Нью-эйдж (музыка)

Эта статья о музыкальном стиле; о группе религиозно-общественных движений см.: Нью Эйдж.

См. также категорию: Музыка нью-эйдж

Нью-эйдж (New Age)
Направление:	электронная музыка
Истоки:	джаз, фолк, минимализм, классическая музыка, конкретная музыка, эмбиент
Место и время возникновения:	начало 1960-х, США США
Годы расцвета:	1980-е
Родственные:
эмбиент, этника

Нью-эйдж (англ. new age, дословно «новая эра») — совокупность музыкальных стилей, характеризующихся расслабляющим и позитивным звучанием. Нью-эйдж сочетает инструменты, характерные для электронной и этнической музыки, и характеризуется низким темпом, использованием лёгких и поднимающих настроение мелодий. Эта музыка часто используется для релаксации, рекреации и стимулирования творчества. Исполнители нью-эйджа часто обращаются к темам живой природы, самопознания и национальной культуры.

Описание

Внешние медиафайлы
Пример нью-эйджа
	[www.youtube.com/watch?v=2uwumhIX2U0 Kitaro - Matsuri]

В нью-эйдже в основном используется модальная консонантная гармония. Продолжительность одной композиции может составлять от нескольких минут до получаса и более. Темп большинства композиций невелик: музыка звучит плавно, расслабляюще; однако, в отличие от эмбиента, не является чисто фоновой. Зачастую композиции включают в себя этнические мелодии.

Нью-эйдж включает как музыкальные электронные формы, опирающиеся на продолжительные гармонические «подкладки», так и акустические формы с использованием флейты, фортепиано, гитары и экзотических инструментов народов мира. В части набора инструментов нью-эйдж эклектичен: один и тот же музыкант в разных композициях и альбомах может прибегать к использованию самых разных инструментов, от электронных синтезаторов и семплеров до старинных и экзотических инструментов народов мира. Могут использоваться как живые инструменты, так и цифровые семплы (записи) их звучания.

Вокальные композиции могут включать тексты на экзотических, мёртвых или даже вымышленных языках, непонятные слушателю, но передающие атмосферу эпохи или региона, которым посвящена композиция. Иногда вместо живой записи вокала используются семплы хора, этнических или церковных песнопений разных народов мира. Целый пласт музыки нью-эйдж основан на использовании католических григорианских хоров (проекты Enigma, Era, Gregorian, Lesiëm), ещё один основан на кельтской народной музыке (Enya, Moya, David Arkenstone). В нью-эйдже, как и в его ближайшем «родственнике» — жанре эмбиент — часто используются семплы звуков живой природы: плеск волн, шелест деревьев, пение птиц, и т. д.

Споры об определении

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Мнения критиков, любителей музыки и самих исполнителей о сущности нью-эйджа и о том, какие музыканты относятся к данному жанру, существенно различаются. Существует три основных подхода к определению жанра нью-эйдж.

• Нью-эйдж — ветвь электронной музыки, которая включает в себя мелодичные, нетанцевальные композиции с различными видами аранжировок (в противоположность танцевальным стилям, как техно, и поджанрам: экспериментальной электронной музыке (она может быть немелодичной), нойзу, некоторым поджанрам эмбиента и т. д.)

• Нью-эйдж — мелодичная электронная музыка, с простым звучанием, мягкими мелодиями и продолжительными композициями, вне всякой связи с духовно-философскими учениями. Данное определение во многом совпадает с первым.

В соответствии с этими точками зрения, такие музыканты и группы, как Enigma, Enya, Lesiem, Loreena McKennitt, Jean Ven Robert Hal, Kitaro, Suzanne Ciani, Tangerine Dream, Vangelis, Era, Yanni принадлежат к нью-эйджу. Однако некоторые критики^[кто?] с этим не соглашаются.

Во-первых, такие музыканты как Loreena McKennitt, Vangelis и Tangerine Dream начинали свою деятельность, не подозревая, что их музыка может быть отнесена к жанру нью-эйдж. Некоторые из них воспринимают «музыку нью-эйдж» как жанр, связанный с религиозно-философскими движениями New Age, к которым сами эти музыканты не имеют ни малейшего отношения.

Во-вторых, музыка таких исполнителей, как Tangerine Dream, Mike Oldfield и Vangelis, очень разнообразна, некоторые альбомы нельзя отнести к жанру нью-эйдж (например, творчество Вангелиса разнообразно и включает, помимо нью-эйджа, экспериментальную электронную музыку), и поэтому неправомерно прикреплять ярлык нью-эйдж к творчеству того или иного музыканта в целом. В-третьих, по своему звучанию музыка, например, Enigma и Suzanne Ciani значительно отличается, поэтому вряд ли правомерно их относить к одному жанру.

• Нью-эйдж — жанр электронной музыки, который в основном имеет прикладное значение и связан с медитативной музыкой и музыкой для релаксации. Зачастую подобные записи продаются в магазинах, ориентированных на любителей йоги, восточных духовных практик, амулетов, благовоний и т. п. Музыканты: Steven Halpern, Anugama, Cusco, David Arkenstone, Blue Stone, Deuter, Gandalf, G.E.N.E., Tya, Oliver Shanti, Kitaro, Chinmaya Dunster, Himekami, Медвин Гудалл, Дэва Премал, Акико Сиката и др.

