Мюнхенская резиденция

Дворец
Мюнхенская резиденция Münchner Residenz
Главный фасад резиденции
Страна	Германия
Город	Мюнхен
Сайт	[www.residenz-muenchen.de/ Официальный сайт]

Мюнхенская резиденция (нем. Münchner Residenz) — комплекс сооружений с внутренними дворами в центре Мюнхена, историческая резиденция герцогов, курфюрстов и королей Баварии из династии Виттельсбахов. Пространный дворец считается самым крупным из внутригородских дворцов в Германии и на сегодняшний день — одним из самых значительных музеев искусства Европы. Комплекс включает в себя здания от Средневековья до XIX века. В них нашли отражение все художественные стили и пристрастия этих лет — ренессанс, барокко, рококо, классицизм. На протяжении веков Резиденция постоянно перестраивалась и расширялась. Нет ни одного столетия, в котором в Резиденции не проводилось бы каких-либо строительных работ

Комплекс зданий охватывает десять внутренних дворов и подразделяется на три основных комплекса: королевские покои (Königsbau), Старая резиденция (Maximilianische Residenz, Alte Residenz) и праздничный зал (Festsaalbau). Резидентский музей (Residenzmuseum) состоит из 130 залов

Перед входом во Двор императора (Kaiserhof) и в проходе к Фонтанному двору (Brunnenhof) стоят по две бронзовых фигуры львов со щитами, прикасание к маленьким головам львов на щитах по прeданию приносит счастье.

История возникновения

История Мюнхенской Резиденции начинается с готического замка Нойвесте (Neuveste), первые сведения о котором восходят к 1385 году. Изначально замок Нойвесте использовался как убежище для правящих герцогов: Иоганна II, Стефана III и Фридриха, чья резиденция тогда находилась в Старом дворе. Герцоги вынуждены были искать укрытие от гражданских бунтов; к тому времени Старый Двор стал не очень надежным убежищем. Замок Нойвесте был крепостью, окруженной водой, доступ к которой был возможен только по укрепленным мостам. Однако окончательно местом резиденции герцогов замок стал лишь при герцоге Вильгельме IV. В дальнейшем, находившийся в северо-восточной стороне городских строений, замок расширялся на протяжении веков владеющими им князьями, превращаясь в роскошную резиденцию правителей и теряя свой фортификационный характер. Под аптечным двором Мюнхенской резиденции сохранились фундаменты стен и остатки подвала замка Нойвест — они видны посетителям по красным кирпичам в покрытии Двора. Расширяясь в направлении города, к замку пристраивались внутренние дворы и сады

По приказу герцога Вильгельма IV замок Нойвесте был расширен, также был построен первый дворцовый сад. При Альбрехте V были возведены Праздничный зал и Кунсткамера (Kunstkammer), происхождением которой обязаны многие известные мюнхенские коллекции. Так как в Кунсткамере не хватало места для многочисленной коллекции скульптур, было запланировано строительство Антиквариума (Antiquarium). Новое здание для него было выведено за пределы строений замка, так как в Нойвесте уже не было места. С этого момента дворец принял новое направление своего развития. В этом новом построении Антиквариум занял весь первый этаж, в верхнем этаже здания была помещена дворцовая библиотека, положившая основу Баварской государственной библиотеке. Строительство Антиквариума закончилось в 1571, это был первый музей в Европе с северной стороны Альп. Некоторое время спустя были возведены Вдовий этаж и Чёрный зал.

При герцоге Максимилиане I, позже ставшем курфюрстом, была возведена западная сторона резиденции, позже названная его именем. Комплексом строений был закрыт Фонтанный двор, до этого бывший в свободном доступе и использовавшийся для турниров. В середине двора в 1610 был выстроен Виттельсбахский фонтан с фигурами (аллегории на четыре баварские реки: Дунай, Лех, Инн и Изар, стоящие вокруг скульптуры Оттона I). По приказу Максимилиана I была выстроена Дворцовая капелла (Hofkapelle) для герцога и герцогини и Роскошная часовня. Между 1611 и 1619 годами в северной части был выстроен Двор императора с Триерскими и Каменными комнатами (Trier- und Steinzimmern), Императорским залом (Kaisersaal) и Императорской лестницей (Kaisertreppe)

