраны так, чтобы на развороте последовательно оказывалась волосяная или мясная сторона. Тетрадей изначально было 40, в каждой по 8 листов (16 страниц), что являлось редкостью в книжной культуре Античности и Средневековья. Листы 1v, 305r и 308v носят следы воздействия реагента, с помощью которого исследователи XIX века, по-видимому, пытались разобрать стёршиеся надписи. Реагент оставил на пергаменте тёмно-коричневые пятна, а текст, на который воздействовали, стал почти нечитаемым. Каждый лист снабжён фолиацией в центре лицевой стороны, по-видимому, она была добавлена уже в Швеции.

Гигантский кодекс переписан нетипичным для XIII века почерком, который фактически является поздней версией каролингского минускула. Рукописный шрифт легко читается, он настолько однороден, что напоминает современный печатный. Буквы высотой от 2,5 до 3 мм на странице такого размера кажутся слишком мелкими. При этом для разных текстов величина букв варьируется: для библейских текстов, книг Иосифа Флавия и хроники Козьмы Пражского использован несколько бо́льший минускульный шрифт, чем в энциклопедии Исидора и медицинских трактатах. На странице две колонки по 106 строк, экономный почерк позволил уместить множество больших текстов в сравнительно ограниченный объём. На первом листе приводятся списки знаков алфавитов, а именно еврейского, греческого, глаголицы, кириллицы и латиницы с дополнительными знаками. Тексты о покаянии и экзорцизме переписаны крупным маюскулом, так же, как и календарные списки. Текст разделён на слова, последовательно используются знаки препинания — точки обозначают конец предложения и середину фразы.

Помимо маргиналий исследователей кодекса эпохи Ренессанса и Нового времени, имеются и несколько средневековых дополнений. На лицевой части первого листа сохранилась владельческая запись, удостоверяющая продажу книги в 1295 году; обработанная реагентом, она трудно читается на сильно потемневшем пергаменте. На широком нижнем поле листа 273r записана молитва Пречистой Деве, добавленная, по-видимому, примерно в то же время. Имеются также средневековые маргиналии на листах 276r, 286r — это стихотворные молитвы, а также запись на полях календаря (лист 305v), выполненные одним и тем же почерком.

Симметричное и строгое расположение текста, размеры полей и число строк выдержаны до самого конца рукописи; каждый лист имеет сложную сеточную разлиновку, выполненную тупой стороной перочинного ножа. Переписчик старался, чтобы зачин новой книги или элемент текста начинался с новой дести, в результате исключений из этого правила всего три: «Иудейские древности» открываются на шестом листе XV тетради (лист 118r), тогда как «Иудейская война» — на втором листе XXIII тетради (лист 178v). Устав св. Бенедикта был вырезан, но и он не начинал и не заканчивал тетрадь XXXIX. Хотя текст Книги Бытия сохранился полностью, но он переписан на листе 1v, и, следовательно, первая тетрадь начиналась особо роскошным инициалом или миниатюрой, которая была утрачена.

Иллюминация

Гигантский кодекс относится к числу иллюминированных рукописей, включая две полностраничные миниатюры, два изображения в тексте и 57 декорированных инициалов и маргиналий. Полностраничные миниатюры располагаются на развороте друг напротив друга — Небесный Град (лист 289v) и изображение дьявола (лист 290r). По-видимому, это должно символизировать контраст между обетованием Царства Божьего и символом зла и тьмы. «Иудейские древности» Иосифа Флавия открываются его изображением (лист 118r), а далее следует лист 118v — миниатюра со схематическими картами неба и земли, поскольку Иосиф цитирует начало Книги Бытия. Обе миниатюры расположены на полях, и не отнимают пространства текста. Большинство библейских книг украшены сложными многоцветными инициалами, такой же помещён в начале «Пражской Хроники». Большинство этих украшений включают спиральные узоры, стилизованные листья и цветы. Полностраничных инициалов шесть — два в Ветхом Завете (зачин Иисуса Навина и Книги Царств), четыре предваряют Евангелия. Их оформление включает птиц и животных. Инициалы к Евангелиям от Матфея (лист 254r) и Марка (лист 258v) украшены позолотой. По-видимому, имелся инициал и в начале Пятикнижия, но ныне он утрачен. Первые книги «Этимологий» Исидора Севильского украшены арабесковыми инициалами в синих и красных цветах; такие же украшения помещены в верхней части каждой страницы календаря и некрология (л. 305v—311v). Текст календаря и некрология отмечен широкой зелёной полосой, имеющей декоративное значение. Некоторые страницы кодекса украшены одноцветными буквицами.