Таким образом, однозначная классификация музыкального жанра до конца не выработана.

Критика термина

Многие музыканты считают неудачным сам термин «нью-эйдж». По выражению Оттмара Либерта, «дурацким термином 80-х был „фьюжн“, дурацкий термин наших дней — „нью-эйдж“».

Одним не нравится, что он напоминает о малых религиозных течениях, заставляя слушателей ошибочно думать, будто их музыка имеет какое-то отношение к религии или оккультизму. Так, Мойя Бреннан жаловалась, что её принимали за язычницу, хотя она католичка.

Другие считают, что термин обобщает слишком разную музыку — об этом заявляли Майк Олдфилд, Дэвид Аркенстоун, Эния. По словам Энии, многие радиостанции и звукозаписывающие компании часто относят к нью-эйджу музыку, для которой не могут придумать более точную классификацию. Для обозначения этой музыки предлагали альтернативные названия, к примеру, Contemporary Instrumental («современная инструментальная»), Folk Ambient и другие. Тем не менее, большинство музыкантов соглашаются с тем, что термин «New Age Music» уже устоялся и активно используется.

История

Предтечи жанра

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Вопрос об истоках музыкального жанра носит дискуссионный характер, и в качестве его создателей упоминается целый ряд музыкантов. Первоначально элементы музыки стиля нью-эйдж возникли в творчестве джазовых музыкантов, однако преемственность нью-эйдж и джаза многими музыковедами ставится под сомнение. Первым музыкантом, игравшим в стиле нью-эйдж, считается американский джазмен Тони Скотт (Tony Scott, р. 1921). В 1964 он записал первый альбом в стиле нью-эйдж — Music For Zen Meditation. Практически в то же время независимо от Скотта музыку, близкую к нью-эйдж, стал играть другой американский джазмен, Пол Уинтер. В отличие от более медитативной и сосредоточенной музыки Скотта, музыка Уинтера была более позитивной и жизнерадостной. Это было обусловлено её близостью к таким течениям внутри джаза, как босса-нова. Считается, что на формирование жанров эмбиент и нью-эйдж повлияли работы таких джазовых музыкантов, как Keith Jarrett (особенно его запись The Koln Concert), Ralph Towner (с записями Blue Sun и Solo Concert), Lyle Mays, Майлз Дэвис (альбом In a Silent Way 1969 г. и др.).

В дальнейшем, однако, саунд нью-эйдж терял связь с традициями джаза. Уже в 70-е годы нью-эйдж стал преимущественно электронной музыкой; музыканты широко использовали синтезаторы. Существенное влияние на формирование стиля оказала влияние европейская классическая музыка (Клод Дебюсси), ранняя академическая электронная музыка и минимализм, в частности творчество композиторов-минималистов: Эрика Сати, Терри Райли, Стива Райха, Филиппа Гласса.

С 1968 по 1973 год такие немецкие музыканты и коллективы, как Popol Vuh, Deuter, Can, Tangerine Dream, Klaus Schulze и др. выпустили несколько работ с экспериментальным звучанием, созданным при помощи синтезаторов, акустических и электроинструментов. Эта музыка, определяемая как космическая (kosmische), не создавалась как фон для релаксации слушателя, для неё характерна духовная напряженность, атмосферность, развитие музыкальных тем, однако в этих записях содержались элементы звучания, которые позже будут взяты на вооружение другими музыкантами и определены как эмбиент или нью-эйдж, в зависимости от точки зрения критиков и слушателей. Как правило, с возникновением музыки нью-эйдж в Западной Европе связываются ранние альбомы Popol Vuh («Affenstunde», «In Der Garten Pharaos») и Deuter. Начиная со второй половины 1970-х годов творчество и идеи Брайана Ино, определившего стиль исполняемой им музыки как эмбиент, легко объединили на совместных с ним записях многих музыкантов, таких как Роберт Фрипп, Jon Hassell, Laraaji, Harold Budd, Cluster, Jah Wobble.

В США создателем жанра нью-эйдж считается музыкант Стивен Халперн c альбомом «Spectrum Suite» (1975). У европейских слушателей он малопопулярен. В Европе в качестве создателя нью-эйджа в том виде, в каком он стал привычным для слушателей 80-х годов, часто называется Deuter с альбомами «Aum» (1972) и «Celebration» (1976). Определенное влияние на нью-эйдж и эмбиент оказала также конкретная музыка.

Появление термина

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Сам термин «музыка нью-эйдж» был введен в оборот гитаристом Вильямом Аккерманом (William Ackerman), создателем лейбла Windham Hill, в 1975 году. Ярлык получил широкое распространение в 1980-е годы благодаря лейблу Narada, выпускавшему медитативную и этническую музыку.

В начале 80-х годов, в эпоху кризиса стиля индастриал, многие бывшие музыканты индустриальных групп стали использовать эстетику нью-эйджа в своих произведениях. Так появился жанр «дарк-фолк».

