Акт о престолонаследии (Великобритания)
| Акт о престолонаследии | |
| Act of Settlement 1701 | |
 Акт о престолонаследии; крупным шрифтом выделено начало: «Вильгельм Третий, Божьей милостью» | |
| Вид: |
парламентский акт |
|---|---|
Акт о престолонасле́дии или Акт об устрое́нии (англ. Act of Settlement) — законодательный акт, принятый парламентом Англии в 1701 году, лишивший католическую мужскую линию Стюартов прав на престол в пользу протестантки Софии Ганноверской и её потомков.
Полное название — «Акт о дальнейшем ограничении власти монарха и наилучшей охране прав и свобод подданных», Акт называют также «Билль…» или «Закон о престолонаследии в Англии». Это одна из частей британской Конституции — наряду с Хабеас корпус актом и Биллем о правах 1689 года.
Содержание
Исторический контекст
Акт был принят в царствование короля-протестанта Вильгельма III Оранского, непосредственной преемницей которого была его свояченица Анна. Все дети Анны умерли во младенчестве или в детстве, последний, 11-летний герцог Глостерский, скончался в 1700 году. Эта смерть ставила неизбежный вопрос о дальнейшем престолонаследии, поскольку все ближайшие родственники дома Стюартов были католиками. Общественное мнение в Англии и Шотландии было категорически против занятия престола католиками: это могло привести к ликвидации завоеваний Славной революции 1688 года, тем более что ближайшим претендентом был единокровный брат Анны — сын изгнанного во Францию Славной революцией Якова II. В условиях Войны за испанское наследство живший во Франции претендент «Яков III» находился в лагере врагов Англии и пользовался поддержкой Людовика XIV.
Генеалогическое древо
Правила престолонаследия
В соответствии с Актом монархом в Англии (а затем, с 1707, и в Великобритании) могло быть только лицо, состоящее в евхаристическом общении с Англиканской Церковью. От престолонаследия отстранялись:
- лица католического вероисповедания,
- лица, вступившие в брак с католиками[1], а также
- нисходящее потомство тех и других.
В соответствии с Актом после будущей королевы Анны от престола были последовательно отстранены:
- её брат Яков (Старый претендент),
- принцы Савойского дома — потомки Генриетты, герцогини Орлеанской, дочери Карла I,
- принцы Пфальцского дома — потомки сыновей Елизаветы, дочери Якова I.
В соответствии с актом преемницей Анны была назначена её двоюродная тётка — самая младшая дочь Елизаветы Пфальцской — София Ганноверская, вдова протестантского ганноверского курфюрста Эрнста Августа. Но София умерла за месяц с небольшим до Анны, и на британский престол вступил её сын, ганноверский курфюрст Георг I. Таким образом, Великобритания вступила в личную унию с Ганновером под властью Ганноверской династии (Вельфов).
Другие правовые положения
Помимо определения порядка престолонаследия в Акте было закреплено, что по королевскому помилованию нельзя приостанавливать производство по возбуждённому палатой общин обвинению, а в судебной системе была провозглашена несменяемость судей (невозможность их смещения со своей должности по распоряжению монарха; снятие с должности совершившего проступок судьи стало возможным лишь по решению обеих палат парламента).
Пересмотр Акта о престолонаследии
Несмотря на возросшую на волне либеральных настроений оппозицию со стороны католической церкви, считающей Акт оскорблением католиков и ущемлением их прав, Акт о престолонаследии продолжает действовать и сейчас.
Напишите отзыв о статье "Акт о престолонаследии (Великобритания)"
Примечания
- ↑ Лица, чьи супруги приняли католицизм после брака, от наследства не отстраняются, например, Эдвард, герцог Кентский.
Отрывок, характеризующий Акт о престолонаследии (Великобритания)
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.
Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