Во времена барокко по указанию курфюстин Генриетты Аделаиды Савойской, с 1650 супруги курфюста Фердинанда Мария, до этого небольшие апартаменты её свекрови были расширены и превращены в роскошный ряд комнат. К ним относились Стрелковый зал, две прихожие, Золотой зал для аудиенций (Goldener Saal), Большой кабинет (Grottenzimmer), Спальная комната, Маленькая Капелла и Сердечный кабинет (Herzkabinett). Дополнением к этому ряду были галерея, южный сад и библиотека. Генриетта Аделаида в её строительном проекте ориентировалась на образцы её родины Турина и новейшую парижскую моду. В 1674 году пожар разрушил несколько комнат. В 1782 году после посещения дворца Папой Пиусом VI оставшиеся апартаменты стали называться Папскими комнатами. В 1944 были разрушены почти все комнаты, сегодня только Сердечный кабинет позволяет оценить размах запросов и культурный уровень этой баварской курфюстин.

Расширения Максимилиана II (репрезентативные Александровская и Летняя комната) были проведены уже в конце его жизни. Эти постройки были разрушены при пожаре 1729 года

Его наследник, курфюст и позже император Карл VII Альбрехт распорядился отстроить на этом месте Роскошную комнату с Зелёной галереей, Зеркальный кабинет и Парадную спальню. Направление помещений было сделано в зеркальном отражении Папских комнат. На первом этаже была размещена Галерея предков, содержащая на сегодняшний день больше ста портретов членов семьи Виттельсбахов до последнего короля Баварии Людовика III. Эта комната по замыслу должна была укрепить претензии Карла Альбрехта на королевскую корону, указывая на его происхождение от Карла Великого, императора Людовика IV Баварского и легендарного Агилольфинга Теодо, чей портрет находился на центральном месте. В дальнейшем по указанию Карла Альбрехта рядом с Галереей предков был заложен роскошный кабинет для хранения драгоценностей дворца, для которых до сего времени не было отдельного помещения. С момента строительства Старой сокровищницы в 1897 в этом кабинете размещается Кабинет фарфора.

Сын Карла Альбрехта курфюрст Максимилиан III Иосиф отказался от каких-либо претензий на императорскую корону, что отразилось в отстроенных по его распоряжению курфюрстских комнатах. Они расположились над Антиквариумом, до последнего момента там была размещена Библиотека дворца. Одним значительных в истории Резиденции явилась постройка Старого резидентского театра в стиле рококо в 1753, также называемого театром Кювилье (Cuvilliés-Theater) и предназначавшемся исключительно для дворца. В строительстве были использованы более 1000 деревьев, привезенных с земель Штаффельского озера.

Однако, дальнейшие планы Максимилиана III Иосифа по расширению дворца не были осуществлены из-за пустой казны.

Также и король Максимилиан I был вынужден удовлетвориться постройкой дворцовых Палат вместо задуманного Императорского зала и модернизацией Геркулесового зала, кроме того, при нём были отстроены комнаты Государственного совета. В последующем, между 1811 и 1818 по его указанию на месте обрушенного монастыря Францисканеров были возведены Королевский дворцовый и Национальный театр, а также площадь Макс-Йозефа (Max-Joseph-Platz).

При Людовике I Резиденция получила её сегодняшний внешний вид. До 1842 года были воздвигнуты величественные Королевские покои (Königsbau) с зимним садом размером 17х17 метров, с экзотическими птицами и растениями; педантичный Праздничный зал (Festsaal) в Дворцовом саду, а также Национальный театр и Церковь Всех Святых. На крыше Праздничного зала из железа и стекла был выстроено искусственное озеро глубиной в девять метров. Тут, возвышаясь над крышами городских строений плавал в лодке в форме лебедя Людовик I. Позже Зимний сад и озеро были снесены по распоряжению Принцрегента Луипольда, так как озеро было слишком тяжело для здания

При короле Людовике III была произведена техническая модернизация дворца: электрическое освещение, центральное отопление, водопровод, лифты.

После Ноябрьской революции король Людовик III 7 ноября 1918 покинул Резиденцию. 8 ноября 1918 года в Баварии была провозглашено Свободное государство. 13 ноября 1918 король Людовик III отрекся от престола.

В 1920 году был открыт музей Резиденции.

