Реконструкция Сплитского порта

Реконструкция Сплитского порта — перестройка морского порта в городе Сплит (ныне Хорватия), произведенная в 1580-1592 годах по проекту коммерсанта из Португалии Даниэля Родригеса на средства Венецианской республики. Имела целью подорвать конкурирующую торговлю Дубровницкой республики с Османской империей и перенаправить потоки боснийских товаров вместо гавани Дубровника в гавань Сплита, подвластного на тот момент Венеции. Своим результатом имела долговременный подъем Сплита и превращение его в один из важнейших городов Далмации и вообще Адриатики.

Предыстория

В конце XVI века торговля Дубровницкой республики испытывала воздействие ряда негативных факторов. На имевший первостепенное значение для Дубровника турецкий рынок настойчиво рвались и старые, и новые конкуренты. Англичане основали в Стамбуле собственную компанию, в ионические и эгейские порты все чаще прибывали французские суда. Дубровчане очевидно теряли монополию на торговлю в портах Османской империи. И в этих условиях особенно заметной становится роль Венецианской республики.

Венеция с явным недоброжелательством наблюдала за торговыми успехами своих бывших подданных. Когда же Дубровницкая республика заручилась в Стамбуле и торговыми привилегиями, недоброжелательство стало принимать всё более резкую форму. Для венецианцев было очень важно сохранить турецкий рынок исключительно для себя. Однако оттеснить Дубровник им не удавалось. Поэтому они боролись с дубровчанами не только на море, но и при дворах европейских монархов и в общественном мнении всей Европы.

Политическая ситуация

Венеция всеми силами старалась очернить конкурента: дубровчане были объявлены изменниками делу христианства и пособниками мусульман, в то время как венецианцы представлялись, наоборот, неутомимыми борцами с Османской империей.

При европейских (особенно итальянских княжеских) дворах венецианцы неустанно интриговали против Дубровника, а на море их военные корабли представляли для дубровчан постоянную угрозу. Однако здесь Венеции нужно было проявлять осторожность: сенат Дубровницкой республики был готов в любой момент пожаловаться папе римскому и нередко делал это. Римские папы же не только видели в Дубровнике выдвинутый на восток форпост католицизма и солидного вкладчика денег в римские банки, но и были заинтересованы в торговле своего государства с дубровчанами через порт Анконы. Однако иногда венецианцы переходили от угроз к делу – например, в дни начала Кипрской войны (1570-1573), когда в Венецианской республике возникла идея захватить Дубровник силой оружия.

Но главные битвы между республиками-соперницами разразились не под крепостными стенами и не на море, а в городах Далмации. Эти города когда-то были преуспевающими торговыми центрами, но войдя в начале XV века в состав венецианского государства, оказались в состоянии экономической стагнации. Торговля была обложена высокими пошлинами, крупные суда всё реже заходили в их порты, оставив на долю горожан прибрежное плавание. Застой в торговле постепенно поразил все стороны городской жизни - все слои общества, не исключая аристократии, начали беднеть. Коммунами внутри городских стен овладела апатия, предприимчивость и торговые навыки были забыты. Уменьшился флот, в запустение пришли гавани и портовые сооружения, жизнь постепенно уходила из городов.

Проект реконструкции

В этих условиях в конце XVI века возник смелый план перестройки всей торговли с Османской империей. Автором его был португальский купец еврейского происхождения, Даниэль Родригес. Он служил венецианским консулом в нескольких адриатических портах, был откупщиком соли, подолгу жил в Дубровнике, Скопье, Сараеве. Везде у него были налажены коммерческие связи и конъюнктуру балканского рынка он знал досконально. Ещё задолго до Кипрской войны Даниэль Родригес высказал мысль о том, что самым удобным портом для вывоза боснийских товаров в Венецию является не далекий Дубровник, а близкий Сплит. Здесь, писал Родригес венецианскому сенату, следует создать удобную гавань, и тогда «сплитская округа станет одним широким руслом, через которое будут сливаться все богатства Леванта, и они все пойдут в ваш город».

