Этническая музыка
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 7 октября 2011 года. |
Этни́ческая му́зыка (этника, этно) — ближайший аналог английского термина «World music» (музыка народов мира, музыка мира).К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3627 дней] Это в первую очередь азиатская и африканская музыкаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3640 дней], адаптированная под североамериканские и европейские стандарты коммерческой звукозаписи, а также современная «западная» музыка с широким использованием заимствованных из традиционной народной музыки (различных культур мира) и классической музыки неевропейских традиций звукорядов, инструментов, манер исполнения и т. п. В произведениях этнической музыки применяются звуки «хоомей», джембе, дудука, ситара, волынки, диджериду и многих других музыкальных инструментов. Распространено семплирование народных инструментов и пения.
Содержание
Терминология
Английский термин «world music» относится ко всей музыке, не являющейся частью современной западной музыки и берущей начало вне сферы культурных влияний Западной Европы и англоязычных стран. World music можно определить, как «местная музыка извне»[1] или «чья-то ещё местная музыка»[2].
Термин получил распространение в 1980-х годах как название раздела классификации таких явлений в музыкальной индустрии. В эту категорию попадает:
- народная музыка;
- современная популярная западная музыка с явно выраженными элементами «родной» для Запада народной музыки (например, кельтская музыка);
- музыка, возникающая (в основном с середины XX века) как сплав этнической музыки двух или более развивающихся стран, обычно с взаимным влиянием современной западной (например, афро-кубинская музыка, рэггей).
Принятый в русском языке термин «этническая музыка» является компромиссным: термин «world music» (музыка мира) звучит в переводе непонятно. Поэтому был взят термин «ethnic music», в английском языке исторически описывающий линейку музыкальной продукции, выпускаемую специально для восточных рынков и для эмигрантов из стран Востока (в первую очередь из Индии).
История
Классическая музыка
Обращение западной цивилизации к экзотическим для неё традициям народной музыки и музыки других цивилизаций уверенно прослеживается начиная с музыки барокко. Существует множество музыкальных произведений на стыке этнической и классической музыки. При этом следует отметить композитора Антонина Дворжака, написавшего «Славянские танцы» под влиянием народной музыки народов Центральной Европы и «Симфонию № 9» («Из нового света») под влиянием народной музыки негров и аборигенов Северной Америки.
На классической, а позднее джазовой сцене XX века музыкальная архаика утверждается как самостоятельное направление в виде неофольклоризма. «Танец семи покрывал» из оперы Р. Штрауса «Саломея» называют одним из первых и самых ярких образцов авторской эстетизации фольклора. В 1913 году Игорь Стравинский поэтизировал язычество в балете «Весна священная», который явился своеобразным манифестом неофольклоризма. Его влияние заметно сказалось на произведениях Сергея Прокофьева, Родиона Щедрина и др. в России, а за рубежом - Бартока и Кодая в Венгрии, Мартину в Чехии, де Фалья в Испании, Вила-Лобоса в Бразилии, Чавеса в Мексике и многих других[3].
XX век
Большое влияние этническая музыка (особенно музыка Востока) оказала на таких американских композиторов XX века, как Генри Коуэлла, Джона Кейджа, Лу Харрисонa и Аланa Хованессa.
В 1960-х годах многие рок-музыканты прибегали к средствам традиционной музыки Востока. Например, в музыке The Beatles появились индийские элементы, а участников группы учил играть на ситаре известнейший индийский музыкант Рави Шанкар[4].
В ту же эпоху широкую популярность приобрел относимый в англоязычной культуре к «мировой музыке» стиль регги, берущий начало в духовной музыке Ямайки, и его крупнейший исполнитель Боб Марли.
В 1980-х годах на Западе произошёл очередной всплеск интереса к этнике. С одной стороны — западные музыканты искали новых влияний и открывали для себя народную музыку, с другой стороны — этническая музыка была перспективной с точки зрения маркетинга и музыкальной индустрии. Тогда появились радиопередачи («World of Music» на радиостанции «Voice of America», «D.N.A: DestiNation Africa» на «BBC Radio 1Xtra», шоу Andy Kershaw на «BBC Radio 3», и прочие), фестивали (WOMAD), лейблы («Real World» Питера Гэбриела, основанный в 1988; «Piranha Music»; World Music Network; «Luaka Bop» Дэвида Бирна), специализирующиеся на этнической музыке. В России также есть немало лейблов, специализирующихся на World Music и этнике: Sketis Music, Dom Records, Dolina Bortanga и другие. В связи с общим упадком индустрии физических носителей из реально действующих российских world music лейблов можно выделить только Sketis Music.
