Хауберк

Хауберк или хоуберк (англ. Hauberk) — вид доспеха. Представлял собой кольчугу с капюшоном и рукавицами (капюшон и рукавицы могли выполняться как отдельно, так и составлять единое целое с кольчугой). Также дополнялся кольчужными чулками. В XIV веке постепенно начинает выходить из употребления в связи с распространением бригантно-латных элементов защиты.

История хауберка

Слово «хауберк» происходит от старонемецкого слова «Halsberge», которое первоначально означало маленький кусок кольчуги, который защищал горло и шею («халс»). Римский автор Варрон приписывает изобретение кольчуги кельтам. Римские армии стали использовать подобную технологию доспеха после столкновения с ними. Самый ранний существующий экземпляр был найден в Чумешти (Ciumești) в современной Румынии и датирован 4-5 веком до н. э. Кольчуга распространялась во всем мире с расширением влияния римлян и была быстро принята фактически каждой использующей железо культурой в мире, за исключением китайцев, которые редко использовали её, несмотря на то, чтобы были в значительной мере подвержены влиянию других культур.

Гобелен из Байё иллюстрирует нормандских солдат, носящих хауберки длиной по колено, с рукавами длиной в три четверти и разрезом от нижней кромки до уровня промежности. Такой доспех был весьма дорогим — как за счет стоимости материала (железная проволока) и времени/навыков, требуемых для производства — так что обычные пехотинцы редко были экипированы хауберками.

Хауберк, хранящийся в Пражском Соборе и датирующийся XII веком, является одним из самых ранних сохранившихся экземпляров из Центральной Европы, и, возможно, принадлежал Вацлаву Святому. В Европе использование кольчужного хауберка продолжалось до 14 века, когда латные доспехи начали вытеснять его. В отдельных частях Средней Азии хауберки использовались дольше.

Отрывок, характеризующий Хауберк

Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.