Марк Клавдий Марцелл (консул 196 года до н. э.)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с именем Марцелл.
Марк Клавдий Марцелл
лат. Marcus Claudius Marcellus
военный трибун
208 год до н. э.
народный трибун Римской республики
204 год до н. э.
курульный эдил Римской республики
200 год до н. э.
претор Римской республики
198 год до н. э.
консул Римской республики
196 год до н. э.
легат
195, 193 годы до н. э.
цензор Римской республики
189 год до н. э.
 
Рождение: III век до н. э.
Смерть: 177 год до н. э.
Рим
Род: Клавдии Марцеллы
Отец: Марк Клавдий Марцелл
Дети: Марк Клавдий Марцелл

Марк Кла́вдий Марце́лл (лат. Marcus Claudius Marcellus) (около 236 — 177 год до н. э.) — римский военачальник и политический деятель из плебейской ветви рода Клавдиев, консул 196 года до н. э. Был сыном пятикратного консула, прозванного «мечом Италии». Участвовал во Второй Пунической войне и, в частности, в том бою, в котором погиб его отец. После войны Марцелл был претором и наместником провинции Сицилия в 198 году до н. э. Во время своего консульства безуспешно добивался назначения в Македонию, чтобы присвоить славу победы в почти закончившейся тогда войне. Воевал в Цизальпийской Галлии, где одержал победу над племенем инсубров и взял город Ком.

Согласно одной из гипотез, Марк Клавдий участвовал в посольстве в Карфаген, целью которого было добиться выдачи Ганнибала. Вершиной карьеры Марцелла стала совместная с Титом Квинкцием Фламинином цензура 189 года до н. э., в борьбе за которую его конкурентами были Маний Ацилий Глабрион и Марк Порций Катон. Марцелл умер в 177 году до н. э.





Биография

Происхождение

Марцелл принадлежал к плебейской ветви Клавдиев, которая, по предположениям историков, изначально находилась в тесной связи с Клавдиями-патрициями: первые Марцеллы, достигшие курульных магистратур, ещё могли быть клиентами Клавдиев Крассов[1]. Когномен Марцелл является уменьшительной формой преномена Марк[2], хотя Плутарх возводил этимологию к имени римского бога войны[3]. Первым носителем этого когномена, упоминающимся в источниках, был консул 331 года до н. э.[4]

Марк Клавдий был сыном пятикратного консула того же имени, одного из героев Второй Пунической войны[1].

Ранние годы

Первое упоминание Марка Клавдия в источниках относится к году эдилитета его отца. Точных датировок здесь нет, но Т. Броутон предполагает, что это 226 год до н. э.[5] Гай Скантиний Капитолин, занимавший должность плебейского эдила[6] или трибуна[7], попытался растлить Марка-младшего, а отец последнего инициировал судебный процесс. Капитолин всё отрицал, но сенат, если верить Плутарху, поверил мальчику, расплакавшемуся во время допроса, и оштрафовал Гая Скантиния. Марцелл-старший на полученные деньги заказал серебряные сосуды для возлияний и посвятил их богам[6][8].

В следующий раз Марк Клавдий упоминается в источниках в связи с событиями 208 года до н. э., когда в Италии шла Вторая Пуническая война. Марцелл был военным трибуном в войске отца, действовавшего против Ганнибала в Апулии[9]. Две армии какое-то время стояли рядом — их разделяла только цепь лесистых холмов. Марк Клавдий-старший решил лично провести там разведку; он взял с собой отряд в 250 человек, второго консула (Тита Квинкция Криспина), сына, ещё одного военного трибуна и двух префектов союзников. Случайно в этот самый день конница Ганнибала организовала в этих холмах засаду: внезапно напав, нумидийцы убили сорок всадников противника, включая одного военного трибуна, одного префекта союзников и Марцелла-старшего. Криспин и Марцелл-младший смогли спастись бегством, причём первый из них через несколько дней тоже умер от ран, а Марк Клавдий был ранен, но выжил[10][11][12][13].

