Андрей (Герденев)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Андрей Герденев (ум. 1323) — епископ Киевской митрополии Константинопольского патриархата, епископ Тверской и Кашинский.



Биография

Родился в семье литовского князя Герденя.

В 1264 году принял православие, постригся в монашество и был назначен игуменом Тверского Богородичного монастыря.

В 1289 году рукоположен в Киеве митрополитом Максимом во епископа Тверского.

В 1290 году освятил в Твери храм в честь Преображения Господня.

В 1293 году по поручению великого князя Владимирского Дмитрия Александровича ездил в Торжок договариваться о мире с братом великого князя Андреем Александровичем.

В 1295 году венчал в Твери великого князя Владимирского и Тверского Михаила Ярославича.

В 1300 году участвовал в рукоположении Новгородского архимандрита Феоктиста.

Около 1311 года написал письмо в Константинополь патриарху Афанасию, в котором обвинял Петра, митрополита всея Руси в симонии (ставленных пошлинах) и просил разобрать и решить этот вопрос.

Патриарх для разбора дела отправил в Россию своего представителя. Около 1311 года был собран Переславский собор, на котором клирик патриарха принял сторону митрополита Петра.

Епископа Тверского Андрея и его единомышленников ответы и решение клирика патриарха Афанасия не устроили, тогда они отправляют в Константинополь монаха Тверского Богородичного монастыря Акиндина, по всей видимости, чтобы узнать мнение патриарха. Монах Акиндин прибыл в Константинополь, когда патриархом стал Нифонт I, а патриарх Афанасий I уже умер, не дождавшись решений Переславского собора. Монах Акиндин присутствовал на большом поместном соборе, на котором кроме патриарха Константинопольского Нифонта I, был еще патриарх Иерусалимский Афанасий III и 36 митрополитов. Монах Акиндин сам обращался с вопросом о ставленных пошлинах к патриарху и получил ответ, согласный с мнением епископа Андрея[1]. От патриарха Нифонта было принесено полание к великому князю Михаилу — «Послание Нифонта патриарха Константина града, к великому князю Михаилу всея Руси».[2], в котором от лица собора запрещал ставленные пошлины и писал о митрополите Петре:
Еще же паче горше митрополит творит — мзды емлет от ставления, яко и корчемит есть, продает благодать Святаго Духа.[3]
Монах Акиндин и сам написал грозное сочинение в обличении симонии «Написание Акиндина, мниха лавры святыя Богородица, к великому князю Михаилу, о поставляющих мзды ради».

28 марта 1316 года ушёл на покой.

Скончался в 1323 году. Похоронен в Спасо-Преображенском соборе.

Напишите отзыв о статье "Андрей (Герденев)"

Примечания

  1. [bookre.org/reader?file=752441&pg=97 Памятники древнерусского канонического права. Часть 1. Памятники XI—XV в. «Написание Акиндина, мниха лавры святыя Богородица, к великому князю Михаилу, о поставляющих мзды ради.»]
  2. [bookre.org/reader?file=752441&pg=94 Памятники древнерусского канонического права. Часть 1. Памятники XI—XV в. «Послание Нифонта патриарха Константина града, к великому князю Михаилу всея Руси.»]
  3. [bookre.org/reader?file=752441&pg=95 Памятники древнерусского канонического права. Часть 1. Памятники XI—XV в. «Написание Акиндина, мниха лавры святыя Богородица, к великому князю Михаилу, о поставляющих мзды ради.»]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Андрей (Герденев)

– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.