Рост популярности музыки в жанре нью-эйдж связан с возрождением интереса западной молодежи в 1960—80-е годы к духовным традициям и музыке незападных культур и европейского Средневековья. В частности это нашло своё отражение в массовом интересе к григорианскому распеву, а также к искусству, философии и духовным традициям народов Востока. Значительный вклад в популяризацию музыки нью-эйдж внесли американские лейблы Hearts of Space и Windham Hill. Расцвет жанра наступил в 1980-е годы.

В СССР и России

В России жанр представлен творчеством проекта «Ольгины сны», Бориса Деарта, Игоря Двуреченского, Андрея Климковского, Елены Дединской, Angelight (Юрия Рыжова), Edelis, Rhythm of Mankind & Nature, Hattifatteners, Ermitage, Apples From Mars, Линды. Также близки к стилю нью-эйдж некоторые произведения Дидюли.

Эстетика и идеология

По мнению многих музыкантов и исследователей, подавляющая часть музыки, получившей от прессы ярлык «нью-эйдж», никак не связана с религиозной философией нью-эйдж, у которой это название заимствовано. Музыканты, исполняющие нью-эйдж, в жизни исповедуют самые разные религии. В основном это разные конфессии христианства: к примеру, Эния и её сестра Мойя — католички. Другие не проявляют интереса к религии вообще. Так, Франк Петерсон, лидер проекта Gregorian, — атеист, несмотря на то, что использует в своей музыке мотивы католических молебнов. Мишель Крету из Enigma верит в Бога, но не относит себя ни к одной конкретной религии, как и нью-эйдж композитор Сюзанн Дусе.

Музыка в стиле нью-эйдж обычно посвящена таким темам, как космос, окружающая среда, природа, благо бытия, гармония с миром и собственным «Я», сны и путешествия в духовном мире. Многие музыканты выпускают альбомы по мотивам своей национальной мифологии и культуры, либо посвящённые культуре экзотических стран. Так, дебютный альбом Энии и целый ряд альбомов Дэвида Аркенстона посвящены кельтской мифологии и истории, первые альбомы проекта Era посвящены учению катаров ( предшественники христианских протестантских учений ). Китаро посвятил серию альбомов культуре стран Великого шёлкового пути, а проект G.E.N.E. создал музыкальные картины различных регионов Земли, таких как Тихий океан, Средиземноморье, остров Пасхи и др.

Некоторые музыканты, такие как Дэвид Аркенстон и Лекс Плотников, посвящают концептуальные альбомы произведениям в жанре фэнтези, а Майк Олдфилд записал ньюэйджевый альбом по мотивам научно-фантастической книги сэра Артура Кларка.

Названия композиций в жанре нью-эйдж часто очень образные и красочные, например: Purple Dawn (Пурпурный Рассвет) (Anugama), Shepherd Moons (Пастушьи Луны) (Enya), Straight' a Way To Orion (Путь на Орион) (Kitaro), The Quiet Self (Безмолвное «Я») (Gregorian), One Deep Breath (Одно Глубокое Дыхание) (Джозеф, Брэдли).

Нью-эйдж часто используется в саундтреках к фильмам и компьютерным играм, в особенности посвящённым природе, фантастике или истории. Один из наиболее известных кинокомпозиторов, писавших саундтреки в жанре нью-эйдж — Вангелис, творчество которого, впрочем, не ограничивается этим жанром. Музыка Энии использована в фильме «Властелин колец», музыка Era — в фильме «Пришельцы», Китаро делал саундтреки к фантастическим аниме, а Дэвид Аркенстоун писал музыку ко многим играм, в том числе World of Warcraft. Часто нью-эйдж используется как мелодический фон для занятий творческой деятельностью, йогой, массажем, при чтении, как метод борьбы со стрессом и для создания умиротворённой атмосферы.

Цитаты о нью-эйдже

Из-за множества необразованных людей его [нью-эйджа] репутация страдает, когда эти люди слышат что-то новое, они путают это с «музыкой для лифтов». Дэвид Аркенстоун

Я никогда не думал о том, чтобы исполнять именно в жанре нью-эйдж. Я просто верю, что такое звучание, такая музыка — то, что надо. Китаро

Я стараюсь развлекать людей своей музыкой, а не разрушать. Музыка — это исповедь моей души, моего духа, если угодно. Я никого не обвиняю, не показываю ни на кого пальцем. Я слишком большой ребёнок для этого. Мятеж — для глупых людей. Мишель Крету

Я верю, что музыка обладает большой и загадочной силой. Она меня самого спасала, возвращала к жизни. Дидюля

См. также

• Эмбиент
• Этническая музыка

Ссылки

• [www.pauladams.org/newagemusic.html New Age Music? What is it?] Paul Adams' New Age Music article.  (англ.)
• [www.synthtopia.com/Articles/ElectronicMusicStylesNewA.html New Age Music explanation] — Статья об истории музыки New Age  (англ.)

Отрывок, характеризующий Нью-эйдж (музыка)

Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.