Ганнибал, согласно Плутарху, приказал кремировать тело Марцелла-старшего, а пепел отправить его сыну[14]. Последний произнёс над прахом отца погребальную речь, текст которой сохранился, по крайней мере, до времён братьев Гракхов[15]: во всяком случае, её использовал как источник Целий Антипатр[16].

В 205 году до н. э. Марк Клавдий посвятил храм Чести и Доблести, построенный его отцом во исполнение обета, данного ещё во время первого консульства (в 222 году до н. э.)[17].

Политическая карьера

Первой магистратурой Марцелла стал в 204 году до н. э. народный трибунат[18]. В это время Публий Корнелий Сципион (в будущем Африканский) готовился к высадке армии в Африке, чтобы нанести решительный удар по Карфагену. Один отряд Сципиона учинил бесчинства в городе Локры; враги полководца в сенате добились создания специальной комиссии, которая должна была отправиться в Сицилию и провести всестороннее расследование. Марк Клавдий был включён в эту комиссию вместе со своим коллегой Марком Цинцием Алиментом. Его задачей было в случае необходимости арестовать Публия Корнелия, а если тот уже отплыл в Африку — приказать вернуться. Но сенаторы остались очень довольны уровнем подготовки экспедиции, так что решение было благоприятным для Сципиона[19][20].

В 200 году до н. э. Марцелл был курульным эдилом[21]; с коллегой Секстом Элием Петом он организовал продажу зерна народу по низкой цене — 2 асса за модий, провёл пышные Римские игры и повторил их, а на доходы от штрафов поставил в храме Сатурна пять бронзовых статуй[22]. В 198 году до н. э. Марк Клавдий стал претором и получил в управление Сицилию[23].

В 196 году до н. э. Марцелл занял должность консула. Его коллегой стал патриций Луций Фурий Пурпурион[24]. В это время формально ещё шла Вторая Македонская война; проконсул Тит Квинкций Фламинин разгромил царя Филиппа V при Киноскефалах и заключил перемирие, а зимой 197—196 годов в Рим прибыли македонские послы, чтобы заключить окончательный договор. Но консулы потребовали включить Македонию в жеребьёвку, намереваясь продолжить боевые действия.

Особенно жаждал получить провинцию Марцелл. Твердя, что царь согласился на мир лишь для отвода глаз и немедленно возобновит войну, стоит только убрать оттуда войска, он заронил в сенаторов сомнение.

— Тит Ливий. История Рима от основания города, ХХХIII, 25, 5[25].

Народные трибуны Квинт Марций Ралла и Гай Антиний Лабеон добились общенародного голосования, в ходе которого все тридцать пять триб высказались за заключение мирного договора. В результате провинцией для обоих консулов стала Италия[26].

Марцелл с армией вторгся из Северной Италии в земли галльского племени бойев. Его войско подверглось неожиданному нападению и понесло серьёзные потери, но после этого бойи разбрелись по домам. Марк Клавдий же разбил инсубров, взял город Ком и ещё двадцать восемь крепостей. После этого он объединил свои силы с армией Луция Фурия Пурпуриона и разбил бойев. Согласно Ливию, «из врагов едва ли уцелел хоть один, кто принёс бы своим известие о поражении»[27]; Орозий пишет, что Марцелл и Пурпурион, «предав тогда всё племя бойев огню и мечу, истребили его чуть ли не до последнего человека»[28]. В историографии считается, что античные авторы преувеличивают: война с бойями продолжалась ещё долгие годы, а триумф над этим народом в 196 году до н. э. не праздновался. Марцелл по возвращении в Рим был удостоен этой почести только за победу над инсубрами[26].

В год своего консулата Марк Клавдий был принят в коллегию понтификов, заменив там умершего Гая Семпрония Тудитана[29]. Его имя называют в связи с посольством в Карфаген[30]: Марцелл, Квинт Теренций Куллеон и Гней Сервилий Цепион должны были уведомить карфагенские власти о том, что Ганнибал заключил союз с Антиохом III, и потребовать его выдачи, но Ганнибал, узнав о прибытии послов, бежал на Восток. Корнелий Непот относит эти события к 196 году до н. э.[31]; этот вариант предполагает, что в составе посольства был какой-то другой Марк Клавдий Марцелл. Ливий пишет о 195 годе[32], и в этом случае идентификация посла как консула 196 года возможна[26].

