Национальная гвардия Украины (1918)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сводный корпус Национальной гвардии Украинской державы
Годы существования

сентябрь — не позднее 14 декабря 1918

Страна

Украинская Держава

Подчинение

Армия Украинской Державы

Тип

сухопутные войска

Дислокация

Киев, губернский город Киевской губернии

Участие в

Гражданская война в России

Сводный корпус Национальной гвардии Украинской державы (С.к.н.г. Укр.д.) — воинская часть вооружённых сил Украинской державы во время Гражданской войны в России.





История

1918 год

После 29 апреля началось строительство нового государстваУкраинской державы под руководством гетмана П.П. Скоропадского. В южных губерниях и особенно в г.Киеве собралось значительное количество русского офицерства и других беженцев из Петрограда, Москвы и других местностей свободной России, оказавшихся под властью большевиков. К лету в Киеве насчитывалось до 50 000 офицеров Русской армии.[1]

Из офицеров, по разным причинам не служивших в Армии Украинской державы (Украинского государства), было начато формирование ««Особого корпуса» и «Сводного корпуса Национальной гвардии». Оба корпуса создавались в столице государства г.Киеве.

Генерал Кирпичев формировал корпус из офицеров-фронтовиков Русской армии которым было отказано служить в армии Украинского государства.

Состав Особого корпуса: [2], [3]

Киевская офицерская добровольческая дружина имела численность немного больше полка полного состава. Состав дружины:

  • 1-й отдел (можно приравнять к воинскому подразделению рота) — командир генерал-майор Иванов
подотделы (можно приравнять к воинскому подразделению взвод)
подотделы (взводы)
  • 3-й отдел (рота) — командир полковник С.Н. Крейтон
подотделы (взводы)
подотделы (взводы)
  • 5-й отдел (рота) — командир полковник А. П.Гревс
подотделы (взводы)
  • 3 резервных отдела не были укомплектованы
  • Инженерный отряд
  • Конный отряд

В начале ноября граф генерал от кавалерии Ф.А. Келлер получил приглашение гетмана П.П. Скоропадского командовать его войсками в Украинском государстве. 5 ноября, после получения согласия Ф.А. Келлера, он был назначен Главнокомандующим войсками в Украинском государстве с подчинением ему и гражданских властей. Помощником главкома назначен князь генерал-лейтенант А.Н. Долгоруков.[4], [5]

9 ноября Германская империя революционными гражданами империи провозглашена республикой. (см. Ноябрьская революция) Для правительства Украинского Государства это событие предвещало ослабление власти.

11 ноября завершилась Первая мировая война. Германская империя прекратила существование в результате Ноябрьской революции и должна была вывести свои войска из оккупированных территорий.

13 ноября главнокомандующий войсками в Украинском государстве с подчинением ему гражданских властей граф генерал от кавалерии Ф.А. Келлер (в должности был 5-13.11.1918) был снят с должности и назначен помощником нового главнокомандующего. Главнокомандующим войсками в Украинском государстве с подчинением ему гражданских властей назначен его помощник князь генерал-лейтенант А.Н. Долгоруков.[6], [5]

Личный состав корпуса вооружение и снаряжение получал из Военного министерства Украинского государства. Численность русских офицерских дружин Особого корпуса и Сводного корпуса Национальной гвардии достигала от 2 000 до 4 000 человек, что составляло меньшинство из находившихся в ту пору в Киеве офицеров. Большинство так и осталось вне борьбы.[3], [4]

В ночь с 13 на 14 ноября в г.Белая Церковь создаётся мятежная Директория с целью свержения власти германского командования и власти правительства Украинской державы во главе с гетманом П.П. Скоропадским. Директория состояла из пяти членов, председатель - В.К. Винниченко.

Командир Отдельного корпуса железнодорожной охраны Укр.д. генерал-майор А.В. Осецкий стал одним из первых военачальников, поддержавших антиправительственное восстание, использовал подчинённые ему силы железнодорожников для поддержки мятежников, что затем способствовало их успеху.