План этот сначала не встретил поддержки ни в Сплите, ни в Венеции. За полтора столетия пребывания под венецианским господством сплитские нобили отвыкли от деловой активности, а сенат Венецианской республики страшился предстоящих расходов. А они должны были быть немалыми, ведь Родригес предложил сперва перестроить весь морской порт Сплита. И лишь после десятилетних уговоров Венеция согласилась на это предложение, но с условием, что перестройку Родригес произведет за свой счет. Только в 1588 году, при доже Паскуале Чиконья, венецианцы начали сами финансировать строительство.

Работы начались в 1580 году. Развернулись расчистка гавани, сооружение мола и причала, возведение складских помещений, постоялых дворов и карантина, подвалы дворца Диоклетиана были приспособлены под склады. В 1592 году новый сплитский порт, «scala» («причал»), был готов.

Начало работы нового порта

То, что случилось потом, превзошло самые смелые ожидания. Все предсказания Даниэля Родригеса блистательно подтвердились. Товары, скопившиеся на боснийских рынках, хлынули в сплитскую гавань. На практике выяснилось, что из Сараева и Баня-Луки можно значительно быстрее и дешевле добраться до Сплита, чем до Дубровника.

Сплит не только оказался близок к боснийским городам. Путь к нему был безопаснее — он пролегал по караванным дорогам, свободным от нападений ускоков, — венецианские власти за этим строго следили. Кроме того, Венеция обеспечила всем, кто вёз боснийские товары, безопасный доступ на лагуны, и всё это именовалось «porto franco» – Сплит был объявлен «свободным портом».

Реконструированный порт настолько привлекал купцов, что они не считались даже с дороговизной здешнего извоза. Из внутренних областей Балканского полуострова в обмен на вино, соль, рис и мыло пошел поток грубых сукон, шерсти, кож, воска и сыра. Всё, что было вложено в проект, окупилось очень быстро: реконструкция порта обошлась всего в 9 тысяч дукатов, а приносить он стал до 200 тысяч дукатов в год.

Результаты реконструкции

По дубровницкой торговле был нанесен тяжелый удар. Уже в первые годы XVII века экспорт из Сплита равнялся совокупному экспорту из Дубровника и Неретвы. В 1605 году сплитский экспорт составлял 12,6 % всей венецианской торговли, а в 1626 году — уже 25 %. Только с 1636 по 1638 годы через сплитский порт прошло более 100 тысяч тонн балканских товаров.

Турецкие власти энергично способствовали этой торговле. Ведь, хотя Дубровник и считался вассалом Османской империи, при султанском дворе у Дубровницкой республики всегда было много недоброжелателей, недовольных почти монопольным положением дубровчан во внешней торговле. Поэтому по приказу из Стамбула прокладывались дороги, ведущие к Сплиту из Сараева, Софии, Скопье, а также из областей, прежде вообще не имевших никакой связи со Сплитом.

Для Дубровника положение становилось явно катастрофическим, Сплит выигрывал состязание — он грозил перетянуть к себе почти весь балканский экспорт. Соперничество двух портов продлилось ещё несколько десятилетий. Оно было приостановлено эпидемией чумы в 1630 году, а полностью прекратилось после Кандийской войны (1645—1669). Таким образом, XVI век закончился для Дубровника при самых неблагоприятных предзнаменованиях.

А для Сплита, наоборот, реконструкция порта стала мощным импульсом к возрождению его былого величия. Более он уже своего значения не терял. И доныне Сплит является вторым по величине городом Хорватии после Загреба и самым крупным городом Далмации. Сплитский морской порт на сегодняшний день — один из крупнейших портов Адриатического моря.

Литература

• Фрейденберг М. М. Дубровник и Османская империя. — Москва: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1989. — 303 с. — 8200 экз. — ISBN 5-02-016453-4.

Отрывок, характеризующий Реконструкция Сплитского порта

– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.