Ещё однажды Марцелл воевал с бойями на северных границах Италии: в 193 году до н. э. он был легатом в армии консула Луция Корнелия Мерулы[33] и командовал отборным отрядом. Эта кампания закончилась победой; тем не менее в частных письмах многим сенаторам Марк Клавдий выступил с критикой действий своего командира. Последний, по мнению Марцелла, слишком долго тянул в решающем сражении с вводом в бой резервов и недостаточно активно использовал конницу. После отъезда Мерулы в Рим Марк Клавдий возглавлял его армию в качестве заместителя[34].

В 189 году до н. э. Марцелл выдвинул свою кандидатуру на должность цензора. Источники сообщают об упорной борьбе, в которой участвовали, кроме Марка Клавдия, Тит Квинкций Фламинин, Луций Валерий Флакк, Марк Порций Катон, Маний Ацилий Глабрион и Публий Корнелий Сципион Назика. По словам Ливия, «само по себе соис­ка­тель­с­т­во этой долж­но­с­ти как буд­то и не пода­ва­ло пово­да к столь упор­но­му сос­тя­за­нию, но воз­бу­ди­ло иную, гораздо более напря­жен­ную рас­прю»[35]. В историографии существует предположение, что эти выборы оказались тесно связаны с борьбой между политическими группировками Сципиона Африканского и Катона[36].

По мнению антиковеда В. Квашнина, Сципион Назика мог идти на выборы в паре с Глабрионом, а Катон — с Луцием Валерием Флакком. В этом случае третьей парой соискателей были Фламинин и Марцелл. Глабриона, имевшего наибольшие шансы на победу, Катон обвинил в утаивании части добычи, захваченной в ходе Антиоховой войны, и заставил снять свою кандидатуру, но при этом сам оказался скомпрометированным (Глабион был его командиром во время кампании 191 года до н. э.)[37]. В результате Марцелл оказался фаворитом среди кандидатов-плебеев; он стал цензором вместе с Фламинином[38]. Коллеги исключили из списка сенаторов всего четырёх человек и поставили во главе списка Сципиона Африканского; они «достаточно снисходительно» провели смотр всаднического сословия, сдали на откуп укрепление Капитолийского холма и мощение городской дороги[39].

В 186 году до н. э. Марцелл был одним из свидетелей записи постановления сената о вакханалиях[40]. В 177 году до н. э. он умер[41].

Потомки

У Марка Клавдия был сын того же имени, трижды становившийся консулом (в 166, 155 и 152 годах до н. э.)[1] и унаследовавший от отца место в коллегии понтификов.

