Операция «Коттедж»
| Операция «Коттедж» | |||
| Основной конфликт: Вторая мировая война, Война на Тихом океане | |||
 Схема высадки | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
остров Кыска | ||
| Итог |
остров перешёл под контроль США | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Содержание
Предыстория
Остров Кыска находился под японской оккупацией с лета 1942 года, когда японские морские пехотинцы высадились на остров и уничтожили метеостанцию американского ВМФ. Впоследствии на острове был размещён значительный гарнизон, составлявший по данным американской разведки порядка 10000 человек. За время оккупации японцы потеряли на острове и вокруг него 2500 человек погибшими[3].
Захват Кыски должен был поставить точку в Алеутской кампании, и американское командование, помня о кровавом сражении за Атту, запланировало к высадке значительные силы. В районе острова Адак было сосредоточено более 100 кораблей[4], силы десанта составляли 30000 американских пехотинцев и 5500 канадских. Кроме того, начиная с конца июля, Кыска подвергался авианалётам и обстрелам с моря, в общей сложности в течение июля 11-я воздушная армия (США) сбросила на остров 424 тонны бомб, в то время как корабельная артиллерия выпустила 330 тонн снарядов.
13 августа была произведена тренировочная высадка на Адак. Операция была назначена на 15 августа.
Операция
Ранним утром 15 августа первая группа американских войск высадилась на западном берегу острова, 16 августа чуть севернее высадились канадцы. Высадке никто не мешал, впрочем, ветеранов битвы за Атту это не удивило. Американцы ожидали, что лишь продвинувшись вглубь острова столкнутся с оборонительными позициями японцев на господствующих высотах. Однако никакого сопротивления так и не было, единственными боевыми потерями десантников были потери от дружественного огня.
Оказалось, что японское командование, сознавая невозможность отстоять практически изолированный остров, решило эвакуировать гарнизон. 28 июля, за две недели до высадки американцев, весь гарнизон в количестве 5183 человек в течение часа погрузился на 2 крейсера и 6 эсминцев и под покровом тумана был эвакуирован на Парамушир[5].
24 августа командующий наземными силами генерал Чарльз Корлетт констатировал, что остров перешёл под контроль США.
Потери
За время обследования острова (в том числе множества подземных тоннелей) американцы потеряли 31 человека убитыми и около 50 ранеными, в основном от дружественного огня; 130 солдат пострадали от траншейной стопы[1]. Кроме того, при подрыве на японской мине эсминца «Абнер Рид» погиб 71 и были ранены 47 моряков[1].
См. также
Напишите отзыв о статье "Операция «Коттедж»"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Gordon L. Rottman. World War Two Pacific Island Guide. — Greenwood Publishing Group, 2002. — P. 460.
- ↑ 31 убитый и около 50 раненых в результате «дружественного огня» на суше, 71 убитый и 47 раненых на море.
- ↑ [canadianheroes.org/henri/the-battle-for-kiska-story.htm The Battle for Kiska]
- ↑ [militera.lib.ru/h/roscoe_t/index.html Роско, Теодор Боевые действия подводных лодок США во Второй мировой войне.]
- ↑ Пол Стивен Далл. [militera.lib.ru/h/dull/index.html Боевой путь Императорского японского флота] / Перевод с английского А.Г. Больных. — Екатеринбург: Сфера, 1997. — 384 с. — (Морские битвы крупным планом).
Ссылки
- [www.explorenorth.com/library/military/aleutian_war-usarmy.html Aleutian Islands War:June 3, 1942 — August 24, 1943] (англ.)
Отрывок, характеризующий Операция «Коттедж»
– Ты об Николушке? – сказал он.Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
