Хейуорд, Луис

Луис Хейуорд
Louis Hayward
Имя при рождении:	Seafield Grant
Дата рождения:	19 марта 1909(1909-03-19)
Место рождения:	Йоганнесбург Южная Африка
Дата смерти:	21 февраля 1985(1985-02-21) (75 лет)
Место смерти:	Палм-Спрингс штат Калифорния США
Гражданство:	Великобритания Великобритания США США
Профессия:	актёр
Карьера:	1932—1974

Луис Хейуорд (англ. Louis Hayward) имя при рождении Сифилд Грант (англ. Seafield Grant) (19 марта 1909 года — 21 февраля 1985 года) — британский, а затем американский киноактёр, более всего известный ролями 1930-40-х годов.

«Обходительный, красивый, часто весёлый главный герой фильмов 1930-40-х годов, Хейуорд начал карьеру в английском провинциальном театре». В середине 1930-х годов Хейуорд пришёл в Голливуд, где «быстро стал звездой второго уровня, продержавшись в этом статусе до середины 1950-х годов». «Галантность, обаяние и атлетическая красота сделали Хейуорда одним их самых успешных героев голливудских приключенческих экшнов 1930-40-х годов». «Его внешняя привлекательность дополнялась весёлой, беззаботной манерой речи, что хорошо подходило для ролей как героев, так и мошенников, „плутоватых красавцев“, „жуликоватых плейбоев“, а порой — учтивых, любезных негодяев».

«Хейуорд был весьма успешен в широком спектре фильмов; его лёгкий подход и циничные, остроумные речи отлично подходили для салонных комедий и романтических мелодрам, таких как „Пламя внутри“ (1935), „Женщина, которую я люблю“ (1937), „Ярость Парижа“ (1938) и „Танцуй, девушка, танцуй“ (1940), но чаще он играл в детективных и приключенческих фильмах». Наиболее удачными картинами Хейуорда стали приключенческие драмы «Человек в железной маске» (1939) и «Возвращение Монте-Кристо» (1946), криминальные драмы и фильмы нуар «Дамы на пенсии» (1941), «И не осталось никого» (1945), «Повторное исполнение» (1947), «Безжалостный» (1948) и «Дом у реки» (1950). Также он был весьма успешен как герой костюмированных приключенческих экшнов, по два раза сыграв роль графа Монте-Кристо и капитана Блада, и по разу — д’Артаньяна, капитана Сирокко и Дика Тёрпина.

Ранние годы

Луис Хейуорд родился 19 марта 1909 года в Иоганнесбурге, Южная Африка. Незадолго до того его отец, горный инженер, погиб в результате несчастного случая. После рождения Хейуорда отправили в Европу, где он учился в нескольких школах во Франции и в Англии.

После прохождения стажировки в профессиональном театре, Хейуорд некоторое гастролировал с театральной труппой по английской провинции, а затем некоторое время управлял небольшим ночным клубом в Лондоне. В этот момент на него обратил внимание известный драматург Ноэл Кауард, ставший его покровителем. Кауард устроил для Хейуорда небольшую роль в спектакле «Дракула» в одном из театров Вест-энда. Вскоре «имеющий успех у женщин, красивый» Хейуорд стал играть главные роли в лондонских версиях нескольких бродвейских постановок.

В 1932 году Хейуорд начал кинокарьеру с британской мелодрамы «Самостоятельная леди» (1932), вслед за которой в 1933 году последовали ещё пять британских фильмов, среди них — романтическая комедия Майкла Пауэлла «Тест на любовь» (1935), где он сыграл главную мужскую роль.

Карьера в США

В 1935 году Хейуорд переехал в Нью-Йорк, чтобы сыграть главную роль в бродвейском спектакле по пьесе Кауарда «Пойнт Валейн» (1935). Это был единственный спектакль актёра на Бродвее, который шёл непродолжительное время, выдержав 55 представлений, но он принёс Хейуорду голливудский контракт.

Свои первые американские роли в кино Хейуорд сыграл в 1935 году в мелодрамах Эдмунда Гулдинга «Пламя внутри» (1935) с Энн Хардинг, Гербертом Маршаллом и Морин О’Салливан и «Перо в её шляпе» (1935). Год спустя в авантюристической мелодраме «Проблема для двоих» (1936) по Роберту Льюису Стивенсону о приключениях принца Флоризеля с Робертом Монтгомери и Розалинд Рассел в главных ролях Хейуорд сыграл запоминающуюся роль одного из членов клуба самоубийц.

