Османский Крит
| Османский Крит | ||||
| эялет/вилайет Крит в Османской империи | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| История | ||||
| - 1669 | Завоевание турками | |||
| - 1898 | создания автономного государства Крит | |||
Остров Крит был частью Османской империи от турецко-венецианской войны 1645—1669 до создания в 1898 году автономного государства Крит.
Оттоманское завоевание
В ходе турецко-венецианской войны 1645—1669, Турция захватила у Венеции остров Крит. Большая часть острова была занята в первых годы войны, но столица Кандия оказывала сопротивление. В результате этого осада Кандии продлилась с 1648 до 1669 года. После этой войны Венеция сохранила три крепости Суда, Грамвуса и Спиналонга, которые были захвачены Турцией в ходе турецко-венецианской войны 1714—1718.
Устройство
После завоевания и до административной реформы 1864 года, остров Крит являлся эялетом Крит (тур. Eyalet-i Girit), и в результате реформ Танзимата с 1864 до 1898 года вилайетом Крит (тур. Girit Vilayeti)
Религия
Постепенно, в результате политики налогового и других гражданских привилегий мусульманам, количество сторонников ислама возросло. С точки зрения современных исследователей их количество в начале 19 века составило 45 % от числа населения острова. Небольшое количество были криптохристианами. По османской переписи 1881 года, христиане составляли 76 % населения, а мусульмане (обычно именуемые «турками» независимо от языка, культуры, и родословной) только 24 %. Христиане составляли свыше 90 % населения в 19/23 районов острова Крит, а мусульмане преобладали (свыше 60 %) в трех крупных городах на северном побережье, и в Монофатси (англ. Monofatsi).
Борьба за независимость
Греческая война за независимость началась в 1821 году, и жители Крита приняли в ней активное участие. Восстание христиан встретило жестокий отпор от турецких властей. Между 1821 и 1828 годами, остров был сценой военных действий. Поскольку у султана не было сильной армии, Махмуд II попросил помощи у своевольного вассала хедива Египта, Мухаммеда Али, сыну которого должен был достаться в управление остров. Хедив послал экспедицию на остров. Но великие державы (Великобритания, Россия и Франция) решили установить мир в регионе. В 1827 году в ходе Наваринского сражения турецко-египетский флот был разбит союзниками. Но в состав Греции в 1830 году остров не вошел.
В 1832 году правителем острова стал наместник Египта албанец Мустафа Найли-паша (англ. Mustafa Naili Pasha) пытавшегося создать мультикультурное образование. По мнению западноевропейских наблюдателей, он был умеренным правителем. Женившись на дочери христианского священника, он позволил ей оставаться христианкой, чем вызвал недовольство мусульман Крита. В 1834 Афинах была создана организация стремившаяся объединить Крит с Грецией.
В 1840 году Египет был вынужден возвратить Крит, Османской империи. Мустафа Найли-паша пытался стать полуавтономным правителем, но христиане Крита начали борьбу и с ним и с турками. Англо-турецкие войска восстановила контроль Стамбула над Критом. Мустафа Найли-паша была подтвержден как правитель острова, под турецким контролем. В 1851 году он был вызван к Стамбул, где был назначен на другую должность.
Христиане Крита многократно восставали против Османской империи. В результате восстаний в 1841 и 1858 годах они получили ряд уступок: право служить в армии, равенство христианского и мусульманского вероисповедания, и учреждение христианских советов старейшин. Несмотря на эти уступки христиане Крита стремились к союзу с Грецией, и напряженные отношения между христианскими и мусульманскими сообществами возрастали. Это привело в 1866 году к Критскому восстанию.
Восстание длилось три года. Оно получило поддержку от добровольцев из Греции и других европейских стран, где ему симпатизировали симпатией. Несмотря на ранние успехи восставших, к началу 1869 года остров был снова под османским контролем. Но христиане Крита получили возможность влиять на местную администрацию
Во время Берлинского конгресса 1878 года, вспыхнуло восстание, которое было подавлено благодаря вмешательству британцев. Кроме того был принят Халепский пакт по которому Крит стал автономным парламентским государством под протекторатом Османской империи. Его правитель назначался султаном, но должен был быть христианином. Многие «христианские паши», включая Фотаид-пашу (англ. Photiades Pasha) и Костис Аддосдис Пашу (англ. Kostis Adosidis Pasha) управляли островом в 1880 годы, осуществляя контроль над парламентом, в котором за власть боролись либералы и консерваторы. Споры между этими двумя партиями привели к дальнейшему мятежу 1889 года. В ответ султан ввел военное положение и послал войска. Халепский пакт был нарушен и это привело в 1895 году к новому восстанию, охватившему в 1896—1897 году весь остров. Греция отправила войска на остров, и началась греко-турецкой война 1897 года. Греция потерпела тяжелое поражение. Великие державы вынудили греческую армию покинуть остров, но турецкие войска также были вынуждены его покинуть. В 1898 году было создано автономное Критское государство.
Напишите отзыв о статье "Османский Крит"
Ссылки
- [my.raex.com/~obsidian/crete.html#Crete Правители Крита с 1669 по 1898] (англ.). Regnal chronologies. Проверено 23 августа 2011. [www.webcitation.org/6ABzWor9P Архивировано из первоисточника 26 августа 2012].
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Османский Крит
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