Оформление страниц Гигантского кодекса

Небо и Земля в начале «Иудейских древностей»   Инициал Евангелия от Матфея   Небесный Град   Дьявол

Переписчик

Особенности почерка и стиля иллюстраций показывают, что весь кодекс был переписан и украшен одним человеком. Предание гласит, что это был монах, которого заточили в келью за нарушение дисциплины, и он окончил рукопись за одну ночь, призвав на помощь дьявола. М. Гуллик оценивал срок изготовления кодекса примерно в 20—30 лет, считая последнее более вероятным. Он исходил при этом из расчёта, что среднестатистический писец Средневековья был способен скопировать около 100 строк текста в день. Таким образом при безостановочной работе и 6-часовом световом дне, только на переписывание текстов ушло бы не менее 5 лет. Учитывая годичный и суточный циклы богослужения, вряд ли писец мог работать более 3-х часов в день. Учитывая, что текст содержит множество украшений, полноразмерные иллюстрации, сложные инициалы, на его переписывание и оформление у монаха-писца ушла практически вся жизнь.

Имя писца неизвестно. В мартирологе упоминается некий монах-затворник Герман (лат. Hermanus monachus inclusus), причём это обстоятельство связывается с легендой о кодексе. Однако по другой версии, скриба могли звать Собислав (Sobisslaus), это имя упоминается в молитве Деве Марии в маргиналии на листе 273r. Эти версии совершенно недоказуемы.

Переплёт

Считается, что при реставрации кодекса в 1819 году были использованы материал и детали от переплёта XIII века, изготовленного из толстых досок, обтянутых белой кожей. Уголки переплёта снабжены металлическими угольниками в виде грифонов; уголки каждой крышки переплёта и центр снабжены металлическими полушариями, на которые опирается раскрытая книга. На задней крышке сохранились остатки крепежа, с помощью которого кодекс, по-видимому, был прикован к пюпитру или библиотечному шкафу..

Значение для библейской текстологии

Текст Библии в Гигантском кодексе примечателен. Порядок библейских книг характерен для рукописей каролингской эпохи, и в XIII веке не воспроизводился. Тексты Ветхого и Нового Заветов отделены друг от друга. Порядок ветхозаветных книг таков: Пятикнижие, Пророки (включая Даниила и малых пророков), четыре книги Царств, Псалтирь, Ездра, Товит, Юдифь и Есфирь; завершается ряд Маккавейскими книгами. Псалтирь в Гигантском кодексе переписана в версии iuxta Hebraeos — то есть переведённая Иеронимом с еврейского оригинала; это отражает раннесредневековую традицию.

В тексте Нового Завета пролегомены Иеронима и его послание Папе Дамасию переписаны после Четвероевангелия и Деяний апостолов. Книга Откровения предшествует Посланиям Павла. Деяния апостолов и Откровение представляют в кодексе старолатинский перевод, причём сохранивший очень древние формы и чтения: текст совпадает с цитатами Писания, приведёнными в комментариях сардинского епископа IV века Люцифера Каларийского. В трудах Люцифера, написанных между 355—362 годами, цитируется не менее одной восьмой объёма Деяний, причём нет влияния греческих текстов; именно эта версия и зафиксирована Гигантским кодексом. Текст Откровения не такой древний, как в Деяниях, и больше затронут влиянием Вульгаты.

Колоссальные размеры кодекса тесно связаны со средневековой традицией, зародившейся примерно на рубеже XI—XII веков в Италии, и затем распространённой по всей Европе. Именно с этой эпохи степень святости Писания символически подчёркивалась размерами рукописей, некоторые из которых могли иметь формат 70 × 50 см. Такие кодексы создавались крупнейшими монастырями и богатыми епископствами, что подчёркивало автономную роль Римской церкви в тогдашней европейской политике. При этом совершенно неясна практическая роль таких книг: их размеры и масса позволяли их использовать только для обязательного чтения во время трапез или мессы. Такие рукописи, несомненно, служили эталонами для копирования библейских книг, предназначенных для повседневной богослужебной практики. Гигантский кодекс, по-видимому, завершил эту традицию — в это же время в Париже стали переписывать Библии малого формата. Его содержание и размеры остаются при этом уникальными.

