Арсений (Верещагин)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Арсений и фамилией Верещагин.

Архиепископ Арсений<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Прижизненный портрет работы Николая Лужникова, 1785 год.</td></tr>
Архиепископ Ярославский и Ростовский
6 мая 1788 — 23 декабря 1799
Предшественник:	епархия учреждена
Преемник:	Павел (Пономарёв)
Архиепископ Ростовский и Ярославский до 22 марта 1785 года — епископ
22 сентября 1783 — 6 мая 1788
Предшественник:	Самуил (Миславский)
Преемник:	Иосиф (Петровых) (викарий)
Епископ Тверской и Кашинский
1 апреля 1775 — 22 сентября 1783
Предшественник:	Платон (Левшин)
Преемник:	Иоасаф (Заболотский)
Епископ Архангелогородский и Холмогорский
22 декабря 1773 — 1 апреля 1775
Предшественник:	Антоний (Герасимов-Зыбелин)
Преемник:	Вениамин (Краснопевков-Румовский)
Имя при рождении:	Василий Иванович Верещагин
Рождение:	27 января 1736(1736-01-27) Кашин
Смерть:	23 декабря 1799(1799-12-23) (63 года) Санкт-Петербург
Похоронен:	Троицкий Макарьев монастырь
Принятие священного сана:	21 апреля 1767
Принятие монашества:	19 февраля 1767
Епископская хиротония:	22 декабря 1773
Награды:
Архиепископ Арсений на Викискладе

Архиепископ Арсений (в миру Василий Иванович Верещагин; 27 января 1736, Кашин — 23 декабря 1799, Санкт-Петербург) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Ярославский и Ростовский

Биография

Сын священника. Родился 27 января 1736 года в городе Кашине Тверской губернии. Получив образование сначала в Тверской и Троицкой семинариях, а затем в Славяно-греко-латинской академии в Москве, Василий Верещагин, в 1761 году, был определён учителем риторики в Тверскую семинарию, а в декабре 1766 года здесь же назначен префектом.

19 февраля 1767 года он пострижен в монашество в Жёлтиковом монастыре, с именем Арсения, на другой день рукоположён во иеродиакона, а 21 апреля — во иеромонаха и вместе с тем назначен настоятелем Малицкого Николаевского монастыря. В следующем году, 15 октября, он утверждён был в звании ректора и учителя богословия и посвящён в сан архимандрита тверского Отроча монастыря, откуда 10 августа 1771 года переведён в Троицкий Макарьев монастырь, с оставлением в должности ректора. Во всё время управления семинарией архимандрит Арсений отличался любовью к ученикам и заботливостью об их материальном благосостоянии и умственном развитии, что ясно выразилось в сохранившейся в семинарии инструкции, которую он составил для воспитанников, и сущность которой заключается в стремлении развить в учениках сознание своего человеческого достоинства и этим остановить их от дурных поступков, не прибегая к суровым мерам наказания, существовавшим в прежнее время.

22 декабря 1773 года архимандрит Арсений был рукоположён петербургским архиепископом Гавриилом (Петровым) во епископа Архангелогородского; чин посвящения был совершён в Санкт-Петербурге в соборе Зимнего дворца в присутствии Императрицы Екатерины II, которая при отъезде Арсения в Архангельск подарила ему архиерейское облачение и 2000 рублей на путевые расходы. Архангелогородскую кафедру он занимал всего год с небольшим.

1 апреля 1775 года он был переведён в Тверскую епархию, которою и управлял восемь лет. При переезде императрица выслала ему 1000 рублей. Находясь на пути между двумя столицами, Арсений часто встречал её и всегда говорил приветственные речи. Его назначение на тверскую кафедру было встречено в Твери с глубокою радостью, в особенности в среде учащих и учащихся Тверской семинарии, где ещё свежо было в памяти время его ректорства. Он вполне оправдал возлагавшиеся на него надежды и сделал для семинарии больше, чем кто-либо из его предшественников. При нём был, между прочим, выстроен и открыт новый дом для семинарии, на избранном им месте, в центре старого Тверского кремля. Среди хлопот о построении дома для семинарии, преосвященный не менее заботился и о внутреннем её благоустройстве. Так как число учащихся в это время значительно возросло, а денежные средства остались те же, то епископ Арсений, насколько мог, восполнял недостаток из своих личных средств. К этому же времени относится введение преподавания в семинарии, вместо латинского, на русском языке: есть основания предполагать, что им же введены в круг семинарского преподавания физика и гражданская история. Любовь семинаристов к своему архипастырю выразилась в массе од, речей и стихотворений, написанных в честь его и хранившихся в рукописях семинарской библиотеки.

