Словацкая фонология

Слова́цкая фоноло́гия (словацк. slovenská fonológia) — одна из дисциплин словакистики, изучающая структур­ные и функциональные законо­мер­но­сти звукового строя словацкого языка.

Объектом изучения фонологии являются звуковые единицы словацкого языка.

Изучением словацкой фонологии занимались такие исследователи, как А. В. Исаченко, Й. Горецкий, Я. Двончова, Г. Йенча, А. Краль, Э. Паулини и другие.

Гласные

Словацкая система вокализма состоит из пяти или шести кратких гласных, пяти долгих гласных и четырёх восходящих дифтонгов.

Дифтонги: ia (i̯a), ie (i̯e), iu (i̯u), ô (u̯o), пары кратких и долгих гласных: i — í (ī), e — é (ē), a — á (ā), o — ó (ō), u — ú (ū).

Долгие гласные и согласные, а также дифтонги образуют так называемые долгие слоги. Долгота гласных в словацком языке играет смыслоразличительную роль: krik «крик» — krík «куст»; tvar «форма» — tvár «лицо»; dobre «хорошо» — dobré «хорошее».

Для словацкого языка характерно наличие фонемы /ä/ переднего ряда нижнего подъёма. В разговорной практике данная фонема практически не встречается (она употребляется в основном в устаревшем стиле книжного языка и в диалектах не более, чем 5 % носителей словацкого языка, в речи же большинства словаков на месте /ä/ произносится /e/), тем не менее кодифицированный словацкий язык предусматривает её использование. В зависимости от того, включается фонема /ä/ или не включается в систему вокализма краткие гласные образуют два варианта схемы.
В первом случае схема краткого вокализма принимает четырёхугольную форму. Симметричная краткой схема долгого вокализма включает как собственно долгие гласные, так и дифтонги:

Краткие гласные:			Долгие гласные и дифтонги:
Подъём Ряд Передний Непередний Верхний i u Средний e o Нижний ä a			Подъём Ряд Передний Непередний Верхний ī i̯u ū Средний ē i̯e ō u̯o Нижний i̯a ā

Во втором случае схема краткого (без фонемы /ä/) и параллельно долгого вокализма (без дифтонгов) принимает треугольную форму:

Подъём	Ряд
	Передний	Средний	Задний
Верхний	i ī		u ū
Средний	e ē		o ō
Нижний		a ā

Гласные — u, ū, o, ō — лабиализованные; i, ī, e, ē, a, ā — нелабиализованные.

	Nové Zámky
	Пример произношения долгих гласных [ē] и [ā], обозначаемых на письме как é и á, в слове Nové Zámky Нове Замки.
Помощь по воспроизведению

	Kôň
	Произношение дифтонга [u̯o], обозначаемого на письме как ô, в слове kôň «конь».
Помощь по воспроизведению

Дифтонгами в словацкой лингвистике принято считать только сочетания неслоговых [i̯] и [u̯] с последующими краткими гласными: /i̯a/, /i̯e/, /i̯u/, /u̯o/. Дифтонги выступают в функции долгих гласных и чередуются с соответствующими краткими гласными. Не рассматриваются как дифтонги сочетания гласных с последующим неслоговым [u̯] — они считаются сочетаниями гласных с [u̯] как с вариантом фонемы /v/: /ou̯/ (встречающееся, в частности, в формах творительного падежа единственного числа имён и местоимений женского рода — (s) tou starou ženou «(с) той старой женщиной» и в субстантивных формах родительного падежа множественного числа мужского рода — у одушевлённых существительных также винительного падежа множественного числа — pánov «господ»); /eu̯/, /au̯/ (часто встречающиеся в заимствованиях — auto «автомобиль», но áut — форма родительного падежа множественного числа).

	Mĺkvy
	Произношение долгого звука [l̥̄], обозначаемого на письме как ĺ, в слове mĺkvy «молчаливый, безмолвный».
Помощь по воспроизведению

Сонорные звуки [l̥], [l̥̄], [r̥], [r̥̄] выступают как функциональные эквиваленты гласных. В положении между двумя согласными ведут себя как гласные, то есть образуют отдельный слог и могут как гласные образовывать пару «краткий — долгий» (l — ĺ, r — ŕ), например: vlk «волк», vĺča «волчонок»; smrť «смерть», vŕba «верба» и т. д.