История

Некоторые сведения об истории создания кодекса можно извлечь из его содержания: в календаре указан местночтимый чешский святой Прокопий, который был канонизирован в 1204 году. В мартирологе он упоминается под 4-м июля, следовательно, кодекс не мог быть начат ранее этой даты. Под 30 июля в некрологе упоминается и епископ Пражский Андреас, скончавшийся в 1223 году. Переписывание кодекса было окончено не позднее 1230 года, поскольку в мартирологе не был упомянут скончавшийся в декабре того же года король Пржемысл Отакар I. Во владельческом списке на первой странице упоминается монастырь в Подлажице, где, видимо, кодекс был переписан. Имеются и возражения против такой версии, поскольку Подлажицкая обитель была бедной и с маленькой братией, а для изготовления рукописи такого размера требовались большие расходы на пергамент и чернила с краской. Из-за финансовых затруднений, рукопись была продана в цистерцианский монастырь в Седлеце. Примерно к концу XIII века кодекс был перемещён в бенедиктинский монастырь Бржевнова, а позднее — в Брумов монастырь, где он хранился до конца XVI века.

В XVI веке кодекс привлёк внимание мистиков из круга Парацельса, чей ученик Кристофор Шлихтинг посетил Брумов монастырь и изучал кодекс в 1590 году. В 1594 году император Священной Римской империи Рудольф II заинтересовался кодексом с оккультистской точки зрения и перевёз фолиант в свой Пражский замок. Манускрипт упоминается во многих каталогах собраний диковин при пражском дворе; в это время широко распространилась и легенда о «дьявольской Библии». Однако рукопись использовалась и для научных целей: второе издание «Пражской хроники» 1602 года было осуществлено на её основе. Во время Тридцатилетней войны рукопись в качестве военного трофея забрали шведские войска. С 1649 года она находится в Шведской королевской библиотеке в Стокгольме.

В 1650 году Гигантский кодекс был включён в каталог Исаака Восса. 7 мая 1697 года книга едва не сгорела во время сильного пожара в королевском замке. Только в 1790-е годы кодекс стал предметом научного изучения: к нему обратился Йозеф Добровский, находившийся в то время в Стокгольме. В своей публикации 1796 года Добровский описал чешские элементы, содержащиеся в книге. Со второй половины XIX века Гигантский кодекс был выставлен для всеобщего обозрения и стал популярным туристическим объектом. В 1906 году даже были выпущены его изображения для стереоскопа. В 1929 году было напечатано подробное исследование кодекса, написанное чешским историком искусства Антонином Фридлем.

В октябре 2007 года манускрипт впервые в новейшей истории экспонировался на его родине — в Чехии (в Праге). Договорённость об этом была достигнута ещё в 2005 году во время визита премьер-министра Чешской республики Иржи Пароубека в Швецию. При этом особо оговаривалось, что речь не идёт о реституции реквизированной в ходе Тридцатилетней войны рукописи. В чешской прессе периодически появлялись требования вернуть рукопись в страну её создания, однако во время визита 2005 года И. Пароубек заявил, что «в полной мере уважает права Швеции».

Гигантский кодекс занимает большое место в сюжете трёхсерийного криминального телевизионного фильма «Уловка дьявола», вышедшего в эфир в 2009 году.

Литература

• Киселёва, Л. И. Письмо и книга в Западной Европе в Средние века. — СПб.: Дмитрий Булавин, 2003. — 310 с. — ISBN 5-86007-376-3.
• Мецгер, Б. Текстология Нового Завета: Рукописная традиция, возникновение искажений и реконструкция оригинала. — М.: Библейско-богословский ин-т св. апостола Андрея, 1996. — 334 с. — ISBN 5-87507-011-0.
• Мецгер, Брюс. Ранние переводы Нового Завета. Их источники, передача, ограничения / Пер. с англ. С. Бабкиной. — Изд. 2-е. — М.: Библейско-богословский ин-т св. апостола Андрея, 2004. — 552 с. — ISBN 5-89647-024-X.
• Friedl A. [books.google.ru/books/about/Kodex_Gigas.html?id=T2hoMwAACAAJ&redir_esc=y Kodex Gigas : český iluminovaný rukopis románský v královské knihovně ve Stokholmu; se šedesátipěti obrazy] : [чеш.]. — Praha : Emporium, 1929. — 97 s.</span>
• Gullick M. [www.kb.se/Dokument/Press/Sidor%20fr%C3%A5n%20Biblis38.pdf The Codex Gigas. A revised version of the George Svensson lecture delivered at the National Library of Sweden, Stockholm] // Biblis. — 2007. — № 38. — P. 7—19.</span>

Ссылки

• [www.kb.se/codex-gigas/eng Codex Gigas]. National Library of Sweden.
• [v2.manuscriptorium.com/apps/main/en/index.php?request=request_document&docId=set20070920_12_84 Document description]. Manuscriptorium. Building Virtual Research Environment for the Sphere of Historical Resources.

Отрывок, характеризующий Гигантский кодекс

– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.