Юсупов, Феликс Феликсович

Запрос «Юсупов, Феликс Феликсович» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Князь Феликс Феликсович Юсупов
Род деятельности:	русский офицер, патриот-монархист, общественно-политический и церковный деятель, меценат, публицист
Дата рождения:	11 (23) марта 1887(1887-03-23)
Место рождения:	Санкт-Петербург Российская империя
Дата смерти:	27 сентября 1967(1967-09-27) (80 лет)
Место смерти:	Париж
Супруга:	Ирина Александровна
Дети:	Ирина Феликсовна

Князь Фе́ликс Фе́ликсович Юсу́пов, граф Сумаро́ков-Эльстон (11 (23) марта 1887, Санкт-Петербург, Российская империя — 27 сентября 1967, Париж, Франция) — последний из князей Юсуповых, известен как участник убийства Г. Распутина и автор двух книг воспоминаний — «Конец Распутина» (1927) и «Мемуары» (1953).

В России

Младший сын княжны Зинаиды Николаевны Юсуповой и графа Феликса Феликсовича Сумарокова-Эльстона. В 1885 году с согласия императора его отец получил право именовать себя князем Юсуповым.

Окончил частную гимназию Гуревича. Стал единственным наследником фамильного состояния Юсуповых после гибели в 1908 году своего старшего брата Николая на дуэли с графом Арвидом Мантейфелем (чья жена имела роман с покойным).

B 1909—1912 годах учился в Оксфордском университете (Университетский колледж), где основал Русское общество Оксфордского университета. В 1910-е годы возглавлял Первый русский автомобильный клуб, размещавшийся в доме Первого Российского страхового общества.

В своих мемуарах Ф. Ф. Юсупов интересно и увлекательно рассказывает о том, что в свои юные годы он со своим старшим братом Николаем, как яркие почитатели театрального искусства, увлекались актерским мастерством в рамках игровой природы. Ф. Ф. Юсупов имел незаурядные актерские способности перевоплощения в разнообразные театральные образы, от классического исполнения женской роли мужчинами до кардинала Ришелье и роли нищего «Вяземской лавры».

Князь Феликс — «высокий, худой, стройный, с иконописным лицом византийского письма» (характеристика А. Вертинского).

22 февраля 1914 года князь Феликс Юсупов-младший сочетался браком с княжной императорской крови Ириной Александровной, дочерью великого князя Александра Михайловича и великой княгини Ксении Александровны, сестры Николая II.

Первая мировая война застала молодожёнов в свадебном путешествии. По приезде из Лондона к родным в Киссинген, где они проходили лечение, Кайзер Вильгельм II распорядился до окончания войны задержать их в Германии в качестве интернированных. Ирина безуспешно ходатайствовала о разрешении вернуться в Россию у своей кузины — невестки кайзера. В силу сложившихся чрезвычайных обстоятельств князем Феликсом Юсуповым-старшим был привлечен в качестве дипломатического посредника испанский посол. В ходе дипломатических переговоров с министром иностранных дел Готтлибом фон Яговом было достигнуто соглашение удовлетворения требования предоставить в распоряжение русского посла специальный поезд для членов посольства и прочих русских граждан, желающих выехать из Германии. Вскоре императору Вильгельму доложили о бегстве Юсуповых, он поспешно приказал арестовать их на границе, но приказ опоздал. Юсуповым удалось пересечь границу нейтральной Дании. В Копенгагене Юсуповых посетила императрица Мария Федоровна, король и королева Дании со всеми родственниками, оказавшиеся там проездом. Все были потрясены случившимся. Императрица просила и добилась нескольких поездов для многочисленных русских бежавших из Германии, не имевших возможности вернуться на родину своим ходом. Вскоре вместе с императрицей Марией Федоровной через Финляндию они оказались дома в Петербурге.

Во время Первой мировой войны князь Феликс Юсупов-младший от призыва в армию был освобожден, поскольку являлся единственным сыном в семье. Однако он занялся устройством госпиталей. Первый госпиталь для тяжелораненых был размещен в доме на Литейном, там он работал до решения поступить на годичные офицерские курсы в Пажеский корпус и выполнить военный ценз на звание офицера в 1915—1916 годах.

В 1915 году у Феликса и Ирины родилась дочь Ирина Юсупова (в замужестве Шереметьева). Крестили младенца в домашней часовне в присутствии царской семьи и нескольких близких друзей. Крестными были государь и императрица Мария Фёдоровна.

