Луций Порций Лицин (консул)
| Луций Порций Лицин |
Луций Порций Лицин (лат. Lucius Porcius Licinus; III — II века до н. э.) — древнеримский политический деятель из плебейского рода Порциев, консул 184 года до н. э.
Луций Порций был сыном претора 207 года до н. э. того же имени. Он впервые упоминается в источниках под 193 годом до н. э., когда получил претуру; его провинцией стала Сардиния[1].
В 186 году до н. э. Луций Порций выдвинул свою кандидатуру в консулы, но проиграл выборы. В следующем году он повторил свою попытку. Его конкурентами были ещё двое плебеев (те же, что и год назад), а от патрициата на консульство претендовали четверо, так что развернулась серьёзная борьба. Впрочем, кандидатура Лицина «прошла без особых осложнений, так как соискатели-плебеи вели борьбу более умеренными средствами», а среди патрициев фаворитом сначала был Квинт Фабий Лабеон, но действующий консул Аппий Клавдий Пульхр обеспечил победу своему брату Публию[2].
В качестве консула Луций Порций помешал Квинту Фульвию Флакку, занимавшему должность курульного эдила, выставить свою кандидатуру в преторы[3].
Военные действия к началу 184 года до н. э. велись только в Лигурии, поэтому она и стала провинцией для обоих консулов. Взяв по два легиона, они отправились на театр военных действий, но «не совершили ничего достойного упоминания»[4]. Известно только, что Лицин во время этой войны дал обет построить храм Венеры Эрицинской; этот храм был освящён в 181 году до н. э.[5].
После консульства Луций Порций уже не упоминается в источниках.
Напишите отзыв о статье "Луций Порций Лицин (консул)"
Примечания
Отрывок, характеризующий Луций Порций Лицин (консул)
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