Ролью, которой Хейуорд обратил на себя внимание Голливуда, была роль отца главного героя в прологе фильма «Уорнер бразерс» режиссёра Мервина ЛеРоя «Энтони Эдверс» (1936). Хейуорд предстал в образе лихого офицера Дениса Мура, который ценой своей жизни пытается спасти свою возлюбленную и будущую мать Энтони Эдверса от маркиза Дона Луиса (его блестяще сыграл Клод Рейнс), за которого она была принудительно выдана замуж. «Снятый в туманном фокусе, чтобы увеличить неземной характер романтической истории двух влюблённых, пролог завершается предательским убийством Дениса на дуэли разъярённым маркизом, после чего беременная от Дениса Мария вынуждена вернуться к своему мужу». Фильм получил четыре Оскара и три номинации на Оскар, в том числе, как лучший фильм. «Для Хейуорда эта небольшая роль во многом определила его судьбу. Он стал романтическим исполнителем главных ролей, а также часто сорвиголовой и пиратом» и «был обречён на множество приключений со шпагой».

При этом до конца 1930-х годов «в некоторых картинах категории В Хейуорд имел немало возможностей разнообразить этот типаж». В частности, в мелодраме Анатоля Литвака времён Первой мировой войны «Женщина, которую я люблю» (1937) Хейуорд сыграл пилота французских ВВС, у которого начинается роман с женой его командира и друга (их играют Мириам Хопкинс и Пол Муни соответственно). Затем в романтической комедии Генри Костера «Ярость Парижа» (1938) с участием Даниель Дарьё и Дугласа Фэрбенкса-младшего о приключениях французской манекенщицы в Нью-Йорке Хейуорд предстал в образе красавца-миллионера, которого манекенщица решает женить на себе. В том же году он сыграл главную роль бывшего актёра, который оказывается замешанным в убийстве миллионера, в криминальной комедии Артура Любина «Полночное проникновение» (1938). Ещё одной картиной Хейуорда в 1938 году стала тюремная мелодрама Лью Лэндерса «Приговорённые женщины» (1938), где он сыграл роль тюремного психиатра, у которого начинается роман с одной из заключённых.

В 1938 году Хейуорд предстал на экране в образе Саймона Темплара по прозвищу Святой, «современного Робина Гуда», популярного героя романов британского писателя Лесли Чартериса, в детективе «Святой в Нью-Йорке» (1938), «который стал вершиной его карьеры в фильмах категории В». Это было первым воплощением Саймона Темплара на экране, после чего роль героя исполняли различные актёры, среди них Джордж Сэндерс, Жан Марэ и Роджер Мур. Хейуорду ещё лишь однажды удалось предстать в этом образе в фильме «Возвращение Святого» (1953).

В мелодраме «Герцог из Вест-пойнта» (1938) с участием Джоан Фонтейн он исполнил главную роль сына британского дипломата и выпускника Кембриджа, который поступает в элитную американскую военную школу Вест-Пойнт. Это был первый фильм Хейуорда для независимого продюсера Эдварда Смолла, который заключил с актёром контракт на три фильма в течение пяти лет. Вскоре Смолл снял Хейуорда в двойной роли в «Человеке в железной маске» (1939), а затем — в «Сыне Монте-Кристо» (1940). Стильная приключенческая мелодрама режиссёра Джеймса Уэйла «Человек в железной маске» (1939) по третьей книге мушкетёрской трилогии Александра Дюма-отца «Виконт де Бражелон», «дала Хейуорду возможность сыграть двойную роль злого короля Людовика XIV и его заточённого в замке доброго брата-близнеца, что он сделал с впечатляющим изяществом». Его партнёрами по фильму были Джоан Беннетт в роли принцессы Марии-Терезы и Уоррен Уильям в роли д’Артаньяна. Следующий фильм Эдварда Смолла, приключенческая мелодрама Роулэнда Ли «Сын Монте-Кристо» (1940) с Хейуордом в роли заглавного героя была «неудачной попыткой повторить успех сходных картин „Узник замка Зенда“ (1937) и „Знак Зорро“ (1940)». Хейуорд сыграл в этом фильме сына Эдмонда Дантеса, а его партнёршей вновь была Джоан Беннетт. Однако в целом «приключенческие экшны Хейуорда были не столь успешными, как аналогичные картины с участием Эррола Флинна».

