Ударение

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ударе́ние — выделение каким-либо акустическим средством одного из компонентов речи:

  • слога в составе фонетического слова — словесное ударение,
  • слова в составе синтагмы — синтагменное ударение,
  • синтагмы в составе фразы — фразовое ударение,
  • какого-либо слова для подчёркивания его особого значения — логическое ударение[1].

Акустические средства:

  1. высота звука — тоническое или музыкальное ударение;
  2. сила звука — силовое (или экспираторное[2]) ударение;
  3. длительность звучания — количественное ударение;
  4. отсутствие редукции — качественное ударение.




Особенность и значение

Огромную и особую роль в русской лингвистике играют ударения, которые указывают не только на меняющуюся интонацию в сказанном, акцентируя главное и второстепенное, но и полностью изменяют смысл произнесённого, а также и записанного или напечатанного впоследствии — как в отдельном слове, так и в целом предложении[3].

Основные проблемы ударений

Типы ударения

То, как проявляется ударение в речевом потоке, в большой степени зависит от языка. В некоторых языках ударные слоги имеют более высокий или более низкий тон, чем безударные — это так называемое тоновое, или музыкальное ударение. В других языках они могут выделяться более высоким или низким тоном по сравнению с окружающими слогами (тоновое отклонение) в зависимости от типа предложения. Существует также динамическое (шумное, силовое) ударение, квалитативное (качественное) ударение (отсутствие редукции гласного) и квантитативное ударение (количественное — увеличение длины звука, известное в музыкальной теории как агогика). Ударение может обладать несколькими из этих характеристик одновременно. Кроме того, ударение может реализовываться в разной степени на разных словах в одном предложении; в некоторых случаях различие между акустическими сигналами ударных и безударных слогов может быть минимальным.

В английском языке наиболее сильно ударение выражается в фокусных словах предложения, выделяемых по смыслу. Рассмотрим, например, диалог:

«Is it brunch tomorrow?»
«No, it’s dinner tomorrow.»

Связанное с ударением акустическое различие между слогами в слове «tomorrow» будет мало по сравнению с разницей между слогами выделяемого слова «dinner». В этих выделяемых словах ударные слоги, такие как «din» в слове «dinner», произносятся громче и длиннее[4][5][6]. Кроме того, они могут иметь различную базовую частоту или другие характеристики. Гласные безударного слога по качеству обычно ближе к нейтральному («шва»), в то время как ударные гласные редуцируются меньше. Напротив, в испанском языке ударные и безударные гласные характеризуются одинаковым качеством — в отличие от английского, в испанском нет редукции гласных.

(Во многих работах подчёркивается значение тоновых изменений и сдвигов в ударных слогах, но это утверждение имеет мало экспериментальных подтверждений. Тем не менее, большинство экспериментов не направлены прямо на выявление тона речи, который является субъективно воспринимаемой величиной. Обычно при проведении экспериментов оценивается базовая речевая частота, которая измеряется объективно и сильно коррелирует с тоном, но не совсем совпадает с ним.)

В настоящее время продолжаются исследования возможностей реализации ударения в тоновых языках, и некоторые модели, близкие к ударению, уже были обнаружены в китайском диалекте путунхуа. Они реализуются как чередование слогов, в которых тоны выражены явно, с относительно большим сдвигом базовой частоты, со слогами, где тоны выражаются «небрежно», обычно с небольшим сдвигом частоты.

Часто считается, что ударные слоги произносятся с большей силой, чем безударные. Тем не менее, исследования показали, что хотя динамическое ударение сопровождается большим респираторным усилием, оно не влечёт за собой большего усилия речевого аппарата.

Ритм и место ударения

Английский язык является языком с ритмичным ударением, то есть ударные слоги отделены друг от друга в речи равными промежутками времени, а безударные слоги сокращаются так, чтобы соблюдался этот ритм. Другие языки имеют ритмизацию слогов (например, испанский) или мор (например, японский), где слоги или моры произносятся в строго постоянном темпе независимо от ударения.