Напишите отзыв о статье "Марк Клавдий Марцелл (консул 196 года до н. э.)"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 Claudii Marcelli, 1899, s. 2731-2732.
  2. ↑ Плутарх, 1994, Марцелл, прим. 2.
  3. ↑ Плутарх, 1994, Марцелл, 1.
  4. ↑ Claudii Marcelli, 1899, s. 2732.
  5. ↑ Broughton T., 1951, р.229-230.
  6. ↑ 1 2 Плутарх, 1994, Марцелл, 2.
  7. ↑ Валерий Максим, 1772, VI, 1, 7.
  8. ↑ Claudius 222, 1899, s. 2755.
  9. ↑ Broughton R., 1951, p. 292.
  10. ↑ Полибий, 2004, Х, 32.
  11. ↑ Тит Ливий, 1994, ХХVII, 26-27.
  12. ↑ Родионов Е., 2005, с.457-458.
  13. ↑ Кораблёв И., 1981, с.234-235.
  14. ↑ Плутарх, 1994, Марцелл, 30.
  15. ↑ Claudius 222, 1899, s. 2755-2756.
  16. ↑ Тит Ливий, 1994, ХХVII, 27, 13.
  17. ↑ Тит Ливий, 1994, ХХIХ, 11, 13.
  18. ↑ Broughton R., 1951, p. 307.
  19. ↑ Родионов Е., 2005, с. 510—511.
  20. ↑ Трухина Н., 1986, с. 79—80.
  21. ↑ Broughton R., 1951, p. 323.
  22. ↑ Тит Ливий, 1994, ХХХI, 50, 1-2.
  23. ↑ Broughton R., 1951, p. 330.
  24. ↑ Broughton R., 1951, p. 335.
  25. ↑ Тит Ливий, 1994, XХХIII, 25, 5.
  26. ↑ 1 2 3 Claudius 222, 1899, s. 2756.
  27. ↑ Тит Ливий, 1994, XХХIII, 37, 8.
  28. ↑ Орозий, 2004, IV, 20, 11.
  29. ↑ Broughton R., 1951, p. 338.
  30. ↑ Broughton R., 1951, p. 341.
  31. ↑ Корнелий Непот, Ганнибал, 7.
  32. ↑ Тит Ливий, 1994, XХХIII, 47, 7.
  33. ↑ Broughton R., 1951, p. 349.
  34. ↑ Тит Ливий, 1994, XХХV, 5-6.
  35. ↑ Тит Ливий, 1994, ХХХVII, 57, 9.
  36. ↑ Квашнин В., 2004, с. 59.
  37. ↑ Квашнин В., 2004, с. 59-60.
  38. ↑ Broughton T., 1951, р. 360-361.
  39. ↑ Тит Ливий, 1994, ХХХVIII, 28, 2-3.
  40. ↑ Corpus Inscriptionum Latinarum [db.edcs.eu/epigr/epi_einzel_de.php?p_belegstelle=CIL+10%2C+00104&r_sortierung=Belegstelle 10, 104]
  41. ↑ Claudius 222, 1899, s. 2756-2757.

Источники и литература

Источники

  1. Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. — СПб., 1772. — Т. 2. — 520 с.
  2. [ancientrome.ru/antlitr/nepot/hamilcar-f.htm Корнелий Непот. О великих иноземных полководцах. Гамилькар.]. Сайт «История Древнего Рима». Проверено 18 сентября 2015.
  3. Тит Ливий. История Рима от основания города. — М.: Наука, 1994. — Т. 3. — 576 с. — ISBN 5-02-008995-8.
  4. Павел Орозий. История против язычников. — СПб.: Издательство Олега Абышко, 2004. — 544 с. — ISBN 5-7435-0214-5.
  5. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. — М., 1994. — Т. 3.
  6. Полибий. Всеобщая история. — М.: АСТ, 2004. — Т. 2. — 765 с. — ISBN 5-17-024957-8.

Литература

  1. Квашнин В. [ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1406223000 Государственная и правовая деятельность Марка Порция Катона Старшего]. — Вологда: Русь, 2004. — 132 с.
  2. Кораблёв И. Ганнибал. — М.: Наука, 1981. — 360 с.
  3. Родионов Е. Пунические войны. — СПб.: СПбГУ, 2005. — 626 с. — ISBN 5-288-03650-0.
  4. Трухина Н. Политика и политики «золотого века» Римской республики. — М.: Издательство МГУ, 1986. — 184 с.
  5. Broughton T. Magistrates of the Roman Republic. — New York, 1951. — Vol. I. — P. 600.
  6. Münzer F. Claudii Marcelli // RE. — 1899. — Т. IV, 1. — P. 1358-1361.
  7. Münzer F. Claudius 222 // RE. — 1899. — Т. IV, 1. — P. 2755-2757.

Ссылки

  • [ancientrome.ru/genealogy/person.htm?p=704 Марк Клавдий Марцелл (консул 196 года до н. э.)] (рус.). — биография на сайте [ancientrome.ru ancientrome.ru].
  • [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0002.001/941?rgn=full+text;view=image Марк Клавдий Марцелл (консул 196 года до н. э.)] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
 Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Корнелий Непот, Broughton R., 1951
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Марк Клавдий Марцелл (консул 196 года до н. э.)

Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Марк_Клавдий_Марцелл_(консул_196_года_до_н._э.)&oldid=81450775»