Струков, Николай Дмитриевич
Поделись знанием:
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
(перенаправлено с «Н. Д. Струков»)
| Николай Дмитриевич Струков | |
 Н. Д. Струков | |
| Основные сведения | |
|---|---|
| Страна | |
| Дата рождения | |
| Дата смерти |
неизвестно |
| Работы и достижения | |
| Учёба: | |
| Работал в городах | |
| Архитектурный стиль | |
| Важнейшие постройки | |
Никола́й Дми́триевич Стру́ков (1859 — после 1926) — русский и советский архитектор, академик архитектуры,[1] преподаватель. Работал в Москве в стиле архитектурного модерна.
Биография
Н. Д. Струков родился в семье художника-реставратора, основателя иконописной школы в Троице-Сергиевой Лавре Д. М. Струкова. В 1874 году поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, которое окончил в 1882 году с Малой золотой медалью и званием неклассного художника архитектуры. В 1882 году Н. Д. Струков принял участие в съезде Императорского русского технического общества, а с 1883 года стал действительным членом этого Общества. С 1884 года Струков заведовал библиотекой Общества, с 1887 года являлся секретарём по техническоим вопросам и членом Комиссии по огнеупорным экономическим постройкам. В 1888 году занимал должность архитектора страхового общества «Волга». В 1889 году принял участие в съезде деятелей технического образования, проходившем в Санкт-Петербурге. В этом же году архитектор вступил в Московское общество сельского устройства. Н. Д. Струков являлся одним из старейших среди архитекторов московского модерна членов Московского архитектурного общества (c 1893 года). С 1907 года состоял членом Московского общества любителей художеств, являлся владельцем конторы проектов и строительства[2].
Активную архитектурную практику начал в середине 1890-х годов, которая была прервана после обрушения в 1913 году Доходного дома А. И. Титова. В связи с этим событием Струков был приговорён к шестинедельному заключению[3]. В 1914 году Н. Д. Струков стал архитектором Общества поощрения трудолюбия и правителем дел Комиссии по осмотру и изучению памятников церковной старины[2].
В 1926 году Н. Д. Струков преподавал строительное дело. Дальнейшая судьба архитектора неизвестна[2].
Отец архитекторов П. Н. Струкова (1885—1965) и С. Н. Струкова (1884—1951).
Большинство из построек Струкова — доходные дома и частные особняки, по своему образу тяготеющие к простым рациональным архитектурным формам. Вместе с тем, Струков, по выражению М. В. Нащокиной, «попробовал свои силы, буквально, во всех стилистических направлениях конца XIX — начала XX века, от эклектики до неоклассики»[2].
Постройки
- Перестройка и надстройка колокольни Собора Богоявления Господня (1885—1886, Ногинск, улица Рабочая, 16А)[4];
- Доходный дом (1886, Москва, Скатертный переулок, 32)[Комм 1];
- Перестройка гостиницы О. А. Туркестановой (1888, Москва, Пушечная улица, 4, строение во дворе)[1]
- Доходный дом М. Г. Мартыновой (1889, Москва, Большой Гнездниковский переулок, 7/18) — надстроен в 1911 году архитектором Э. М. Розеном;
- Доходный дом (1890, Москва, Воронцовская улица, 23);
- Особняк М. И. Сотникова (1891, Москва, Малая Ордынка, 35);
- Доходные дома Ф. С. Шатана (1892, Москва, Трубная улица, 6/2);
- Флигель во владении И. Н. Демина (Е. И. Чикиной) (1892, Москва, Улица Казакова, 23);
- Доходный дом (1893, Москва, Поварская улица, 8);
- Доходный дом (1893, Москва, Малая Ордынка, 35);
- Доходный дом (1894, Москва, Хлебный переулок, 23);
- Доходные дома В. Н. Гирш (1894, Москва, Вадковский переулок);
- Постройки во владении М. В. Голубицкой (1895, Москва, Остоженка, 42, во дворе);
- Доходный дом (1897, Москва, Калошин переулок, 4);
- Корпуса Бутырского чугунолитейного и механического завода Г. Листа (1898, Москва, Складочная улица, 6);