Некоторые языки имеют фиксированное ударение. Это значит, что ударение всегда падает на определённый слог, как в финском, венгерском и латышском (ударение всегда на первом слоге), кечуа, польском и эсперанто (ударение всегда на предпоследнем слоге) или в македонском (ударение на третьем слоге с конца), казахском (на последнем слоге). В других языках ударение может падать на разные слоги, но его место предсказуемо, как в латыни (где ударение обусловлено структурой предпоследнего слога). Такие языки называют языками с регулярным ударением.

Иногда считается, что в словах французского языка ударение падает на последний слог, но на самом деле во французском вообще отсутствует словесное ударение. Французский язык скорее имеет такую просодику, при которой ударным оказывается последний или предпоследний слог цепочки слов. Эта цепочка может быть равна простому предложению или синтагме. Тем не менее при изолированном произнесении слова оно получает всю полноту просодических свойств, а значит и ударение в том числе.

Есть также такие языки, как английский, итальянский и испанский, в которых место ударения (по крайней мере отчасти) непредсказуемо. Оно скорее является лексическим: оно является частью слова, и его нужно запоминать, хотя в некоторых случаях его место обозначается орфографически, как, например, в испанском и португальском языках. В таких языках слова-омофоны могут различаться лишь местом ударения (например, incite и insight в английском), поэтому ударение может являться грамматическим средством.

Английский язык до некоторой степени пользуется этим средством в парах «глагол-существительное», таких как a récord и to recórd, где в глаголе ударение падает на последний слог, а в соответствующем существительном — на первый. Кроме того, эти слова по-разному делятся на слоги при переносе: a réc-ord и to re-córd. В немецком языке так происходит в словах с определёнными приставками (например, úm-schrei-ben (переписывать) и um-schréi-ben (перефразировать), а в русском это явление часто связано со склонением некоторых существительных (земли́ — родительный падеж единственного числа; зе́мли — именительный падеж множественного).

Часто местом ударения различаются диалекты, как, например, британский и американский варианты английского языка.

Исторические изменения, связанные с ударением

Часто в ходе эволюции языка ударные и безударные слоги ведут себя по-разному. Например, в романских языках в большинстве случаев изначальные латинские краткие ударные гласные /е/ и /о/ перешли в дифтонги. Поскольку ударение влияет на глагольное спряжение, это вызвало появление глаголов с чередованием гласных в романских языках. Например, испанский глагол volver имеет форму volví в прошедшем времени, но vuelvo в настоящем (см. Испанские неправильные глаголы). В итальянском языке существует такое же явление, но /о/ там чередуется с /uo/. Распространение этого явления не ограничено глаголами: например, испанское viento (ветер) vs. ventilación (вентиляция), от латинского ventum.

Наблюдается и обратный процесс, когда некоторые исторические изменения влияют на место ударения. Так, например, в русском языке за последние сто лет наблюдается процесс переноса ударения на корень или на начало слова, как наиболее значимые его части, которые несут в себе основную смысловую нагрузку. Например, катить, звонить, солить и другие глаголы на '-ить'. Лингвисты объясняют эту тенденцию тем, что в течение последних ста лет темп нашей жизни значительно ускорился и повлёк за собой ускорение речи, поэтому такие изменения в ударении позволяют нам эффективнее улавливать смысл услышанного[7].

Уровни ударения

В некоторых языках выделяют первичное и вторичное ударение. Традиционно считается, что английский язык обладает двумя уровнями ударения, как, например, в словах cóunterfòil [ˈkaʊntɚˌfɔɪl] и còunterintélligence [ˌkaʊntɚ.ɪnˈtɛlɪdʒəns], а в некоторых работах даже говорилось о том, что он имеет четыре уровня ударения, но эти исследования часто противоречат друг другу.

