Шелом
Поделись знанием:
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Шело́м — (праслав. šеlmъ, др.-герм. helmaz — шлем, др.-инд. c̨árman — защита, покрытие[1][2]) — разновидность шлема. Использовался в Средние века на Руси и в Азиатских странах. Отличительной чертой является высокая сфероконическая форма с обратным изгибом конической части. По мнению некоторых оружиеведов, термин «шелом», помимо обозначения конкретного вида защитного наголовья, также был и общим термином, обозначавшим шлем[3][4][5]. Однако применительно к периоду со второй половины XV века и до конца XVII века шелом обозначал конкретный вид русского шлема. На данный момент известно почти полсотни русских шеломов XVI века[6].
Содержание
XII—XIV
С XII века на Руси получают распространение шлемы с высокой сфероконической тульей, с наносником и полувырезами для глаз, увенчанные шпилем. Причём шпиль часто крепился расклёпкой в «яблоке» — шаровидном навершии шлема. «Яблоко» было верхней частью конической втулки, являвшейся верхней частью тульи. Эта втулка в основании иногда отличалась четырьмя выступами, служащими для её приклёпки к тулье. Шлемы часто снабжались бармицей, крепящейся с помощью цилиндрических втулок, а с XIII века — на петли. По конструкции шлемы были клёпанные либо паяные (медью, бронзой или серебром) из двух половин (передней и задней либо из двух боковых), и, возможно, монолитные. Наносник был либо монолитен с тульёй, либо приклёпывался на неё. Вероятно, эти шлемы связаны с кипчакским влиянием. По крайней мере, они применялись не только русскими, но и многими соседними кочевниками, однако предполагают, что значительная часть кочевнических шлемов сделана русскими кузнецами. Ко времени монгольского нашествия относятся шлемы с редуцированными наносниками — полагают, они были таковыми с целью увеличения обзора для удобства стрелять из лука. Похожие шлемы встречаются и на Кавказе, и в Волжской Болгарии. Один подобный шлем также найден в Венгрии. К тому же тогда бытуют шлемы без явно выраженного подвершия (Мировка). Некоторые шлемы декорировались — например, шлем из Таганчи украшен серебряной насечкой. Высота корпуса составляла 20—25 см, диаметр основания 19—25 см, причём иногда в длину шлемы были больше, чем в ширину. А толщина металла корпуса была невелика — не более 1,5 мм. Толщина наносника обычно больше — до 3 мм.[7] Из всех шлемов до XIII века, по данным археологии с территории Руси, данный тип составлял почти четверть, таким образом, вероятно, быв более распространён, чем какой-либо другой тип. Эти шлемы получили распространение благодаря форме, наиболее подходящей в районах конно-сабельного боя.[8]
XIII—XVI
Со второй половины XIII века встречаются шлемы с ровным ободом без наносников. Они были также склёпаны или спаяны из нескольких частей либо из одной. Тулья нередко гранёная либо с рифлением. Свою роль в формирование шлемов внесло и монгольское нашествие, а также иранское влияние, где такие шлемы были распространены. Похожие шлемы бытовали и на Балканах, и в Турции, и в странах Средней Азии. В XVI веке высокие шлемы на Руси занимают господствующее положение. К примеру, на картине 1530 года, изображающей битву под Оршей, почти все русские воины изображены в таких шлемах[9]. Их высота могла превосходить 30 см, а минимальная толщина металла — 1,2—1,8 мм. Дополняться они могли бармицами, не позднее XIV века — наушами, а примерно с XV — козырьком (в таком случае нередок был скользящий наносник). Существовали шлемы с полями, но были крайне редки. В Азии (но не на Руси) иногда к шлему, чаще на козырёк, устанавливалась втулка для плюмажа. Позднее имеют некоторое хождение ерихонки с шлемовидным куполом. Форма