Чопич, Бранко

Бранко Чопич
Бранко Ћопић
Бранко Чопич (автор фото — Стеван Крагуевич)
Место рождения:	Хашани, Боснийская Краина, Австро-Венгрия
Место смерти:	Белград, Сербия
Гражданство:	Югославия Югославия
Язык произведений:	сербский
Награды:
Цитаты в Викицитатнике

Бранко Чопич (серб. Бранко Ћопић; 1 января 1915, Хашани, Боснийская Краина, Австро-Венгрия — 26 марта 1984, Белград, Сербия) — сербский югославский писатель и поэт. Член Сербской академии наук и искусств (1968) и Академии наук и искусств Боснии и Герцеговины (1973).

Биография

Детство

Родился в начале Первой мировой войны (1 января 1915 года) на территории Австро-Венгрии, в боснийском селе Хашани, расположенном у подножья горы Грмеч. Как вспоминает сам писатель, его отец, Вид Чопич, воевал в составе австровенгерской армии, а дядя Ниджо в составе сербских добровольцев воевал против Австро-Венгрии. Встретиться все вместе они смогли только после окончания войны.

Когда Бранко исполнилось 4 года, его отец умер от «испанки», и мальчик вместе с младшим братом Райко и сестрой Смилькой жили вместе с матерью Софией (в девичестве — Новакович), дядей Ниджо и дедом Радой. В долгие зимние вечера Ниджо рассказывал народные сказки и песни, заронив в сердце Бранко интерес к творчеству. Вместе с дедом Бранко ходил пасти овец. В 6 лет ему уже доверяли заботиться о ягнятах.

Читать Бранко, по его воспоминаниям, начал ещё до того, как поступил в школу, найдя в сундуке книгу народных песен. Потом, когда он учился в третьем классе, с трудом выпросив у дяди два динара, у учительницы купил книгу «Мигель Сервантес», где описывалась жизнь писателя и давались выдержки из романа «Дон Кихот».

После окончания начальной школы в родном селе учился в гимназии в расположенном неподалёку городе Бихаче.

Отрочество и юность

После окончания гимназии, отправился учиться в Учительскую школу в Баня-Луке, из которой его отчислили на четвёртом курсе за чтение запрещённой литературы. Для продолжения образования Бранко переезжает в Сараево, однако и там он был впоследствии отчислен. Дальше он едет в Карловац, где заканчивает местную Учительскую школу. После этого поступает на Философский факультет Белградского университета.

В студенческие годы начинает печататься. Первая публикация вышла в 1928 году в молодёжном журнале «Венац». С 1929 года начал активно публиковаться в «Политице», редактором которой был Жика Миличевич. Опубликовал в ней 126 материалов, преимущественно в своей постоянной колонке «Политика в интересах детей». Его тексты встретили положительные отзывы среди критиков, и он был удостоен в 1939 году премии имени Милана Ракича.

В 1940 году заканчивает университет.

Народно-освободительная армия Югославии

Югославская операция во время Второй мировой войны застала Бранко Чопича в студенческом батальоне армии Королевства Югославии в Мариборе. Вместе с друзьями в эти дни он пытался дать отпор неприятелю возле Мрконич-Града. Потом армия была распущена, и Чопич вернулся в родные края, где сразу же перешёл к партизанам народно-освободительного движения, с которыми оставался до конца войны, работая вместе с другом Скендером Куленовичем военными корреспондентами. Вынесенный с войны опыт стал важной основой для многих произведений Чопича.

Послевоенный период

Всю жизнь после окончания войны Бранко Чопич прожил в Белграде, хотя и много путешествовал по Югославии и Европе.

Начал работать главным редактором детской газеты «Пионир», потом профессионально стал уделять время писательству. Его произведения были неоднократно экранизированы.

В 1950 году Чопич опубликовал сатирическую «Еретическую притчу», которую в своём выступлении резко раскритиковал лично Иосип Броз Тито. В дальнейшем его сатирические произведения не раз приводили к нападкам на писателя.

28 июня 1951 года женился на Богданке Цице Илич, которая работала педиатром.

В 1958 году за роман «Не грусти, бронзовый страж» Чопич был удостоен престижной премии журнала НИН.

С 16 декабря 1965 года — член-корреспондент отделения литературы и языка Сербской академии наук и искусств, с 7 марта 1968 года — академик.

Последние годы

В последние годы Бранко Чопич чувствовал себя одиноким, оказался в затяжной депрессии. Под влиянием этого настроения ночью 26 марта 1984 года он бросился с ведущего через Саву Моста братства и единства, известного на тот момент в народе как Бранков мост — по улице Бранко. После самоубийства Бранко Чопича это название приобрело дополнительное, печальное значение.

Похоронен на Новом кладбище в Белграде.

Награды

• Орден Братства и единства I степени.
• Орден «За заслуги перед народом» I степени.
• Орден Югославского флага с лентой.
• Медаль Партизанская память 1941 года.
• 1939 год — премия имени Милана Ракича.
• 1947 и 1948 год — Премия Комитета по науке и культуре.
• 1949 год — премия Правительства СФРЮ.
• 1956 год — Октябрьская премия города Белграда.
• 1958 год — Премия журнала НИН за роман «Не грусти, бронзовый страж».
• 1965 год — Премия журнала «Младо поколене».
• 1969 год — Премия 7 июля СР Сербии.
• 1970 год — Премия Антифашистского вече народного освобождения Югославии.
• 1972 год — Премия имени Петра II Петровича Негоша.
• 1978 год — Премия имени Скендера Куленовича.

Память

На доме в Белграде (улица Короля Милана, дом 23), где в последние годы своей жизни жил Бранко Чопич, 10 января 2011 года установлена мемориальная доска. Сама квартира площадью 150 м² после смерти Богданки Илич-Чопич, жены писателя, вместе с имуществом отошла Сербской академии наук и искусств, и сейчас Фонд Бранко Чопича борется за создание в ней музея-квартиры писателя.

Ежегодно вручается Премия имени Бранко Чопича за достижения в прозе и поэзии.

Памятники Бранко Чопичу установлены на его родине в Хашани, в Баня-Луке, в Херцег-Нови

Отрывок, характеризующий Чопич, Бранко

Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?