Фонетисты, такие как Питер Ладефогед (Peter Ladefoged), считают, что эти разные уровни ударения являются лишь фонетической особенностью, а не собственно фонемическим ударением. Они указывают на то, что предполагаемое вторичное ударение часто не характеризуется усилением респираторной активности, обычно связанной с ударением. В соответствии с их анализом слог в английском языке может быть либо ударным, либо безударным, а безударный, в свою очередь, может быть редуцированным или нет. Это всё, что необходимо для фонемического анализа. Кроме того, последний ударный слог в обычной интонационной единице получает дополнительное интонационное или «тоническое» ударение. (Интонационное ударение может возникать и в других местах для того, чтобы обозначить контраст или другие просодические эффекты.) Это сочетание лексического ударения, просодики конца синтагмы или предложения, а также редукции некоторых безударных гласных создаёт впечатление нескольких уровней фонетического ударения:

  • Лексическое ударение
    1. В сочетании с тоническим ударением: слог, находящийся и под лексическим, и под просодическим ударением, в исследовании Лэдифоугида соответствует первичному ударению в традиционном понимании.
    2. Без тонического ударения: слог, находящийся только под лексическим ударением, соответствует вторичному ударению в традиционном понимании.
  • Без ударения
    1. На нередуцированном гласном: безударный слог с нередуцированным гласным соответствует вторичному ударению в традиционном понимании или ударению третьего уровня в более подробном описании.
    2. На редуцированном гласном: безударный слог с редуцированным гласным считается безударным или имеющим ударение четвёртого уровня.

Таким образом, в фонемической транскрипции английских слов, в которой редуцированные гласные обозначаются символом «шва», для обозначения ударения необходим лишь один символ. Например, в слове cóunterfòil ударение падает только на первый слог: /ˈkaʊntɚ.fɔɪl/; последний же слог — безударный, но гласный в нём не редуцируется. (Обычно безударный дифтонг oi не редуцируется в английском языке.) В слове còunterintélligence оба отмеченных слога находятся под ударением: /ˈkaʊntɚ.ɪnˈtɛlɪdʒəns/. Кажущиеся различия ударения обусловлены просодикой и появляются при изолированном произнесении слов, как это делается (как это ни смешно) при озвучивании слова для транскрибирования. Эти различия исчезают, когда слово переносится в нефинальную позицию, например, как во фразе «counterintelligence operations are going well», где только на слово well падает «основное» ударение. (В речи некоторых носителей языка первый слог слова counterintelligence может быть безударным, но нередуцированным: /kaʊntɚ.ɪnˈtɛlɪdʒəns/. Безударный дифтонг ou/ow обычно не редуцируется в английском языке.

Обозначение

Существуют различные системы обозначения ударения и деления на слоги.