В 1940 году Смолл выпустил мелодраму Чарльза Видора «Мой сын, мой сын!» (1940), в которой Хейуорд сыграл главную роль испорченного сына богатого писателя (Брайан Ахерн), который в кульминационный момент оказывается способным на благородство и жертвует своей жизнью. В том же году Хейуорд сыграл в мюзикле «Танцуй, девушка, танцуй» (1940) с участием Морин О’Хары и Люсиль Болл в качестве двух танцовщиц и подруг, которые влюблены в его персонажа. В 1941 году вышла достаточно удачная криминальная мелодрама Чарльза Видора «Дамы на пенсии» (1941), где Хейуорд сыграл роль подозрительного проходимца, который раскрывает убийство бывшей актрисы её гувернанткой, его партнёршами по фильму были Айда Лупино, Эвелин Кейс и Эльза Ланчестер.

В 1941 году Хейуорд исполнил важную роль в драме Орсона Уэллса «Великолепные Эмберсоны», но в итоге его роль была вырезана из фильма.

В декабре 1941 года Хейуорд получил американское гражданство.

Служба в армии

«Вторая Мировая война принесла Хейуорду передышку от превратностей Голливуда», когда он был призван на фронт в качестве военного оператора в составе морской пехоты США, и вёл съёмку вторжения американских войск на удерживаемый японцами остров Тарава. Этот эпизод вошёл в документальный фильм «Вместе с морпехами на Тараве», который в 1944 году завоевал Оскар как лучший короткометражный документальный фильм. Хейуорду эта работа принесла Бронзовую звезду за храбрость под огнём.

Возвращение в Голливуд

«Преодолев послевоенный психологический стресс, Хейуорд вернулся в Голливуд». «Уже имея на своём счету несколько детективов», в 1945 году Хейуорд получил роль Филиппа Ломбарда, солдата удачи, который в итоге остаётся живым вместе с героиней Джун Дюпре, в детективе Рене Клера по знаменитому роману Агаты Кристи «И не осталось никого» (1945). Картина стала одной из самых удачных в карьере Хейуорда: она имела большой успех у публики и завоевала премию «Золотой леопард» на кинофестивале в Локарно. В 1946 году в мелодраме военного времени «Молодая вдова» (1946) Хейуорд в роли пилота бомбардировщика знакомится с молодой журналисткой, потерявшей на фронте мужа, которая пытается пережить трагедию и обрести новый смысл в жизни (Джейн Расселл в своей первой крупной роли).

В 1949 году Хейуорд одним из первых среди актёров стал заключать со студиями контракты, предусматривающие отчисление ему определённого процента от дохода, получаемого от проката в кинотеатрах и на телевидении фильмов с его участием. «Такой предусмотрительный поступок обеспечил ему безбедную жизнь даже в то время, когда он перестал получать значимые роли в кино».

Роли в фильмах нуар (1946—1950)

В 1946—1948 годах Хейуорд сыграл в нескольких фильмах нуар, среди них «Странная женщина» (1946), «Повторное исполнение» (1947), «Безжалостный» (1948) и «Пройти преступную милю» (1948). Действие исторического нуара Эдгара Ульмера «Странная женщина» (1946) происходит в Новой Англии в 1820-30-е годы. Хеди Ламарр играет роковую женщину, которая используя свои женские чары, сначала выходит замуж за самого богатого промышленника, затем соблазняет его сына (которого играет Хейуорд) и уговаривает его убить отца, а затем выгоняет его и выходит замуж за ещё более крупного бизнесмена (Джордж Сэндерс). Действие фильма нуар Альфреда Л. Веркера «Повторное исполнение» (1947) рассказывает о женщине (Джоан Лесли), которая в новогоднюю ночь убивает своего мужа (Хейуорд), но судьба предоставляет ей возможность прожить год ещё раз, чтобы исправить эту ошибку. Несмотря на все её старания избежать убийства мужа, он всё равно погибает в тот же самый день от руки её друга (Ричард Бейсхарт). В нуаровой драме Ульмера «Безжалостный» (1948) Хейуорд играет роль доброго и порядочного инженера и бизнесмена, друга детства главного персонажа (Закари Скотт), который с помощью серии аморальных и беспринципных поступков добивается высот власти в бизнесе и в обществе. Шпионский нуар Гордона Дугласа «Пройти преступную милю» (1948) рассказывает о разоблачении шпионской сети на секретной ядерной лаборатории, которую осуществляют детектив Скотленд-Ярда (Хейуорд) и агент ФБР (Деннис О'Киф). Значимым событием для Хейуорда стало исполнение главной роли в костюмированном фильме нуар Фритца Ланга «Дом у реки» (1950). Он сыграл неудачливого писателя, который убивает служанку, которая отказала ему в близости, а затем уговаривает своего брата помочь ему избавиться от трупа. В итоге брат становится главным подозреваемым в убийстве, а книга героя Хейуорда с описанием событий убийства становится бестселлером.