В вместе с депутатом государственной думы В. М. Пуришкевичем и своим шурином великим князем Дмитрием Павловичем князь Феликс Юсупов организовал заговор, направленный на убийство Распутина Г. Е.. Субъективную сторону своих действий Ф. Ф. Юсупов мотивирует так: «Не сговариваясь еще, каждый в одиночку, пришли мы к единому заключению: Распутина необходимо убрать, пусть даже ценой убийства.»; «После всех моих встреч с Распутиным, всего виденного и слышанного мною, я окончательно убедился, что в нем скрыто все зло и главная причина всех несчастий России: не будет Распутина, не будет и той сатанинской силы, в руки которой попали Государь и Императрица.»

В эмиграции

После Октябрьской революции уехал с семьёй в Крым, откуда на борту линкора «Мальборо» выехал на Мальту; позднее перебрался в Лондон. На средства, вырученные от продажи фамильных драгоценностей и двух полотен Рембрандта, Юсуповы купили дом в Булонском лесу. Князь Феликс до самой смерти проживал в Париже, на улице Pierre Guerin.

В 1920-е годы супруги Юсуповы открывают дом моды Irfé, однако начинание не принесло в их дом финансовой стабильности. Семейный бюджет удалось пополнить за счёт выигранного (£25,000) иска против голливудской студии MGM. В 1932 г. на экраны вышел фильм «Распутин и императрица</span>^ru_en», где утверждалось, что жена князя Юсупова была любовницей Распутина. Юсупову удалось доказать в суде, что подобные инсинуации — клевета. Именно после этого инцидента в Голливуде стало принято в начале фильмов печатать уведомление о том, что все события, показанные на экране, — это вымысел, а всякое сходство с реальными лицами не является предумышленным.

Во время Второй мировой войны князь отказался поддержать нацистов и отверг предложение вернуться в Россию.

В 1967 году семья Юсуповых усыновила 18-летнего мексиканца Виктора Мануэля Контрераса, который позже стал известным скульптором и живописцем, чьи монументальные работы из бронзы украшают центральные площади городов Мексики, США и многих европейских государств.

В 1967 году в возрасте восьмидесяти лет последний из рода Юсуповых скончался в Париже. Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

Супруга Ирина Юсупова скончалась в 1970 году и была похоронена рядом с ним.

Сегодня прямыми потомками рода Юсуповых являются внучка Юсупова — Ксения Сфири (урождённая Шереметева) и её дочь Татьяна Сфири (р. 28.08.1968, Афины), замужем в первом браке за Алексисом Яннакопулосом (р. 1963), во втором — за Антони Вамвакидисом, а также две их дочери — Марилия (р. 2004) и Жасмин-Ксения (р. 2006).

Киновоплощения

• Конвей Тёрл (Падение Романовых, США, 1917)
• Ирвинг Каммингс («Распутин, черный монах» / Rasputin, the Black Monk. США, 1917)
• Мартин Поттер «Николай и Александра» Nicholas and Alexandra, 1971)
• Александр Романцов («Агония», 1974)
• Джеймс Фрейн («Распутин», 1996)
• Филипп Янковский («Распутин», 2011)
• Владимир Кошевой («Григорий Р.», 2014; «Заговор», 2007)

Ссылки

• [www.hrono.ru/dokum/191_dok/yusup_rasput.html Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина — Париж, 1927.]
• Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина (в книге «Последние дни Распутина») — М.:"Захаров", 2005. — 288 c. — ISBN 5-8159-0543-7.[zakharov.ru/index.php?option=com_books&task=book_details&book_id=443&Itemid=56 (информация об издании)]
• Юсупов Ф. Ф. Мемуары — М.:"Захаров", 2011. — 430 с. — ISBN 978-5-8159-1045-4 [zakharov.ru/index.php?option=com_books&task=book_details&book_id=98&Itemid=56 (информация об издании)]
• Елизавета Красных. Князь Феликс Юсупов: «За все благодарю…». Биография.— М.:"Индрик", 2012. — 552 с. — ISBN 978-5-91674-235-0 [indrik.ru/krasnykh-e-knyaz-feliks-yusupov-za-vse-blagodaryu-biografiya (информация об издании)]
• Аничкин, А. [www.kommersant.ru/doc/2608801 Юсуповы с молотка] // Коммерсантъ. — М., 2014. — 18 ноября.

Отрывок, характеризующий Юсупов, Феликс Феликсович

С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.