тульи шлемов называется колоколовидной, по она близка к шлемовидным главам Церквей. Однако шлемы отличались разнообразием форм. Одни отличались небольшой полусферической частью, плавно переходящей в коническую. У других коническое подвершье начиналось непосредственно на макушке. Иные — скорее можно назвать цилиндросфероконическими, такие иногда полностью украшались чеканкой. Сфероконические шлемы, в которых прямые образующие конической части были касательными к полусферической, применялись в Западной Азии — они близки шлемам, но их разновидностью не являются. В Средней Азии в XV—XVIII веках использовались шлемы разнообразных форм, но значительная часть из них склёпывалась из 4—9 или более сегментов и стягивалась обручем, а сверху снабжались конической втулкой, шпилем же снабжались редко[10]. На некоторых шлемах XIII—XV веков переход от полусферической к конической (с вогнутыми образующими) части был угловатым, что несколько сближало их с шатровидными шлемами и восточными бацинетами, и нашло отражение на русских миниатюрах. Подобные шлемы найдены на территории Пруссии и Польши, что связано с русским влиянием, и датируются XIV—XV веком. Русские шлемы XV—XVI века обычно с монолитной тульёй, к которой расклёпкой крепился шпиль. Причём тулья сворачивалась из одного листа металла, а шов спаивался или, реже, склёпывался. На некоторых шлемах коническое подвершье расклёпывалось и медным припоем припаивалось к тулье.[11] Показательна находка 1895 года в Ипатьевском переулке Москвы, где было найдено сразу 5 шлемов, изготовленных раньше 1547 года. Все они — с монолитными тульями, а один — с лощатой. Один из шлемов отличается монолитным с тульёй подвершьем. На трёх шлемах было также навершие — шпиль либо пруток.[7] Вообще же, кроме шпиля существовали и другие навершия — например, небольшой шарик, шишечка, репьё, Крест, металлический пруток, а иногда явно выраженного навершия не было. К шпилю или прутку иногда крепился яркий флажок — яловец. Так, в Сказании о Мамаевом побоище, говорится:доспехы же русскых сынов, аки вода въ вся ветры колыбашеся, шлемы злаченыя на главах их, аки заря утреняа въ время ведра светящися, яловци же шлемов их, аки пламя огненое, пашется.Однако, и на Руси, и в Азии яловцы использовались удивительно редко. К тому же их появление относят к XV — началу XVI века. Видимо, они играли субординационную функцию и применялись командирами небольших отрядов. Известно, что шлемы нередко надевали поверх вдвое более низких шишаков, а также мисюрок. В частности, это описано в Московских смотровых книгах; даже иностранцы отмечали, что «Русские подчас надевали двойные шишаки»[12]. Запись из смотровой книги, повествующая о прибытии в 1553 году Ивана Кобылина-Мокшеева на царскую службу:
на коне, в доспехе, в шишаке, и в шеломе, и в наручнях, и в наколенниках, а люди его в полку — один в пансыре и в шеломе, а три человек; в тигелях в толстых[13]Шлемы защищали от любого удара сверху, причём гораздо лучше, чем какой-либо другой шлем. Но недостатком была довольно плохая защита от боковых ударов. Высота шлема в данном случае играла роль рычага, и мощный боковой удар мог снести шлем с головы (наличие такой детали, как подбородочные ремни, на русских шлемах неизвестно). Поэтому на Руси во второй половине XVI века они вытесняются шишаками и шапками железными, лишёнными такого недостатка. К началу XVII века они практически полностью выходят из употребления.[14]
Царский шлем