Произошло её пересечение с такими стилями как рок-музыка (некоторые работы Питера Гэбриела и Роберта Планта, «Рада и Терновник», Ят-ха), поп-музыка (например: т. н. latin pop, Шакира), электронная музыка (этно-электроника: «Волга», Theodor Bastard, Токэ-Ча, Deep Forest, Yarga Sound System, «Иван Купала»), Ят-ха, State of Bengal). Несколько обособленно на этом фоне стоит московская лаборатория звука — «Руда Нави», хотя её творчество в большей степени относится к экспериментальному эмбиенту (Trip Ambient); многие треки проекта являются примерами этно эмбиента с северными и индейскими корнями.
Особо стоит отметить армянского дудукиста Дживана Гаспаряна, который записал саундтреки к нескольким голливудским кинофильмам. Нельзя также не упомянуть шамана Западная Тывы Николая Ооржака, исполняющего традиционную музыку своего народа, в том числе горловое пение.
В России за последние годы жанр этнической и world музыки становится все более и более популярным. Яркими образами российской world music сцены стали такие группы и музыканты как «Рада и Терновник», «Мельница», Инна Желанная, Theodor Bastard, ТЛ «Руда Нави», «Ва-Та-Га», Намгар, «Волга», Вороново Крыло, «ВеданЪ КолодЪ», «Волков Трио», Сергей Старостин, Булат Гафаров, Виктор Савенко, Иван Смирнов, Степанида Борисова (Якутия), Yarga Sound System, Нино Катамадзе, Пелагея, Барабаны АШЕ, Godlav, Fudjin-HAO.
Народные ансамбли
Проникновением этнических мотивов в жанровую музыку (классику, рок, джаз) присутствие фольклора на профессиональной сцене не ограничилось. По сей день важную роль здесь играют академические народные коллективы, хоры и оркестры, а также индивидуальные исполнители народной музыки и песен. Старейший, исполняющий славянский фольклор, коллектив — Кубанский казачий хор образован ещё в 1811 году. Во второй половине XIX века появился «Первый Великорусский оркестр балалаечников В. В. Андреева», который представлял Россию на Всемирной выставке 1900 г. в Париже, где выступил в Елисейском дворце. Благодаря изобретению звукозаписи, на рубеже столетий в концертной жизни Москвы заметным событием становится деятельность Музыкально-этнографической комиссии. С ней связаны выступления олонецких сказителей Ивана Трофимовича Рябинина из знаменитой династии Рябининых и Ирины Андреевны Федосовой[5].
Среди музыкантов двадцатого столетия наиболее видное место занимают хор Пятницкого (образован в 1911у) и его прославленная воспитанница Людмила Георгиевна Зыкина. В 1977 году Людмила Зыкина создаёт ансамбль «Россия». Широкое признание у знатоков в России и за её пределами получают Оркестр народных инструментов России им. Н.П. Осипова (образован в 1919 году[6]) и Оркестр русских народных инструментов Всесоюзного радиокомитета, созданный в 1945 году Петром Алексеевым. Из недавно созданных можно выделить ансамбль театра танца «Казаки России», который выступал уже дважды перед английской королевой Елизаветой II.
Инструменты
Инструменты этнической музыки: ситар, диджериду, калимба, варган, тар, кеманча, саз, зурна, доол, бубен, кото, перкуссия и др.
Этнический вокал: горловое пение, русское народное пение, йодль, мугам, мейхана и др.
- В русской этнической музыке (фольклоре) традиционные русские (славянские) инструменты: гусли, гудок, жалейка, свирель, рожок и др.
См. также
Напишите отзыв о статье "Этническая музыка"
Примечания
- ↑ Журнал «fRoots», процитировано в «N’Dour»[что это?] 2004, стр. 1
- ↑ Журнал «Songlines»
- ↑ [ethnocolocol.ru/load/poehtikajazmuzneofolklor/6-1-0-549 Криволапова В.А. Поэтика язычества в музыкальном неофольклоризме первой половины ХХ века]
- ↑ [ethnocolocol.ru/news/2012-12-12-485 «„Индийский Моцарт“ Рави Шанкар умер в Америке»]
- ↑ Смирнов Д. В. [ethnocolocol.ru/load/pervye_ehtnograficheskie_koncerty_v_moskve/6-1-0-769 «Первые этнографические концерты в Москве»]. «Живая старина», 1996, № 2, стр. 20-24
- ↑ [www.ossipovorchestra.ru/orchestra/history История оркестра] — на сайте НАОНИР им. Н.П. Осипова
Отрывок, характеризующий Этническая музыка
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.