Для некоторых гласных существуют позиционные ограничения: /ä/ употребляется только в позиции после губных согласных; /i̯a/, /i̯e/, /i̯u/ отмечаются только после мягких согласных (/i̯u/ ограниченно в употреблении только окончаниями в некоторых морфологических формах: lístie «листва, листья» — в дательном падеже единственного числа lístiu; staršia pani «пожилая женщина» — в винительном падеже единственного числа staršiu paniu); ā, ē, ū не употребляются после мягких согласных, в этой позиции их заменяют соответствующие дифтонги, тем не менее ā может занимать позицию после /j/ в некоторых морфологических формах (jama «яма» — в родительном падеже множественного числа jám) и при образовании слов, в частности, с помощью суффиксов ár, -áreň; употребление ē ограничено словом dcéra «дочь», окончаниями прилагательных, также ē встречается в заимствованных словах.

Согласные

Система консонантизма словацкого языка включает 27 согласных фонем (в скобки взяты позиционные варианты фонем, в парах согласных слева приведены глухие согласные, справа — звонкие):

Способ артикуляции ↓	Губно-губные	Губно-зубные	Зубные	Альв.	Палат.	Заднеяз.	Глотт.
Взрывные	p b		t d		c ɟ	k g
Носовые	m		n		ɲ	(ŋ)
Дрожащие				r
Аффрикаты			t͡s d͡z	ʧ dʒ
Фрикативные		f v	s z	ʃ ʒ		x (ɣ)	ɦ
Скользящие аппроксиманты	(w)				j
Боковые				l	ʎ

	Hora
	Произношение фрикативного согласного ɦ, обозначаемого на письме как h, в слове hora «лес, гора».
Помощь по воспроизведению

	Ľúbiť
	Произношение бокового согласного ʎ, обозначаемого на письме как ľ, в слове ľúbiť «любить».
Помощь по воспроизведению

Звонкие согласные оглушаются в положении перед глухими: položte [š] «положите»; rybka [p] «рыбка», sladký [t] «сладкий» и т. д. Глухие озвончаются в положении перед звонкими: liečba [ǯ] «лечение»; mlatba [d] «молотьба»; prosba [z] «просьба» и т. д.; а также перед окончанием глаголов 1-го лица множественного числа в форме повелительного наклонения -me: nosme [z] «давайте понесём», zaplaťme [ď] «давайте заплатим» и т. д. Звонкие парные согласные оглушаются в позиции на конце слова перед паузой: dub [p] «дуб»; hrad [t] «зáмок»; mráz [s] «мороз» и т. д. и на стыке слов, если последующее слово начинается с глухого согласного: dub schne [dup sxne] «дуб сохнет», loď pláva [loť plāva] «корабль плывёт» и т. д. Если последующее слово начинается со звонкого либо сонорного согласного или с гласного, то глухие озвончаются: potok hučí [potog hučī] «ручей шумит», ovos rastie [ovoz rastie] «овёс растёт» и т. д. Ларингальная фонема /ɦ/ в позициях оглушения коррелирует с велярной /x/. Исключение составляет звонкая согласная /v/, которая в позиции перед любым согласным, кроме r, и на конце слова выступает как [u̯]: krv «кровь», dievča «девочка, девушка». Только в начале слова или основы, в приставке v- и предлоге v перед глухими согласными оглушается: vplyv [fpliu̯] «влияние».
Двойные согласные, возникающие на морфемном шве в производных словах и в некоторых формах словоизменения произносятся как долгие: mäkký «мягкий»; oddych «отдых»; vyšší «высший»; štvorročný «четырёхлетний»; od dobroty «от доброты» и т. д.; в том числе и возникающие в результате ассимиляции: odteraz [otteraz] «отныне»; otca [occa] «отца»; choďte [xoťťe] «ходите»; mladší [mlaččī] «младший» и т. д.

