Chapter 24

Chapter 24
Исполнитель	Pink Floyd
Альбом	The Piper at the Gates of Dawn
Дата выпуска	4 августа 1967 (Великобритания), 21 октября 1967 (США)
Дата записи	февраль 1967, EMI Studios, Лондон
Жанр	психоделический рок
Язык песни	английский
Длительность	3:41
Лейбл	Columbia / EMI (Великобритания) Tower / Capitol (США)
Автор	Сид Барретт
Продюсер	Норман Смит
Трек-лист альбома «The Piper at the Gates of Dawn»
The Gnome (8) Chapter 24 (9) The Scarecrow (10)

«Chapter 24» (рус. Глава 24) — песня британской рок-группы Pink Floyd с альбома 1967 года The Piper at the Gates of Dawn. Представлена на второй стороне винилового диска (LP) девятым по счёту треком. Автором музыки и слов песни, а также исполнителем вокальной партии является Сид Барретт.

Помимо издания на альбоме The Piper at the Gates of Dawn песня «Chapter 24» также вошла в сборник 1974 года Masters of Rock и в сборник 2010 года An Introduction to Syd Barrett.

О песне

Слова к песне «Chapter 24» были написаны Сидом Барреттом под влиянием 24-ой главы (гексаграммы) Фу китайской классической философской «Книги Перемен» («И Цзин»). В этой главе, в частности, приводятся такие строки:

Возврат. Свершение.
В выходе и входе нет торопливости.
Друзья придут, и хулы не будет.
Обратно вернёшься на свой путь.
И через семь дней — возврат.
Благоприятно иметь, куда выступить.

Энди Маббетт, редактор журнала The Amazing Pudding и автор ряда книг о Pink Floyd, описывает песню, как «слова, декламируемые на фоне довольно незамысловатого гудения органа и лёгких позвякиваний в тарелки…».

В период концертных выступлений Pink Floyd с Сидом Барреттом в 1967 году песня «Chapter 24» периодически включалась в концертный репертуар группы.

Джон Хопкинс, один из активных участников лондонского андеграундного движения второй половины 1960-х годов, охарактеризовал песню следующим образом:

«Chapter 24» — это духовная песня с циклическим повествованием и величественной мелодией: Сид в его высшем экстатическом проявлении. И всё это только лишь музыкальное толкование центральной части И Цзин. Это отражается в моём сердце. Я вспоминаю весь Piper…песню за песней и стараюсь понять, насколько ближе истоки каждой мелодии к ясному сознанию или к сознанию, погрузившемуся в кислотное безумие. Там было очень много разных измерений.

Оригинальный текст (англ.)  

«Chapter 24» is spiritual with a cyclical narrative and great melody: Syd at his ecstatic best. And it’s the only inspired musical rendition of the core of I Ching. It moves my heart. I remember going through Piper… number by number and trying to work out which vector each tune lay on between being serious and being out of your mind on acid. There were so many different dimensions.

В 2008 году британская рок-группа Jesu записала кавер-версию песни «Chapter 24», она была издана на сборнике Like Black Holes in the Sky: The Tribute to Syd Barrett.

Песня «Chapter 24» была включена в список «30 величайших песен Pink Floyd» (24-е место), опубликованный в октябре 2008 года в журнале Uncut, список был создан по опросам участников Pink Floyd Дэвида Гилмора и Ника Мейсона, их друзей, знакомых музыкантов и наиболее известных поклонников.

Участники записи

• Сид Барретт — электрогитара, вокал;
• Роджер Уотерс — бас-гитара, гонг;
• Ричард Райт — клавишные (орган Farfisa), бэк-вокал;
• Ник Мейсон — ударные.

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

1. Povey, Glenn. [books.google.com/books?id=qnnl3FnO-B4C&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Echoes: The Complete History of Pink Floyd]. — Chesham: Mind Head Publishing, 2007. — 368 p. — ISBN 978-0-9554624-0-5.
2. Маббетт, Энди. Полный путеводитель по музыке Pink Floyd = The Complete Guide to the Music of Pink Floyd. — М.: «Евразийский регион», «Локид», 1997. — 190 с. — ISBN 5-86217-026-X.
3. Полуяхтов И., Галин А. Pink Floyd. Книга песен (1967—1994). — М., 2003. — Т. I. — 288 с. — ISBN 5-87109-061-3.
4. Шэффнер, Николас. Блюдце, полное чудес. Одиссея Pink Floyd = Saucerful of Secrets. The Pink Floyd Odyssey. — М.: Издательство Сергея Козлова, 1998. — 365 с. — ISBN 5-901013-01-8.

Ссылки

• [pink-floyd.ru/albums/piper/ Дискография. The Piper at the Gates of Dawn]. Pink-Floyd.ru. (Проверено 23 июля 2015)
• [pink-floyd.ru/albums/piper/chapter_24.html Дискография. The Piper at the Gates of Dawn. Chapter 24]. Pink-Floyd.ru. (Проверено 23 июля 2015)

Отрывок, характеризующий Chapter 24

– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.