  • В Международном фонетическом алфавите (МФА) основное ударение обозначается вертикальной чертой наверху перед слогом, дополнительное — вертикальной чертой внизу: [sɪˌlæbəfɪˈkeɪʃən] или /sɪˌlæbəfɪˈkeɪʃən/.
  • В словарях английского языка, не использующих МФА, ударение обычно обозначается штрихом, ставящимся после ударного слога: /si-lab′-ə-fi-kay′-shən/.
  • В специальных словарях произношения ударение часто обозначается сочетанием полужирного шрифта и заглавных букв: si-lab-if-i-KAY-shun или si-LAB-if-i-KAY-shun
  • В русском языке ударение обозначается знаком «акут» над гласным слога: говори́ть. Обычно на письме знак ударения проставляется только при необходимости смыслоразличения или для логического подчёркивания: Я знаю, что ты знáешь — Я знаю, чтó ты знаешь; Вы смóтрите — ну и смотри́те; …в бóльших количествах…. В словарях и другой учебной литературе (в том числе в детских книгах) ударение может обозначаться чаще или даже повсеместно. В последнее время в связи с развитием интернета, SMS и т. п., где использование акута затруднительно, появилась тенденция обозначать ударение заглавной буквой: …в бОльших количествах…. Над буквой ё ударение никогда не ставится, поскольку написание ё почти всегда подразумевает ударную позицию (кроме некоторых заимствований и сложносоставных слов: «сёдзё», «трёхэта́жный»). Если пишущий не употребляет букву ё последовательно, то её употребление аналогично использованию знака ударения.
  • В испанском (кастильском) языке, а также в некоторых других близкородственных языках Испании, позаимствовавших кастильскую орфографию, имеются чёткие правила определения положения ударения в многосложных словах: предпоследний слог, если слово оканчивается на гласную, «n» или «s», и последний слог, если слово оканчивается на прочие согласные; в таких случаях ударение на письме графически не обозначается. Во всех случаях отклонений от этих правил ударение обязательно обозначается знаком «акут» над гласным слога: bésame, corazón. Знак ударения также указывается при необходимости разбить дифтонг: «biología» (биология), «oír» (слышать), или для различения омофонов («cómo» (как?), «como» (как, подобно); «sé» (знаю), «se» (возвратное местоимение) и т. д.).
  • В итальянском языке правила определения положения ударения довольно сложны, но на письме ударение обычно обозначается только на последнем слоге, знаком «акут» для закрытых звуков или «гравис» для открытых звуков (при том, что существенного противопоставления гласных по открытости/закрытости в итальянском нет). Знак акута или грависа также указывается для различения омофонов: он(а) даёт и da от, да и si -ся, и в редких случаях при необходимости разбить дифтонг: capìi [ka.'pi.i].
  • В голландском языке специальное обозначение ударения обычно осуществляется с помощью акута на гласном (или, в случае дифтонга, на первых двух гласных) ударного слога. Сравните achterúítgang (ухудшение) и áchteruitgang (чёрный выход).
  • В новогреческом языке все многосложные слова пишутся с акутом над гласным ударного слога (в случае, если этот гласный обозначается диграфом, знак ударения ставится на вторую из букв). Акут также используется для различения некоторых односложных слов-омографов, например, η (определённый артикль) и ή («или»); здесь, конечно, ударение в обоих словах одинаково.

Словесное ударение в русском языке

В русском языке ударный гласный отличается от безударного силовыми, количественными и качественными характеристиками; тонического ударения нет (но высота звука может измениться в момент ударения). В среднем ударный гласный в 1,5-2 раза длиннее безударного.

Ударение может стоять на любом слоге и любой части слов (зо́лото, боло́то, молоко́); в разных грамматических формах одного и того же слова ударение может переходить с одного слога на другой (нога́ — но́гу, при́нял — приняла́); такими приёмами пользовались многие поэты XIX века. Тем не менее есть определённые закономерности: так, в русском языке (в отличие от близкого ему современного церковнославянского) не может быть ударным окончание «-ый»/«-ий», что приводит к широкому распространению неверного произнесения некоторых монашеских имён, которые в церковном употреблении традиционно произносятся в соответствии с церковнославянской орфоэпией (например, ударение в имени Алекси́й русскоязычный инстинктивно будет склонен смещать на второй слог).

Некоторые сложные слова, а также слова с приставками анти-, меж-, около-, контр-, сверх-, супер-, экс- и др. могут иметь, кроме основного, побочное (или второстепенное) ударение. Побочное ударение обычно по порядку бывает первым (ближе к началу слова), а основное — вторым (ближе к концу слова): кля́твопреступле́ние, о́колозе́мный, ви́це-президе́нт.

Также во всех словах, где присутствует буква ё, ударение обязательно падает на неё. Исключением являются заимствованные (напр., амёбиа́з) и сложные, составные слова (напр., трёхъя́русный).

В русском языке нет единых правил ударения, для выяснения принятого и допустимых вариантов для конкретной формы слова можно обратиться к орфоэпическим словарям или специализированным словарям ударений[8].

