Хварваран

Хварваран — один из четырёх военных округов Сасанидской Империи. Интенсивно орошаемое земледелие нижнего Тигра и Евфрата, а также их притоков, таких как Дияла и Карун формировали основную ресурсную базу Сасанидской монархии.

Этимология

Арабский термин Ирак в то время ещё не использовался; в середине 6-го века Персидская Империя под управлением династии Сасанидов была разделена Хосровом I на четыре квартала, из которых западный, называемый Хварваран, включал в себя большую часть современного Ирака, и делился на провинции Мешан, Асуристан, Адиабена и Мидия. Термин Ирак широко используется в средневековых арабских источниках для обозначения центральных и южных областей современной Республики Ирак, в первую очередь как географический, а не политический термин, не подразумевая обозначения точных границ.

Территория современного Ирака к северу от Тикрита была известна в мусульманском мире как Аль-Джазира, что в переводе означает «остров» и берет свое название от «острова» между реками Тигр и Евфрат.

К югу и западу от Хварварана лежали Аравийские пустыни, где проживали в основном арабские племена, которые иногда признавали над собой власть Сасанидов.

До 602 года пустынная граница большого Ирана находилась под охраной буферного оседлого арабского государства Лахмидов, правивших Аль-Хирой. В этом году шахиншах Хосров II Парвиз сгоряча распустил государство Лахмидов, и граница Ирана оказалась открыта для вторжений кочевников. На севере западный округ был ограничен Византийской империей. Граница более-менее соответствовала современной сирийско-иракской границе и продолжалась на север по территории современной Турции, делая Нисибис (современный Нусайбин) Сасанидской приграничной крепостью, в то время как византийцам принадлежали Дара и близлежащая Амида (современный Диярбакыр).

Этническое и религиозное разнообразие

Население провинции было смешанным. Существовал аристократический и административный персидский высший класс, но большинство населения составляли арамеоязычные крестьяне и горожане. Провинцию также населяли общины Тази (арабов), большинство из которых жили как скотоводы вдоль западной границы оседлых земель, но некоторые из них были горожанами, особенно в Хире (Аль-Хира). Кроме того, существовало удивительно большое количество греков, в основном пленных, захваченных во время многочисленных сасанидских кампаний в Византийской Сирии.

Этническое разнообразие сопровождалось религиозным плюрализмом. Сасанидская государственная религия, зороастризм, была в значительной степени закрытой религией для иранцев. Остальная часть населения, особенно в Месопотамии и северных частях провинции, была христианами. Они были резко разделены по доктринальному принципу на монофизитов, связанных с Яковитской церковью Сирии, и несториан.

Несториане, обращенные из ашуризма и манихейства, были самым массовым христианским течением, и были терпимы сасанидскими шахами из-за их оппозиции к христианам Римской империи, которые считали несториан еретиками. Многие из иранских несториан были депортированы в южные провинции, расположенные к югу от Персидского залива, такие как Мишмахиг (современные Бахрейн и ОАЭ), Гаррхае (часть современной Саудовской Аравии, раположенной на берегу Персидского залива). К монофизитам относились с большим недоверием и время от времени преследовали, но обеим группам удалось развить церковную иерархию, и несториане имели важный интеллектуальный центр в Нисибисе. Территория вокруг древнего города Вавилон к этому времени имела большое иудейское население, потомков изгнанников из ветхозаветных времен, а также местных новообращенных. Кроме того, в южной части провинции существовало большое количество приверженцев старого вавилонского язычества, а также мандеев и гностиков.

В начале 7-го века стабильность и процветание этого многокультурного общества оказались под угрозой вторжения. В 602 Хосров II Парвиз начал последнее иранскую кампанию против Византийской империи. Поначалу она была невероятно успешной; Сирия и Египет пали, и под угрозой оказался даже Константинополь. Позже положение стало меняться, и в 627—628 византийцы под предводительством Ираклия вторглись в Хварваран и разграбили императорскую столицу в Тисфуне (Ктесифон). Захватчиков не оккупировали провицию, но Хосров был дискредитирован, низложен и казнен.

Затем последовал период междоусобиц среди генералов и членов шахской семьи, которые оставили страну без явного руководства. Хаос был также повредил ирригационные системы, и вероятно именно в это время, территории на юге страны вновь превращаются в болота, оставаясь в таком состоянии до сих пор. Именно с этой опустошенной землей ранние мусульманские налетчики впервые вступили в контакт.

Арабские завоевания и ранний исламский период

Первое столкновение между местными арабскими бедуинскими племенами и иранскими войсками скорее всего произошло в 634 году, когда арабы потерпели поражение в Битве у моста. Отряд численностью около 5000 мусульман под предводительством Абу 'Убейда Ат-Такафи был разгромлен иранцами. В 637 гораздо больший отряд арабских войск под предводительством Саада ибн Аби Ваккаса разбил основную иранскую армию в Битве у Кадисии и разорил Ктесифон. К концу следующего года (638), мусульмане захватили почти все западные провинции Ирана (современный Ирак), и последний сасанидский шах Йездигерд III бежал сначала в центральный, а затем в северный Иран, где был убит в 651.

Исламское завоевание сопровождалось массовой иммиграцией арабов из Восточной Аравии и Мазуна (Оман) в Хварваран. Вновь прибывшие поселенцы не рассеялись по провинции, а основали два новых укрепеленных города — Аль-Куфу рядом с древним Вавилоном и Басру на юге.

Смысл такого расселения состоял в том, что мусульманам предполагалось жить отдельной общиной воинов и их семей за счет налогов, которые платят местные жители. На севере Хварварана Мосул начал формироваться как самый важный город и место нахождения мусульманского правителя и гарнизона. Помимо той части иранской элиты и зороастрийских жрецов, отказавшихся принять ислам, и чья собственность была конфискована, большинство иранцев принял ислам и оставили за собой свои владения.

Хварваран стал провинцией арабского Халифата под новым названием Ирак.

См. также

• Ктесифон

Источники

• S., Suren-Pahlav, Khvārvarān Province (Nowadays Iraq), (1999).

Отрывок, характеризующий Хварваран

Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.