- Изменение фасада и расширение доходного дома Б. К. Юсупова (1898, Москва, Дурасовский переулок);
- Изменение фасада и расширение особняка И. А. Слонова (1898, Москва, Денежный переулок, 19);
- Постройки во владении И. М. Юрасова (1899, Москва, Ленинградский проспект, 5);
- Перестройка трапезной церкви Иконы Божией Матери Тихвинской (1899, пос. имени Цюрюпы Воскресенского района Московской области)[5];
- Жилой дом (1899, Москва, Малая Сухаревская площадь, 6, стр. 1)[1];
- Доходное владения Е. Е. Елисеева — Е. И. Некрасова (1890-е, Москва, Лубянский проезд, 7)[1];
- Перестройка доходного дома С. Е. Голубицкого (1900, Москва, Остоженка, 42);
- Колокольня церкви Троицы Живоначальной (1900, с. Щапово Ступинского района Московской области)[6];
- Доходный дом П. Л. Адельгейм (1900, Москва, Улица Большая Дмитровка);
- Конюшня Земледельческой школы (1901, Москва, Земледельческий переулок, 20);
- Церковь Иконы Божией Матери Тихвинская в Скорбященском монастыре (1901, Москва, Новослободская улица, за домом № 60), не сохранилась[7];
- Строительство трёхэтажного офицерского корпуса при Николаевских (Ходынских) казармах (1901, Москва, улица Поликарпова, 19-21);
- Часовня на кладбище (1902, пос. Малино Ступинского района Московской области), не сохранилась[8];
- Доходные дома (1902, Москва, Столовый переулок, 4-6);
- Доходные дома (1902, Москва, Большая Никитская улица, 31);
- Доходный дом Элькинд (1902, Москва, Мерзляковский переулок, 15/31);
- Дом В. И. Чепелевской (1902, Москва, Зубовский проезд, 13);
- Расширение Богоявленского собора (1902, Богородск);
- Перестройка магазина в Пассаже Г. Г. Солодовникова (1903, Москва, Кузнецкий Мост), не сохранился;
- Изменение фасада доходного дома А. В. Лобозева (1903, Москва, Оружейный переулок, 43);
- Доходный дом Д. И. и Е. Н. Тихомировых (1904, Москва, Улица Большая Молчановка, 18/5);
- Доходный дом (1904, Москва, Пятницкая улица, 57 стр. 2)[1];
- Доходный дом (1906, Москва, Цветной бульвар, 9);
- Расширение подвалов дома Е. Е. Привалова (1907, Москва, Садовническая улица, 9);
- Изменение фасадов доходного дома князя А. Д. Голицина (1908, Москва, Кузнецкий Мост, 24), не сохранился;
- Перестройка главного дома городской усадьбы Поповых-Симоновых (1908, Москва, Верхняя Радищевская улица, 14)[1];
- Доходный дом (1909, Москва, Первый Колобовский переулок, 17);
- Перестройка доходного дома (1909, Москва, Улица Покровка, 29);
- Доходный дом В. Б. Казакова (1909, Москва, Улица Малая Молчановка, 6);
- Постройка во владении О. А. Титова (1909, Москва, Столешников переулок, 1);
- Перестройка доходного дома (1900-е, Москва, Садовая-Кудринская улица, 20);
- Перестройка церкви Сошествия Святого Духа на Даниловском кладбище (1900-е, Москва, Четвёртый Рощинский проезд, 30, стр. 1)[9];
- Перестройка дома «Общества для пособия нуждающимся студентам Императоского Московского Университета» (1900-е, Москва, Тверской бульвар, 7/2)[1];
- Перестройка доходного дома (1910, Москва, Остоженка, 42/2);
- Здание магазина (1910, Москва, Газетный переулок, 9 стр. 3)[1];
- Доходный дом Акционерного общества «Частный ломбард» (1910, Москва, Арбат, 11);
- Доходный дом Т. П. Шухардиной (1911, Москва, Озерковский переулок, 9);
- Пристройки, надстройка и изменение доходного дома М. В. Голубицкой (1911, Москва, Остоженка, 42);
- Фабричный корпус во владении И. П. Шаблыкина (1911, Москва, Мамоновский переулок, 42);
- Особняк Капканщиковой (1912, Москва, Садовая-Кудринская улица, 18);
- Церковь Архистратига Божия Михаила при «Кутузовской избе», совместно с М. Н. Литвиновым (1912, Москва, Кутузовский проезд, 3)[1][10];
- Перестройка здания под размещение Городского училища (1912, Москва, Воронцовская улица, 6, левое строение);
- Доходный дом (1913, Москва, Пятницкая улица, 18, во дворе);