Эволюция правил ударения в русском языке

По исследованиям Бодуэна де Куртенэ, в древнеславянском были довольно чёткие правила ударения.[9]

  • Каждая морфема (приставка, корень, суффикс, окончание) может быть самоударной (или типа a), правоударной (или типа b) и безударной (или типа c).
  • Единица ударения — слово с предлогами, союзами, частицами. При этом вспомогательные слова, стоящие перед словом, всегда безударные, после слова — всегда самоударные.
  • В древнерусском также были редуцированные гласные (их обычно обозначают буквами ъ и ь). Они были сильными и слабыми; последняя — всегда слабая. Если перед слабой редуцированной будет ещё одна редуцированная, та будет сильной. Слабые редуцированные ныне исчезли, сильные превратились в о и е (коньцьконец, коньцаконца).
  • Находим первую ударную морфему. Если она самоударная — ударение на неё, если правоударная — на слог правее.
  • Но если ударение падает на слабую редуцированную — смещаем его левее.
  • Если все морфемы безударные — ударение на первый неслабый слог.

Например, корень рук- безударный, окончание самоударное, окончание и предлог на безударные, и выходит рукá, рýку, въ рýку, нá руку.

Современное ударение сдвигается в другие, более сложные правила, при этом одни слова работают по старым правилам, другие по новым. В западнославянских языках уже сейчас невозможно ударение на предлог или союз, русский к этому только движется. Появились безусловно-ударные морфемы — например, суффикс -ив-(ый) (счастли́вый[10]). Ударение взяло на себя функцию различия падежей — жены́ распалось на жены́ (р.п. ед.ч.) и жёны (и.п. мн.ч.). В словах на -ер/-ёр ударение даёт понять, механизм это или человек: верёвочный стáртер, стартёр с флагом.

См. также

Напишите отзыв о статье "Ударение"

Примечания

  1. Современный русский язык: Теория. Анализ языковых единиц: Учебник для студентов высших учебных заведений: В 2 ч. — Ч.1: Фонетика и орфоэпия. Графика и орфография. Лексиколония. Фразеология. Лексикография. Морфемика. Словообразование / Е. И. Диброва, Л. Л. Касаткин, Н. А. Николина, И. И. Щеболева; под ред. Е. И. Дибровой. — М.: Издательский центр «Академия», 2002. — с.68.
  2. [gramota.ru/biblio/magazines/riash/28_746 ГРАМОТА.РУ — справочно-информационный интернет-портал «Русский язык» | Библиотека | Журналы | Русский язык в школе]
  3. Булич С.К. Ударение, в грамматике // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  4. M. E. Beckman, Stress and Non-Stress Accent, Dordrecht: Foris (1986) ISBN 90-6765-243-1
  5. R. Silipo and S. Greenberg, Automatic Transcription of Prosodic Stress for Spontaneous English Discourse, Proceedings of the XIVth International Congress of Phonetic Sciences (ICPhS99), San Francisco, CA, August 1999, pages 2351—2354
  6. G. Kochanski, E. Grabe, J. Coleman and B. Rosner, Journal of the Acoustical Society of America, volume 118, number 2, pages 1038—1054, doi:10.1121/1.1923349
  7. [hbr-russia.ru/issue/87/3413/print?fb_action_ids=455753627844608&fb_action_types=og.recommends&fb_source=hovercard Речь выдает нас с головой]
  8. [www.gramota.ru/forum/klass/46132/#mess46197 ГРАМОТА.РУ — справочно-информационный интернет-портал «Русский язык» | Архив форума]
  9. [www.youtube.com/watch?v=3H3ynNOoGiA А. A. Зализняк: История русского ударения - YouTube]
  10. За отдельными устаревшими исключениями: ми́лостивый, юрóдивый

Литература

Отрывок, характеризующий Ударение

– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.