Наиболее известными русскими шеломами являются шелом Ивана Грозного, а также шелом царевича Ивана Ивановича. Шелом Ивана Грозного выкованный до 1547 года. Этот стальной шлем, богато украшенный золотой насечкой, исполнен очень качественно. По форме он отличается от стандартных русских шеломов — она ближе к цилиндроконической, которая чаще встречалась в XV веке. Коническая часть разделена на узкие сектора, украшенные орнаментировкой в турецком стиле. По венцу надпись: «Шлемъ Князя Ивана Василиевича Великого Князя с(ы)на Василия Ивановича господаря всея Руси самодержца». Сейчас хранится в Королевском арсенале в Стокгольме, где впервые упоминается в 1663 году. По одной из легенд, шелом был захвачен поляками в Смутное время, а в ходе польско-шведской войны был вывезен в Швецию. Согласно другой версии, шелом был захвачен шведами в результате боя близ замка Лоде.[15]
Шлем сына Грозного — Ивана Ивановича — был выкован до 1557 года, а хранится в Оружейной палате. Он сделан из железа, украшен чеканкой, насечкой золотом (но менее богато, чем шлем его отца). Сфероконическая форма шлема такая же, как и у шлемов простых русских воинов того времени, однако он маленького размера. Имеются отверстия для крепления кольчужной бармицы. По венцу — наведённая золотом надпись: «Повелением Благовернаго и Христолюбиваго Царя Великаго Князя Иоанна Васильевича всея Русии Самодержца, сделан шлем сей благородному сыну его Царевичу Иоанну Иоанновичу, в четвёртое лето от рождения его, в преименитом и царствующем граде Москве, в лето 7065 (1557), июня в 8 день».[12]
Интересно также, что Фёдору Иоанновичу от короля Польши Сигизмунда III в 1591 году был поднесён шлем австрийской работы, избыточно украшенный рельефами. Этот шлем склёпан из двух половин и снабжён полями.[12]
Царский шлем использовался во время церемоний, его держал главный оруженосец — оружничий.[16]
Напишите отзыв о статье "Шелом"
Примечания
- ↑ Vasmer’s Etymological Dictionary
- ↑ [fasmer-dictionary.info/Этимологический_словарь_Фасмера/16121/Шелом Этимологический словарь Фасмера «Шелом»]
- ↑ Савваитов П.И. Описание старинных русских утварей, одежд, оружия и ратных доспехов и конского прибора.. — СПб., 1896.. — С. 171.
- ↑ Ленц Э.Э. Опись собрания оружия графа Шереметьева.. — СПб.,, 1895. — С. 43-44.
- ↑ Вельтман А.Ф. Московская оружейная палата.. — М., 1860. — С. 217.
- ↑ О.В. Шиндлер. [muscovitearmor.wordpress.com/%D1%88%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D0%BC%D1%8B/ Каталог русских шлемов на Московскую Русь XVI века]. Muscovite Armor.
- ↑ 1 2 К. А. Жуков, [www.xlegio.ru/ancient-armies/armament/russian-spheroconical-helmets-of-high-middle-ages/ «Русские сфероконические шлемы развитого средневековья»]
- ↑ Кирпичников А. Н., «Древнерусское оружие. Выпуск 3. Доспех, комплекс боевых средств IX—XIII вв.», Издательство «Наука», 1971.
- ↑ См. фрагмент картины.
- ↑ «Защитное вооружение среднеазиатского воина эпохи позднего средневековья» (Бобров Л. А., Худяков Ю. С.) [www.kyrgyz.ru/?page=197]
- ↑ [www.kreml.ru/ru/main/ReferenceData/picture_search/?id=910 Оружейная палата]
- ↑ 1 2 3 «Древности Российского Государства, изданныя по высочайшему повелению.» Отделение III. Броня, оружие, кареты и конская сбруя.
- ↑ [velizariy.kiev.ua/avallon/cuirass/gordeev.htm Русский оборонительный доспех] Гордеев Н. В. Сборник научных трудов по материалам Государственной оружейной палаты. М., 1954.
- ↑ Кирпичников А. Н., «Военное дело на Руси в XIII—XV вв.»
- ↑ [www.kreml.ru/ru/main/exhibition/Kremlin/?ID=267 Выставки в Московском Кремле]
- ↑ [www.kreml.ru/ru/main/ReferenceData/picture_search/?id=5263 Оружейная палата]
См. также
- Норманнский шлем
- Княжеский шелом
- Шишак
- Будёновка — стилизованный под древнерусский шелом головной убор военнослужащего Красной армии в первое время её существования.
Отрывок, характеризующий Шелом
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