22 сентября 1783 года преосвященный Арсений перемещён был в Ростов и здесь 22 марта 1785 года возведён в сан архиепископа. С 1788 года в связи с переводом архиерейской кафедры из Ростова в губернский город Ярославль стал именоваться архиепископом Ярославским и Ростовским. Местом проживания Арсения был назначен ярославский Спасо-Преображенский монастырь, ставший Архиерейским домом. Благодаря ему в 1789—1791 годах в Ярославле был построен каменный храм святителя Леонтия Ростовского, установлен ежегодный крестный ход к храму из центра города. 5 апреля 1797 года присутствовал на коронации императора Павла I, пожаловавшего ему деньги на покупку в Санкт-Петербурге подворья и устроение при нём домового храма. В 1797 году освидетельствовал в Тотьме обретённые в 1796 году мощи преподобного Феодосия Тотемского.

8 ноября 1797 года был назначен членом Священного Синода. Умер 23 декабря 1799 года, находясь в Санкт-Петербурге. Погребён, согласно завещанию, в Большой церкви Троицкого Макарьева монастыря, против южных пономарских дверей, близ правого клироса.

Награждён орденами св. блгв. кн. Александра Невского (1797) и св. Иоанна Иерусалимского большого креста (1799).

Писатель и книжник

Будучи знатоком греческого языка, преосвященный Арсений исправил и издал в 1772 году, в двух частях, славянский перевод бесед Златоустовых о покаянии и на некоторые господские праздники, сделанный игуменом Софронием (Младеновичем). Из речей его, часто им произносимых, напечатаны: «Слово о истинной славе в день тезоименитства Императрицы Екатерины II» (М., 1779); «Слово при начатии выборов в новые должности, на основании высочайших учреждений» (Тверь, 1781). Публиковал свои речи и проповеди в ярославском журнале «Уединенный пошехонец» — первом русском провинциальном ежемесячном издании; был его цензором. Сохранились его автобиографические записки. Архиепископ Тверской Савва издал в 1893 году «Сборник писем духовных лиц XVIII века к преосвященному Арсению Верещагину».

Не будучи сам поэтом, Арсений любил поэзию и покровительствовал ученикам, занимавшимся музами. От его времени осталось множество стихотворных произведений не только учеников, но и церковнослужителей, положенных иногда и на ноты. Часть сочинений учителей и учеников Ярославской семинарии на средства Арсения отпечатана небольшою книжкою в Ярославле в 1791 году, и носит заглавие «Оды, разговоры, надписи, канты, сочиненные и говоренные в разные времена в Ярославле».

Обладал личной библиотекой из нескольких тысяч томов, изданных исключительно на иностранных языках в Европе и России. Ныне большая её часть находится в Ярославском и Ростовском музеях-заповедниках. Благодаря Верещагину его хороший знакомый А. И. Мусин-Пушкин стал владельцем рукописи «Слова о полку Игореве».

Портреты

В дневниках архиепископа Арсения за 1786—1791, 1797—1799 годы есть упоминание о создании нескольких его портретов. Сохранились 2 погрудных портрета иерарха 1785 и 1786 годов (ГМЗРК) работы ростовского художника Н. С. Лужникова (масло, холст), портрет конца 1790-х годов (ЯИАХМЗ). Имеется поколенный гравированный портрет в овале 1783 года работы Л. Галахова. На портрете созданном около 1795 года Арсений представлен с братией ростовского архиерейского дома (известен по эстампу).

Источники

• [www.rulex.ru/xPol/index.htm?pages/02/309.htm Арсений, первый архиепископ Ярославский] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Беляева А. В. [www.pravenc.ru/text/76222.html Арсений (Верещагин)] // Православная энциклопедия
• Титов А. А. [memoirs.ru/texts/Titov_AA_IV86_23_2.htm Последний Ростовский архиепископ Арсений IV, Верещагин] // Исторический вестник, 1886. — Т, 23. — № 2. — С. 392—396.

Литература

• Титов А. А. Столетие ярославской архиерейской кафедры и первый ярославский архиепископ Арсений. — М., 1887. — 23 с.
• Колбасова Т. В. [www.rostmuseum.ru/publication/historyCulture/2002/kolbasova01.html Иконография архиепископа Ростовского и Ярославского Арсения (Верещагина)]. ГМЗ «Ростовский кремль»
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003634175#?page=5 Сборник писем духовных лиц XVIII в. к преосвященному Арсению (Верещагину), архиепископу Ростовско-Ярославскому, бывшему епископу Тверскому и Кашинскому] / Изд. Саввою, архиеп. Твер. и Кашин. — Тверь: тип. Губ. правл., 1893.

Отрывок, характеризующий Арсений (Верещагин)

Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.