14 ноября гетман П.П. Скоропадский объявил Акт федерации, которым он обязывался объединить Украину с будущим (небольшевистским) российским государством.[7]

14 ноября в Киеве было объявлено военное положение и временно закрыты все высшие учебные заведения. П.П. Скоропадский в последний момент принял откровенно прорусскую ориентацию и пытался войти в связь с командованием Добровольческой армии. Им было издано распоряжение о регистрации и призвании на службу офицеров и дано разрешение на формирование дружин русских добровольцев. Военная молодежь Киевского университета горячо поддержала формирование Киевской добровольческой дружины Национальной гвардии. Эта дружина создавалась под руководством министерства внутренних дел Украины и непосредственным покровительством министра Кистяковского, которому гетман П.П. Скоропадский предоставил неограниченные полномочия. В эту дружину вступил добровольцем Николай Афанасьевич Булгаков.[3], [8]

15 ноября находясь в г. Белая Церковь, председатель мятежной Директории В.К. Винниченко объявил о начале вооружённого восстания Директории и примкнувшего к ней Отдельного отряда Сечевых стрельцов Украинской державы (далее О.о.С.с. Укр.д) под командованием Е.М. Коновальца. 15 ноября генерал-майор А.В. Осецкий назначен наказным атаманом (командующим войсками) У.Н.Р. и, одновременно, начальником Генерального штаба войск Директории.

В результате мобилизации удалось собрать 6–8 тыс. чел. русских добровольцев. Неудача сформирования гетманом своей Русской добровольческой армии была предрешена той враждой и недоверием, которые испытывала по отношению к нему значительная часть русских офицеров.

16 ноября началось восстание (антигетманский мятеж) против власти германского оккупационного командования, правительства Украинской державы и лично гетмана П.П. Скоропадского.

16 ноября в Белой Церкви одна пешая сотня О.о.С.с. Укр.д. разоружила отдел Государственной Стражи. Железнодорожный поезд мятежниками сечевиками был наскоро превращён в бронепоезд и вечером отправлен в г.Фастов. Это было начало наступления из г. Белая Церковь на г.Киев. Стрельцам, бывшим фронтовикам, удалось застать врасплох молодых гетманцев-сердюков и занять без боя ж.д. станцию Фастов, при этом сечевики стрельцы взяли в плен часть сердюков.

В ночь с 16 на 17 ноября в г. Конотопе власть захватил также предавший правительство полковник Палий, возглавивший 3-й стрелецко-козацкий полк 1-й стрелецко-козацкой дивизии Укр.д.. Стрельцы-козакы начали распространять свою власть на города Бахмач, Нежин, Чернигов.

Весть о начавшемся восстании разлеталась по стране. В армии произошёл раскол и началась «Украинская гражданская война». Гражданская война в Украине грозила смести ещё одну власть. Отдельная Сердюкская дивизия, русские офицерские дружины и подразделения Государственной Стражи оставались последней военной опорой гетмана в Киеве.

Главнокомандующий войсками в Украинском государстве с подчинением ему гражданских властей князь генерал-лейтенант А.Н. Долгоруков[9], [5]для отражения наступления восставшего О.о.С.с. Укр.д. решил выдвинуть из Киева Отряд войск армии Украинской державы под командованием князя генерал-майора Святополка-Мирского, в состав которого входили: 1-я дружина Особого корпуса (600 офицеров-пехотинцев), командир дружины генерал-майор Святополк-Мирский; 1-й дивизион Лубенского сердюкского конно-козацкго полка (200 конных козаков) Отдельной Сердюкской дивизии; 4-й сердюкский пеший полк (700 пеших козаков), командир полка полковник Босенко, Отдельной Сердюкской дивизии; Бронепоезд. Всего чуть более 1 500 человек.

Вокруг Киева украинским правительством организовывалась военная оборона. В число войск вошёл и Сводный корпус Национальной гвардии.

18 ноября Отряд войск армии Украинской державы под командованием князя генерал-майора Святополка-Мирского вёл бой за ж.д. станцию Мотовиловка (волосной н.п. Васильковского уезда Киевской губернии, севернее Фастова, см. Боровая (Киевская область)), который закончился победой стрельцов. 1-я офицерская дружина Особого корпуса почти полностью погибла в последнем неравном рукопашном бою. Под вечер стрельцы заняли ж.д. ст. Васильков. Разбитый 4-й сердюкский полк полковника Босенко отступил к Дарнице.

18 ноября германские войска покинули Киев. Защитники города поняли, что Киев гетману П.П. Скоропадскому не удержать.