Просодия

Ударение в словацком литературном языке экспираторное, или динамическое, словесное ударение — фиксированное (инициальное) — всегда падает на первый слог: ˈdruhá ˈmladosť «вторая молодость», ˈlist ˈešte ˈneprišiel «письмо ещё не пришло». Исключение составляют сочетания одно- и двусложных существительных и местоимений с примыкающими к ним односложными предлогами, которые образуют группу с одним ударением: ˈkôň «конь», но ˈna koni «на коне». Некоторые слова (выполняющие в основном вспомогательную функцию и занимающие определённую позицию в предложении) всегда безударные: проклитики (односложные союзы a «и», «а»; i «и»; že «что» и т. д.), энклитики (односложные формы личных местоимений ma «меня»; ťa «тебя»; ho «его»; ju «её»; mi «мне»; ti «тебе»; mu «ему»; jej «ей» и т. д.), возвратное местоимение seba «себя» в формах винительного и дательного падежей (sa, si), формы вспомогательного глагола byť «быть» и частица by «бы».

В многосложных словах (более трёх слогов) возможно кроме главного второстепенное (побочное) ударение. Оно падает на третий или четвёртый слог от начала слова и является более слабым: ˈobyˌvatel «житель», ˈdemokraˌtický «демократический».

Фразовое (логическое) ударение, интонация, темп речи и паузы в словацком языке играют важную роль в выражении субъективного отношения говорящего к высказыванию, в актуальном и ритмическом членении предложения. Нисходящяя интонация характерна для утвердительных предложений и для предложений, начинающихся вопросительным местоимением; восходящяя — для вопросительных предложений без вопросительного местоимения.

В словацком языке отсутствуют тональные различия, тем не менее распределение слогов с краткими и долгими гласными связано с тонами праславянского языка. Так, например, слогам, предшествующим редуцированному в слабой позиции в конце слова под новым акутом, возникшим на месте циркумфлексной интонации, существительных в форме родительного падежа множественного числа в современном словацком языке соответствуют слоги с долгими гласными: rúk «рук»; hláv «голов»; гласные в слогах под новым акутом обычно удлинялись и в других позициях: stôl «стол»; rúčka «ручка»; niesol «нёс»; nesieš «несёшь»; koniec «конец»; остальные слоги под циркумфлексом дали, как правило, слоги с краткими гласными: dub «дуб»; vlas «волос»; слоги с краткими гласными обычно отмечаются и на месте старого акута: krava «корова».

Особенностью словацкого языка (и его среднесловацкого диалекта) является наличие в его фонетической системе ритмического закона (закона слоговой гармонии, правила ритмического сокращения), согласно которому в пределах одного слова два слога с долгими гласными (или дифтонгами) не могут следовать подряд друг за другом. Долгий гласный сокращается, например, в таких позициях, как:

• Окончания существительных женского рода в форме дательного падежа множественного числа — ženám «женщинам», но trávam «травам»;
• Окончания существительных среднего рода в форме именительного падежа множественного числа — mestá «города», но miesta «места»;
• Окончания прилагательных мужского рода в форме именительного падежа единственного числа — pekný «хороший», но krásny «красивый»;
• Окончания глаголов 1-го лица единственного числа настоящего времени — myslím «думаю», но chválim «хвалю» и т. д.

В некоторых случаях ритмический закон нарушается. Долгота в слоге, следующем за долгим слогом, сохраняется в таких формах, как:

• Падежные окончания существительных среднего рода на -ie: lístie «листва, листья» — в родительном падеже lístia; в дательном падеже lístiu и т. д.;
• Окончания существительных женского рода в форме родительного падежа множественного числа: básní «стихотворений», piesní «песен»;
• Окончания притяжательных прилагательных типа páví «павлиний», vtáčí «птичий»;
• Окончания глаголов, имеющих в основе долгий гласный: zmúdrieť «поумнеть» — в 1-м лице единственного числа zmúdriem; во 2-м лице единственного числа zmúdrieš и т. д.;
• Слоги сложных слов: tisícnásobný «тысячекратный», jedenásťmiestny «одиннадцатиместный» и т. д.

Иногда может сокращаться не второй, а первый слог: účet «счёт» — učtáreň «бухгалтерия», čítať «читать» — čitáreň «читальный зал».

