Нилус, Сергей Александрович

Сергей Александрович Нилус
Дата рождения:	28 августа (9 сентября) 1862(1862-09-09)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	14 января 1929(1929-01-14) (66 лет)
Место смерти:	с. Крутец, Ивановская Промышленная область
Род деятельности:	религиозный писатель, публицист и общественный деятель

Серге́й Алекса́ндрович Ни́лус (28 августа (9 сентября) 1862, Москва — 14 января 1929, село Крутец, Александровский округ, Ивановская Промышленная область) — российский религиозный писатель и общественный деятель, известен как православный автор (в частности по книгам, посвящённым выдающимся личностям Дивеевского монастыря и Оптиной пустыни) и публикатор «Протоколов сионских мудрецов». Также известен его брат Пётр Александрович.

Биография

Родился в Москве в малорелигиозной семье дворянина Александра Петровича Нилуса. Детство Нилус провел в Москве, приезжая на лето в имение Золотарёво Мценского уезда Орловской губернии. В 1873 году был отдан в 1-ю московскую прогимназию (впоследствии — 7-я Московская гимназия), по окончании которой в 1877 году поступил в 3-ю московскую гимназию, которую окончил в 1882 году. Поступил на юридический факультет Московского университета. В 1886 году Нилус окончил университет и был определен кандидатом на судебные должности Симбирского окружного суда. С 1887 года он — кандидат на судебные должности при прокуроре Эриванского окружного суда, в 1888 году назначен помощником мирового судьи Сурмалинского отдела Эриванского суда в местечко Баш-Норашен Шаруро-Даралагезского уезда. В том же году, оставив службу он удалился в своё имение в Золотарёве, занявшись сельским хозяйством и торговлей.

Спустя некоторое время произошёл глубокий внутренний перелом в мировоззрении Нилуса. Его духовное возрождение совершилось благодаря чудесному видению преподобного Сергия Радонежского у раки с его мощами в Троице-Сергиевой Лавре и встречам с Иоанном Кронштадским, который исцелил его от серьёзной болезни горла и вернул к полноте Православной веры и Георгием Коссовым.

Летом 1900 года Нилус впервые посетил Саровский и Дивеевский монастыри, где познакомился с известными подвижницами игуменией Марией (Елисавета Алексеевна Ушакова) и блаженной Пашей Саровской. В 1902 году он получил в Дивеевском монастыре архив Николая Александровича Мотовилова, собеседника преподобного Серафима Саровского.

В 1900 году он начал проповедь о близости явления антихриста и Страшного суда. В это время он посетил Гефсиманского старца Варнаву сотрудничал в «Московских ведомостях», был автором многих статей в этой газете. В это время к Нилусу попала рукопись под общим заглавием «Протоколы собраний сионских мудрецов». В июне 1901 года С. А. Нилус впервые посетил великую духом старчества Оптину пустынь. В 1903 году в свет вышла первая книга Нилуса «Великое в малом», выдержавшая уже несколько изданий. Во 2-е издание книги «Великое в малом» впервые были вставлены «Протоколы сионских мудрецов».

В начале 1905 года Нилус продал Золотарёво и поступил на службу в канцелярию по делам дворянства Министерства внутренних дел помощником делопроизводителя (в чине губернского секретаря; в 1906 году он — коллежский секретарь). 3 февраля 1906 года в Петербурге С. А. Нилус обвенчался с фрейлиной государынь императриц Еленой Александровной Озеровой, дочерью посланника в Афинах, а затем в Берне обер-гофмейстера А. П. Озерова. Нилусы поселились сначала в г. Валдае: сентябрь (?) 1906 — сентябрь 1907; затем с 1 октября 1907 года по 14 мая 1912 года жили в Оптиной пустыни (в «Леонтъевской» усадьбе — двухэтажном доме, где жил ранее К. Н. Леонтьев —). Результатом разбора скитских рукописей, ознакомлением с духом и строем жизни насельников монастыря стала книга «Святыня под спудом». Дневник, который здесь вёл Нилус, печатался в «Троицком слове», в 1916 году под заглавием «На берегу Божьей реки» вышел отдельной книгой. В 1912 году, после инспекции монастыря архиепископом Серафимом и вынужденным отъездом из него старца Варсонофия, Нилусы также вынуженно возвратились в Валдай, где жили до 1917 года.

После революции 1917 года Нилуса преследовали советские власти. С лета 1917 года по апрель 1923 года Нилусы жили в усадьбе князя Владимира Давидовича Жевахова Линовица. После выселения из усадьбы Нилуса многократно арестовывали и держали по несколько месяцев в заключении: в 1923, 1924, 1925, 1927, 1928 годах, однако каждый раз выпускали на свободу. В 1926 году Нилусы переехали в Кролевец Черниговской губернии, в 1928 году — в село Крутец, близ Александрова.

Скончался С. А. Нилус 14 января 1929 года. Похоронен в селе Крутец.

В 2001 году обществом «Православный Петербург» была учреждена [www.keliyarezerv.narod.ru/Russkaya_Premiya.htm премия им. С. А. Нилуса] «за литературные труды, в которых выявляется историческая правда о прошлом России». Её первым лауреатом стал А. Н. Стрижёв.

В 2003—2005 годах вышло полное собрание сочинений Нилуса.

Труды

• «Великое в малом и антихрист как близкая политическая возможность», 1902 (2-е изд. 1905)
• «Сила Божия и немощь человеческая» (ч. 1-2, Сергиев Посад, 1908)
• «Святыня под спудом. Тайны православного монашеского духа» (Сергиев Посад, 1911)
• «На берегу Божьей реки» (Сергиев Посад, 1911, 1916)
• «Близ грядущий антихрист и царство диавола на земле» (Сергиев Посад, 1911; переизд. 1992)
• «Близ есть при дверех. О том, чему не желают верить и что так близко» (Сергиев Посад, 1917; 2 изд. — СПБ, 1997)
• «Протоколы Сионских Мудрецов: Всемирный тайный заговор» (изд. Берлинъ, 1922, с. 125)
• С. А. Нилус. Полное собрание сочинений (комплект из 5 книг). — М.: Городъ, 2009. — 3600 с. — 7000 экз. — ISBN 5-88060-175-7.
• Сергей Нилус "Близ есть при дверех...тайна протоколов сионских мудрецов" - М.:Алгоритм, 2012. - 527с. - 2000 экз.

Ссылки

• [nilus-sa.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=46&Itemid=88 Биография]
• [www.alexnews.info/archives/10973 Могила Нилуса: митинги и службы]

Отрывок, характеризующий Нилус, Сергей Александрович

Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.