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Красне (новая), совместно с Н. К. Жуковым (1913, ур. Красна (1 км СЗ Дуброво) Коломенский район Московской области), руинирована[11];
- Церковь в честь патриарха Гермогена в Чудовом монастыре (1913, Москва, Кремль), не сохранилась[12];
- Доходный дом А. И. Титова (Дом Моссельпрома), совместно с П. Н. Струковым (1913, Москва, Калашный переулок, 2/10) — надстроен в 1925 году А. Ф. Лолейтом, панно А. М. Родченко и В. Ф. Степановой.
Напишите отзыв о статье "Струков, Николай Дмитриевич"
Комментарии
- ↑ Здесь и далее проекты и постройки даны по М. В. Нащокиной, с необходимыми дополнениями и уточнениями.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [reestr.answerpro.ru/monument/?page=80&order=5&desc=0 Реестр памятников истории и культуры]. Официальный сайт «Москомнаследия». Проверено 20 декабря 2009. [www.webcitation.org/613O7C7sz Архивировано из первоисточника 19 августа 2011].
- ↑ 1 2 3 4 Нащокина, 2005, с. 409.
- ↑ [www.mos-time.ru/ugadajka1.html Московский озадачник] Информация на сайте www.mos-time.ru
- ↑ [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=2213 Собор Богоявления Господня в Ногинске]. Храмы России. Проверено 19 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIBump1k Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
- ↑ [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=544 Церковь Иконы Божией Матери Тихвинская в Ванилово]. Храмы России. Проверено 19 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIBvzifX Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
- ↑ [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=5703 Церковь Троицы Живоначальной в Щапово]. Храмы России. Проверено 19 марта 2013. [www.webcitation.org/6FHPqATYZ Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
- ↑ [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=6764 Церковь Иконы Божией Матери Тихвинская в Скорбященском монастыре]. Храмы России. Проверено 19 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIBx8PHp Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
- ↑ [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=5645 Часовня в Малино]. Храмы России. Проверено 19 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIByDrRy Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
- ↑ [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=5970 Церковь Сошествия Святого Духа на Даниловском кладбище]. Храмы России. Проверено 19 марта 2013. [www.webcitation.org/6FHcpZyqo Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
- ↑ [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=7023 Церковь Михаила Архангела при Кутузовской избе]. Храмы России. Проверено 19 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIBzJhnO Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
- ↑ [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=1462 Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Красне (новая)]. Храмы России. Проверено 19 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIC0Qnc9 Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
- ↑ [www.kreml.ru/ru/history/ReferenceData/architect/ Зодчие Кремля]. Музеи Московского Кремля. Проверено 6 ноября 2013.
Литература
- Нащокина М. B. Архитекторы московского модерна. Творческие портреты. — Издание 3-е. — М.: Жираф, 2005. — 535 с. — 2 500 экз. — ISBN 5-89832-043-1.
- Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А.В.Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 230—231. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.
Ссылки
- [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=122037 Струков Николай Дмитриевич] Статья на сайте biografija.ru
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Нащокина, 2005 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Струков, Николай Дмитриевич
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