18 ноября (или 19 ноября) князь генерал-лейтенант А.Н. Долгоруков назначен заместителем командующего всеми русскими добровольческими частями в Украинском государстве. Командующим всеми русскими добровольческими частями в Украинском государстве был граф генерал от кавалерии Ф.А. Келлер.[6], [10]

18 ноября представитель Добровольческой армии в Киеве П.Н. Ломновский назначен начальником главного центра. Он издал приказ, предписывающий русским офицерам, поступившему в Киеве в добровольческие отряды, провозгласить себя частью Добровольческой армии и подчиняться приказам, исходящим от неё. В сложившейся ситуации этот приказ вносил ещё большую неразбериху для желающих защищать город.

Подотдел (взвод) 2-го отдела защищал Киев в Софиевской Борщаговке под Святошиным.[11]

Роман Борисович Гуль прибыл в родной Киев осенью 1918 года, где служил во 2-м подотделе 2-го отдела дружины генерала Кирпичёва.

За 19 - 20 ноября мятежный Отряд Сечевых Стрельцов занял Глеваху, Гатное, Юровку под г. Киевом. 20 ноября у Красного трактира Лубенский Сердюкский конно-казачий полк во главе с командиром полка полковником Ю. Отмарштейном перешёл на сторону Директории. Сработала агитационная работа, в которой отличился полковой священник Матиюк.

20 - 21 ноября против обороняющихся сердюков под г.Киев из г.Бердичева прибывали подразделения примкнувшего к мятежникам Отдельного Черноморского коша Украинской державы. Артиллерия сечевых стрельцов вела обстрел южных районов Киева. Молодые сердюки в обороне держались хорошо, были отдельные случаи перехода на сторону Директории из-за нескольких недостойных подпрапорщиков. Столица государства оказалась в осаде.

21 ноября мятежные войска Директории взяли Киев в осаду. После длительных переговоров с германским командованием в городе стороны пришли к договорённости, что мятежники не будут препятствовать выводу германских войск из Киева.[7]

Мятежники Директории вели бои с подразделениями Киевской офицерской добровольческой дружины и сердюкскими частями, которые обороняли город на линии «Юрьевка-Крюковщина-Жуляны-Красный Трактир».

21–22-23 ноября происходили особенно ожесточенные бои, во время которых обе стороны понесли большие потери. Упорство обороняющихся киевлян заставило мятежников остановиться по всему фронту. Бои на линии «Жуляны-Юрьевка» были подготовкой общего наступления войск Директории.

К 22 ноября мятежники захватили Юрьевку, ими отбито наступление правительственных войск на Жуляны, мятежники захватили село Крюковщину и в особо ожесточённой борьбе ими была занята ж.д. станция Жуляны.

26 или 27 ноября генерал от кавалерии граф Ф.А. Келлер, из-за полного нежелания подчиняться гетману освобождён от должности главкома русскими добровольческими частями Украинского государства. Главнокомандующим русскими добровольческими частями назначен князь генерал-лейтенант А.Н. Долгорукий. Отношения А.Н. Долгорукого с русским офицерством осложнились тем обстоятельством, что ему пришлось арестовать представителя Добровольческой армии в Киеве генерала П.Н. Ломновского из-за приказа, предписывающего русским офицерам в Киеве считать себя частью Добровольческой армии. П.Н. Ломновский вынужден был приказ отменить, но последствия его ещё более ухудшили отношение офицеров к гетману. [4], [3], [8]

В декабре 4-й отдел (рота) под командованием полковника Ф.В. Винберга вели упорную оборону у Педагогического музея в Киеве.

14 декабря войска мятежников перешли в атаку и через Борщаговку, Соломенку и Куреневку вошли в город.

Утром 14 декабря добровольческие части оставили фронт и бросились в Киев. За ними следом, не вступая в бой, шли украинские части армии Украинской державы. Бойцы Киевской офицерской добровольческой дружины скопились у здания Педагогического музея Первой гимназии (музей, где собирались работы гимназистов), где вынуждены были сдаться.

Гетман Скоропадский отрекся от власти, правительство передало полномочия Городской Думе и Городской Управе, генерал Долгоруков издал приказ о прекращении сопротивления и немедленную демобилизацию.

Утром 14 декабря оборона Киева перестала существовать. На Святошинском шоссе оборону держали 25 юношей из «Орденской дружины». Соседние части стали отходить. Товарищ из соседней дружины подошёл к Василиду Шульгину и сказал: «Мы уходим, уходите и вы». Он ответил: «Мы не можем уйти, мы не получили приказания. Зайдите к моей матери…». Юноши, втащив на дерево пулемёт, стреляли до последнего патрона. Потом отстреливались из винтовок. Никто не ушёл. Все до единого умерли, исполняя приказание. Россия помнит этих бедных детей, которые умирали, пока взрослые предавали.