Роли в приключенческих драмах (1946—1952)

В этот же период Хейуорд сыграл серию романтических ролей в приключенческих экшнах, среди них фильм о Монте-Кристо, фильм по Роберту Льюису Стивенсону «Чёрная стрела» (1948) и пиратские картины про капитанов Блада и Сирокко. В 1946 году вышел второй фильм Эдварда Смолла с участием Хейуорда на тему Монте-Кристо — приключенческий экшн режиссёра Генри Левина «Возвращение Монте-Кристо» (1946). На этот раз Хейуорд сыграл внука Эдмонда Дантеса, который также как и его дед, оказывается в тюрьме по ложному обвинению, бежит из неё и затем расправляется со своими обидчиками, главного из которых сыграл Джордж Макреди. В 1948 году Хейуорд сыграл главную роль в приключенческой драме режиссёра Гордона Дугласа по роману Роберта Льюиса Стивенсона «Чёрная стрела» (1948), действие которой происходит в 15 веке после окончания Войны алой и белой роз. Хейуорд играет возвращающегося домой ветерана войны Ричарда Шелтона, имение которого захватил преступным путём его дядя (Джордж Макреди). Герой вступает с ним в смертельную борьбу за своё имущество. Фильм был произведён совместно продюсерской компанией Эдварда Смолла и студией «Юнивёрсал».

В 1949 году он исполнил роль капитана пиратов Сирокко в картине Ульмера «Пираты Капри» (1949), после чего дважды сыграл капитана Блада в двух сиквелах — «Судьба капитана Блада» (1950) Гордона Дугласа и «Капитан-пират» (1952), «однако ни один из этих фильмов не принёс ему особого успеха». В приключенческой мелодраме «Леди и бандит» (1951) Хейуорд предстал в образе известного британского бандита 18 века Дика Турпина, придав ему романтизированные и благородные черты. В сиквеле истории о докторе Джекилле и мистере Хайде «Сын доктора Джекилла» (1951) он сыграл как доктора Джекилла, так и его сына, который безуспешно пытается повторить опыт отца, чтобы доказать, что тот действовал из чисто научных соображений, но вынужден бороться с кознями против себя со стороны желающих завладеть его имуществом. В 1952 году Хейуорд сыграл опытного д’Артаньяна ещё в одном фильме о Железной маске, на этот раз «Леди в железной маске» (1952) с двумя королевскими сёстрами-близняшками (их играет Патрисия Медина).

Роли в фильмах 1953—1970 годов

После 1952 года кинокарьера Хейуорда пошла на спад, в течение последующих семнадцати лет он сыграл лишь в восьми фильмах.

В 1953 году Хейуорд во второй раз исполнил роль частного детектива Саймона Темплара — Святого в детективе «Возвращение Святого» (1953). В тюремной драме «Даффи из Сент-Квентина» (1954) Хейуорд сыграл роль озлобленного невинно осуждённого. Даффи, начальник тюрьмы (Пол Келли), пытается отговорить его от участия в побеге, который готовит группа заключённых. В психологической драме «Поиск Брайди Мёрфи» (1956), которая основана реальных событиях, Хейуорд сыграл роль американского психиатра, которому его пациентка (Тереза Райт) под гипнозом поведала о своей предыдущей жизни под именем Брайди Мёрфи в Ирландии 19 века. Последним заметным фильмом Хейуорда стал вестерн Гордона Дугласа «Чака» (1967) с участием Рода Тейлора и Эрнеста Боргнайна. Свою последнюю работу в кино Хейуорд сыграл в фильме ужасов «Ужас в музее восковых фигур» (1970) вместе с такими звёздами 1940-50-х годов, как Рэй Милланд, Эльза Ланчестер и Джон Кэррадайн.