Морфонология

В словацком отмечаются такие чередования гласных, как:

• количественные:
  • /a/ ~ /ā/ (zahradiť «загородить» — záhrada «сад»);
  • /u/ ~ /ū/ (počuť «слышать, услышать» — počúvať «слушать»);
  • /i/ ~ /ī/ (sila «сила» — síl — форма родительного падежа множественного числа «сил»);
  • /ā/ ~ /a/ (udávať «доносить» — udavač «доносчик»);
  • /ē/ ~ /e/ (schéma «схема» — schematický «схематический»);
  • /ō/ ~ /o/ (próza «проза» — prozaický «прозаический»);
  • /ī/ ~ /i/ (čítať «читать» — čitateľ «читатель»);
• качественно-количественные:
  • /ä/, /a/ ~ /i̯a/ (päť «пять» — piaty «пятый», čas «время» — čias форма родительного падежа множественного числа «часов»);
  • /a/ ~ /i̯e/ (podľahnúť «поддаться» — podliehať «поддаваться»);
  • /e/ ~ /i̯e/ (kvet «цвет» — kvietok «цветок»);
  • /o/ ~ /ā/ (hodiť «бросить» — hádzať «бросать»);
  • /o/ ~ /u̯o/ (krok «шаг» — krôčik «шажок»);
  • /i/ ~ /i̯e/ (svitať «светать» — svietiť «светить»);
  • /ie/ ~ /e/ (hviezda «звезда» — hvezdár «астроном»);
• качественные:
  • /i/ ~ /e/ (visieť «висеть» — vešať «вешать»);
  • /i/ ~ /o/ (hniť «гнить» — hnoj «навоз»);
  • /i̯e/ ~ /ā/ (priniesť «принести» — prinášať «приносить»);
  • /e/ ~ /o/ (veziem «(я) везу» — voziť «возить») и другие;
• чередования гласной с нулём: kázeň «проповедь» — kázne — форма родительного падежа единственного числа «проповедей», deň «день» — dňa — форма родительного падежа единственного числа «дня», uhoľ «уголь» — uhľa — форма родительного падежа единственного числа «угля», chrbát «спина» — chrbta — форма родительного падежа единственного числа «спины»).

Чередования согласных:

• /ť/ ~ /t/ (hrsť «горсть» — hŕstka «горстка»);
• /ď/ ~ /d/ (loď «корабль» — lodný «корабельный»);
• /ľ/ ~ /l/ (umelec «художник» — umelca — форма родительного падежа единственного числа «художника»);
• /n’/ ~ /n/ (baňa «рудник», «шахта» — banský «шахтёрский»);
• /s/ ~ /š/, /z/ ~ /ž/, /c/ ~ /č/ (vysoký «высокий» — vyšný «верхний», nízky «низкий» — nižný «нижний», noc «ночь» — nočný «ночной»);
• /k/ ~ /č/ (mlieko «молоко» — mliečnik ‛молочник");
• /h/ ~ /ž/ (roh «угол» — rožný «угловой»);
• /x/ ~ /š/ (suchý «сухой» — sušiť «сушить») и другие чередования.

Литература

1. Hanulíková A., Hamann S. [www.fon.hum.uva.nl/silke/articles/Hanulikova%20&%20Hamann%202010.pdf Slovak] (англ.) // Journal of the International Phonetic Association, v. 40 (3) : журнал. — 2010. — P. 373—378. — DOI:10.1017/S0025100310000162.
2. Pauliny E. Fonologický vývin slovenčiny. — Bratislava: Vydavateľstvo Slovenskej Akadémie Vied, 1963. — 359 S.
3. Pauliny E. Slovenská fonológia. — Bratislava: Slovenské pedagogické nakladateľstvo, 1979. — 215 S.
4. Short D. Slovak // The Slavonic Languages / Comrie B., Corbett G. — London, New York: Routledge, 1993. — P. 533—592. — ISBN 0-415-04755-2.
5. Коллар Д. Краткий очерк грамматики словацкого языка // Slovensko-ruský slovník / Словацко-русский словарь. — Москва / Bratislava: Slovenské pedagogické nakladateľstvo / «Русский язык», 1976. — 768 с.
6. Смирнов Л. Н. Западнославянские языки. Словацкий язык // Языки мира. Славянские языки. — М.: Academia, 2005. — С. 274—309. — ISBN 5-87444-216-2.

Отрывок, характеризующий Словацкая фонология

Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.