Во время Второй мировой войны дворец значительно пострадал. Первая разрушительная бомбардировка Резиденции произошла 18 марта 1944 года, при воздушном налете ночью с 24 на 25 апреля 1944 года Резиденция была практически полностью разрушена. От около 23 000 кв.м. общей площади сохранилось около 50 кв. м., верхние этажи сгорели, в нижних фугасные бомбы и воздушные мины обрушили своды. В послевоенные годы восстановить дворец удалось в значительной мере благодаря тому, что большая часть внутреннего убранства дворца была эвакуирована после первых бомбардировок. Некоторые ценности, к примеру бронзовые львы, встречающие сейчас посетителей со стороны Резиденцштрассе, для защиты от бомбардировок были закопаны в Фонтанном дворе. Самые значительные культурные потери Резиденции — это фрески Церкви Всех Святых, роскошная обстановка Папских комнат, личные покои короля Людовика II, некоторые классические залы в Праздничном зале, Большой Тронный Зал. Дворец был реконструирован в первые десятилетия после окончания войны. На месте Тронного Зала в 1953 году был открыт Геркулесовый зал. В 1958 снова открываются театр Кювилье в Фонтанном дворе, несколько комнат музея Резиденции и Сокровищница. Реконструкция дворца проводилась до 2003 года, когда были открыты Церковь Всех Святых и заново переоборудован Кабинетный Сад.

Сегодня помещения дворца используются для приёмов, концертов, в них расположены несколько музеев, Баварская академия наук.

Музей Резиденции

Уже во времена Людовика I интересующиеся граждане могли по предварительному согласованию (при условии отсутствия королевской четы в Резиденции) осмотреть помещения Королевских покоев. Таким образом, король хотел дать его подданным представление о королевской жизни. При Принцрегенте Луипольде было возможно уже посетить неиспользуемые площади Резиденции и Старую Сокровищницу, с 1897 проводятся первые экскурсии по Мюнхенской Резиденции.

После революции 1918 года Резиденция окончательно становится музеем. Тогда можно было посетить все 157 комнат — нелегкая задача для посетителей. Современный Музей Резиденции представляет из себя более чем 130 комнат, которые можно обойти с дополуденной и послеполуденной экскурсией. Электронный аудиоэкскурсовод представлен пятью языками. Особой популярностью пользуются Антиквариум, Старая Дворцовая Капелла, Императорские комнаты, Роскошная часовня и репрезентативные жилые комнаты Людовика I. Фарфоровая камера (Porzellankammer) содержит не только экспонаты со всей Европы, но и значимую коллекцию Восточной Азии; Миниатюрный кабинет (Miniaturenkabinett) знаменит его 129 миниатюрными картинами. Кроме того, имеется ещё Реликтовая (Reliquienkammer) и Серебряная (Silberkammer) камеры

Сокровищница

Собрание ювелирных произведений из золота, драгоценных камней, эмали, кристаллов и слоновой кости — это результат вековой страсти баварских правителей к коллекционированию. Ещё герцог Альбрехт V в его завещании в 1565 году распорядился особо ценные ювелирные произведения объединять в закрытом для общественности фонде. Его дети и внуки следовали этому завещанию, расширяя коллекцию. Значительное пополнение сокровищницы произошло благодаря курфюрсту Карлу Теодору во второй половине 18 столетия, который объединил с ней «Пфальцское сокровище».

Помимо ювелирных изделий, с XVII века в Резиденции собирались литургические предметы и реликвии. Эти сакральные предметы искусства считались сокровищами. Отдельные из них были переведены в 1958 году в сокровищницу.

В 1731 году сокровища были выставлены в специально для этого оборудованном кабинете (современный «Фарфоровый кабинет»), присоединяющемся к Галерее Предков. В 1897 году коллекция была перенесена в отстроенную «Старую сокровищницу» (используемую сейчас как касса музея), помещение была открыто для публики. После реставрации зданий сокровищница в современном виде была открыта 21 июня 1958 года в десяти комнатах первого этажа Королевских покоев

Коллекция драгоценностей Сокровищницы Мюнхенской резиденции считается одним из ценнейших в мире. Мировую известность имеют Молитвенная книга Императора Карла (ок. 860), Киворий Императора Арнульфа (конец 9 века), Животворящий крест Генриха II Святого, корона императрицы Кунигунды, крест венгерской королевы Гизелы Баварской (около 1000), корона Генриха II (ок. 1270), готическая корона одной из английских королев (ок. 1370). Особой популярностью у посетителей пользуются путевой сервиз Императрицы Марии-Луизы Австрийской, рубиновое украшение королевы Терезы.

В Резиденции кроме всего прочего располагается Государственная коллекция монет Мюнхена — нумизматическая коллекция Баварии из более чем 300 000 экземпляров: монет, бумажных денег, денежных знаков и медалей, с античности до современности.

См. также

• Галерея красавиц
• Хофбург — аналогичный дворцовый комплекс в Вене

Отрывок, характеризующий Мюнхенская резиденция

– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.