Карьера на телевидении

«Продолжая сниматься в кино, в 1952 году Хейуорд с энтузиазмом погрузился в работу на телевидении». Выкупив у писателя Луиса Джозефа Вэнса эксклюзивные права на несколько историй о частном сыщике по прозвищу Одинокий волк, в 1954—1955 годах Хейуорд стал продюсером и исполнителем главной роли в 39-недельном телесериале «Одинокий волк» (1954).

Он также сыграл главную роль инспектора лондонской полиции в британском телесериале «Преследователи» (1961—1962, 40 эпизодов), а позднее — в трёх эпизодах американской мыльной оперы Гарольда Роббинса «Выжившие» (1969) с Ланой Тёрнер в главной роли.

Хейуорд также играл разовые роли в телесериалах «Кульминация» (1955), «Театр О.Генри» (1957), «Час Альфреда Хичкока» (1962), «Сыромятная плеть» (1964), «Правосудие Бёрка» (1965) и других

«В середине 1970-х годов он попрощался с актёрской профессией», сыграв свою последнюю роль он сыграл в телесериале «Волшебник» (1974).

Личная жизнь

В 1938 году Хейуорд женился на кинозвезде и режиссёре Айде Лупино. Они развелись после его возвращения с фронта в 1945 году.

Со второй женой он прожил с 1946 по 1950 год, а с третьей — с 1953 года вплоть до своей смерти в 1985 году. В третьем браке у Хейуорда родился сын Дэна, который умер в 2007 году.

Смерть

Луис Хейуорд умер 21 февраля 1985 года в своём доме в Палм-Спрингс от рака лёгких в возрасте 75 лет.