Когда петлюровцы пришли к Педагогическому музею, они потребовали, чтобы все офицеры и юнкера собрались в Педагогическом музее Первой гимназии. Все собрались. Двери заперли. Много пленных было расстреляно.

Р.Б. Гуль тоже находился в заключении в Педагогическом музее, превращённом в тюрьму. В начале 1919 года вместе с другими пленными из состава Русской армии П.П. Скоропадского, был вывезен германским командованием в Германию.

В городе началась охота на людей, потекли потоки крови… На улицах шла настоящая охота за офицерами, их безжалостно расстреливали, оставляя лежать на мостовых…

Непродолжительная «Украинская гражданская война 16 ноября – 14 декабря 1918 года» завершилась 14 декабря, когда гетман П.П. Скоропадский отдал приказ о демобилизации защитников Киева и отрёкся от власти. Видимо и корпус перестал существовать в это же время.

Полное наименование

Сводный корпус Национальной гвардии

Подчинение

Командование

  • Л.Н. Кирпичёв, командир корпуса, генерал-майор
  • Давыдов, начальник штаба генерал

См. также

Напишите отзыв о статье "Национальная гвардия Украины (1918)"

Примечания

  1. Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. Русская Дружина — «Самир». Русские добровольческие формирования на Украине (1918).
  2. Головин Н.Н. Российская контрреволюция, кн. 12, с. 15–16.
  3. 1 2 3 4 Волков С. В. Трагедия русского офицерства. Глава 3. Офицерство после катастрофы русской армии.
  4. 1 2 3 Гуль Р. Киевская эпопея. АРР, П, с. 67.
  5. 1 2 3 Русская армия в Первой мировой войне. Граф Келлер Федор Артурович.
  6. 1 2 Русская армия в Первой мировой войне. Князь Долгоруков Александр Николаевич.
  7. 1 2 Субтельный О. История Украины. Киев. Лебедь. 1993. 720 с.
  8. 1 2 Проза.ру. Киев. 1918. Роман Булгарин.
  9. Русская армия в Первой мировой войне. Князь Долгоруков Александр Николаевич.
  10. Фундаментальная электронная библиотека. Русская литература и фольклор. С. 69 Протокол.
  11. Нестерович-Берг М.А. В борьбе с большевиками, с. 195–197.

Литература

  • Залесский К.А. Кто был кто в первой мировой войне. Биографический энциклопедический словарь. М., 2003
  • Тынченко Я. Украинские Вооружённые Силы. К: Темпора, 2009. С. 246.
  • Тынченко Я. Офицерский корпус армии Украинской Народной Республики. Киев, 2007.
  • Павел Скоропадский: Воспоминания (конец 1917 - декабрь 1918) - М.: Киев - Филадельфия, 1995.
  • Тынченко Я. Сердюки гетмана Скоропадского. Украина, 1918. "Цейхгауз" № 18/2002.
  • Головин Н.Н. Российская контрреволюция, кн. 12, с. 15–16.
  • Гуль Р. Киевская эпопея. АРР, П, с. 67.
  • Волков С. В. Трагедия русского офицерства. — М., 1993. Глава 3. Офицерство после катастрофы русской армии.
  • Волков, Сергей Владимирович Трагедия русского офицерства. — М., 1993.
  • Нестерович-Берг М.А. В борьбе с большевиками, с. 195–197.
  • Субтельный О. История Украины. Киев. Лебедь. 1993. 720 с.

Ссылки

  • [swolkov.org/bdorg/bdorg22.htm#1435 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. Русская Дружина — «Самир». Русские добровольческие формирования на Украине (1918).]
  • [swolkov.org/bdorg/bdorg14.htm Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. Кавказский офицерский ... — Корниловский ударный полк ... Киевская офицерская добровольческая дружина генерала Кирпичева.]
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=281 Русская армия в Первой мировой войне. Князь Долгоруков Александр Николаевич.]
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=317 Русская армия в Первой мировой войне. Граф Келлер Федор Артурович.]
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=292 Русская армия в Первой мировой войне. Ломновский Петр Николаевич.]
  • [www.proza.ru/2013/05/18/1912 Проза.ру. Киев. 1918. Роман Булгарин.]

Отрывок, характеризующий Национальная гвардия Украины (1918)

– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»