Фильмография

• 1932 — Самостоятельная леди / Self Made Lady — Пол Дженест
• 1933 — Жизнь в Челси / Chelsea Life — Дэвид Феннер
• 1933 — Сын Соррелла / Sorrell and Son — Данкан
• 1933 — Тринадцатая свеча / The Thirteenth Candle — Пол Мэрриотт
• 1933 — Я буду с тобой / I’ll Stick to You — Ронни Мэтьюз
• 1935 — Пламя внутри / The Flame Within — Джек Керри
• 1935 — Тест на любовь / The Love Test — Джон Грегг
• 1935 — Перо в её шляпе / A Feather in Her Hat — Ричард Орланд
• 1936 — Абсолютная тишина / Absolute Quiet — Грегори Бенгард
• 1936 — Проблема для двоих / Trouble for Two — Молодой человек с кремовыми пирожными
• 1936 — Энтони Эдверс / Anthony Adverse — Денис Мур
• 1936 — Самая счастливая девушка на свете / The Luckiest Girl in the World — Энтони МакКлеллан
• 1937 — Женщина, которую я люблю / The Woman I Love — лейтенант Жан Орбийон
• 1938 — Полночное проникновение / Midnight Intruder — Барри Гилберт, выдающий себя за Джона Кларка Рейтера-младшего
• 1938 — Приговорённые женщины / Condemned Women — доктор Филипп Данкан
• 1938 — Святой в Нью-Йорке / The Saint in New York — Саймон Темплар, он же Святой
• 1938 — Гнев Парижа / The Rage of Paris — Билл, Данкан
• 1938 — Герцог Вест-Пойнта / The Duke of West Point — Стивен Эрли
• 1939 — Человек в железной маске / The Man in the Iron Mask — Людовик XIV / Филипп Гасконский
• 1940 — Мой сын, мой сын! / My Son, My Son! — Оливер Эссекс
• 1940 — Танцуй, девочка, танцуй / Dance, Girl, Dance — Джеймс «Джимми» Харрис младший
• 1940 — Сын Монте-Кристо / The Son of Monte Cristo — Эдмон Дантес младший
• 1941 — Дамы на пенсии / Ladies in Retirement — Альберт Фэзер
• 1945 — И не осталось никого / And Then There Were None — Филипп Ломбард
• 1946 — Молодая вдова / Young Widow — лейтенант Джим Камерон
• 1946 — Странная женщина / The Strange Woman — Эфраим Постер
• 1946 — Возвращение Монте-Кристо / The Return of Monte Cristo — Эдмон Дантес
• 1947 — Повторное исполнение / Repeat Performance — Барни Пейдж
• 1948 — Чёрная стрела / The Black Arrow — сэр Ричард Шелтон
• 1948 — Безжалостный / Ruthless — Вик Лэмбдин
• 1948 — Пройти преступную милю / Walk a Crooked Mile — Филип «Скотти» Грэйсон
• 1949 — Пираты острова Капри / I pirati di Capri — граф ди Амальфи, он же капитан Сирокко
• 1950 — Дом у реки / House by the River — Стивен Бирн
• 1950 — Капитан Блад / Fortunes of Captain Blood — капитан Питер Блад
• 1951 — Леди и бандит / The Lady and the Bandit — Дик Тёрпин
• 1951 — Сын доктора Джекилла / The Son of Dr. Jekyll — доктор Джэкилл / мистер Хайд
• 1952 — Леди в железной маске / Lady in the Iron Mask — Д’Артаньян
• 1952 — Капитан-пират / Captain Pirate — капитан Питер Блад
• 1952 — Телевизионный театр «Форда» / The Ford Television Theatre (телесериал, 1 эпизод)
• 1953 — Королевские африканские ружья / The Royal African Rifles — Денэм
• 1953 — Возвращение Святого / The Saint’s Return — Саймон Темплар, или Святой
• 1954 — Даффи из Сент-Квентина / Duffy of San Quentin — Эдвард «Ромео» Харпер
• 1955 — Кульминация / Climax! (телесериал, 1 эпизод)
• 1954—1955 — Одинокий волк / The Lone Wolf (телесериал, 39 эпизодов) — Майкл Лэнйард
• 1955 — Утренний театр / Matinee Theatre (телесериал, 1 эпизод)
• 1955 — Видеотеатр «Люкс» / Lux Video Theatre (телесериал, 1 эпизод)
• 1955 — «Ридерс дайджест» на телевидении / TV Reader’s Digest (телесериал, 1 эпизод)
• 1956 — Поиск Брайди Мёрфи / The Search for Bridey Murphy — Мори Бернстайн
• 1957 — Театр О.Генри / The O. Henry Playhouse (телесериал, 1 эпизод)
• 1958 — Разбойник / The Highwayman (телефильм) — Джеймс МакДональд
• 1958 — Решение / Decision (телесериал, 1 эпизод)
• 1958 — Первая студия / Studio One (телесериал, 1 эпизод)
• 1958 — Театр звезд «Шлитц» / Schlitz Playhouse of Stars (телесериал, 1 эпизод)
• 1959 — Речная лодка / Riverboat (телесериал, 1 эпизод)
• 1961 — Золотая витрина / Golden Showcase (телесериал, 1 эпизод)
• 1961—1962 — Преследователи / The Pursuers (телесериал, 40 эпизодов) — детектив, инспектор Джон Боллинджер
• 1962 — Час Альфреда Хичкока / The Alfred Hitchcock Hour (телесериал, 1 эпизод)
• 1962 — Час детектива «Крафт» / Kraft Mystery Theater (телесериал, 1 эпизод)
• 1964 — Сыромятная плеть / Rawhide (телесериал, 1 эпизод)
• 1965 — Правосудие Бёрка / Burke’s Law (телесериал, 1 эпизод)
• 1967 — Чака / Chuka — майор Бенсон
• 1967 — Дитя Рождества / The Christmas Kid — Майк Каллигэн
• 1969 — Выжившие / The Survivors (телесериал, 3 эпизода)
• 1970 — Ночная галерея / Night Gallery (телесериал, 1 эпизод)
• 1970 — Финкс / The Phynx — Луис Хейуорд
• 1971 — Последний среди охотников за властью / The Last of the Powerseekers (телефильм) — Джонатан Карлайл
• 1973 — Ужас в музее восковых фигур / Terror in the Wax Museum — Тим Фаули
• 1974 — Волшебник / The Magician (телесериал, 1 эпизод)

Ссылки

• [www.allmovie.com/artist/louis-hayward-p31328 Луис Хейуорд] на сайте Allmovie
• [www.tcm.com/tcmdb/person/83575%7C101055/Louis-Hayward/ Луис Хейуорд] на сайте Turner Classic Movies

Отрывок, характеризующий Хейуорд, Луис

Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.