Ашок Кумар

Ашок Кумар
англ. Ashok Kumar хинди अशोक कुमार
Имя при рождении:	Кумудлал Кунджилал Гангули
Дата рождения:	13 октября 1911(1911-10-13)
Место рождения:	Бхагалпур, Бихар, Британская Индия
Дата смерти:	10 декабря 2001(2001-12-10) (90 лет)
Место смерти:	Мумбаи, Махараштра, Индия
Гражданство:	Индия
Профессия:	актёр, кинопродюсер, кинорежиссёр
Карьера:	1936—1997
Награды:

Ашок Кумар Гангули, более известный как Ашок Кумар (англ. Ashok Kumar, хинди अशोक कुमार, настоящее имя — Кумуд Кумар Гангули, англ. Kumud Kumar Ganguly, или Кумудлал Кунджилал Гангули, англ. Kumudlal Kunjilal Ganguly; 13 октября 1911 — 10 декабря 2001) — индийский актёр, продюсер и режиссёр. Снялся в более 250 индийских фильмах. Удостоен правительственных наград Падма Шри и Падма Бхушан и высшей кинематографической награды Индии — Премии имени Дадасахеба Пхальке.

Биография

Ашок Кумар (урожденный Кумуд Гангули) появился на свет 13 октября 1911 года в Бхагалпуре (ныне штат Бихар) в семье обеспеченных бенгальских заминдаров (помещиков), эмигрировавших из Бенгалии и вырос в Кхандве (ныне штат Мадхья-Прадеш). Родителями Ашока были Кунджилал и Гаури Деви Гангули, в семье было ещё трое детей: дочь Сати Деви (род. 1916, вышла замуж за продюсера Шашадхара Мукерджи, бабушка актрисы Каджол) и сыновья Ануп Кумар (род. 1924) и Кишор Кумар (род. 1929), также ставшие актёрами Болливуда. Отец Ашока, его деды и дяди были юристами и прочили ему такую же судьбу, отправив изучать право в Калькутту. Однако он сам мечтал стать режиссёром, поэтому бросил учебу и 28 января 1934 года приехал в Бомбей.

Карьера

В Бомбее он, с помощью своего зятя Шашадхара, который в то время работал звукооператором в Bombay Talkies, устроился работать на киностудию лаборантом, чтобы накопить денег на обучение кинопроизводству в Германии. Ашок не думал становиться актёром, так как в то время это была непрестижная профессия. Однако владелец студии, режиссёр Химаншу Рай, убедил его сняться в фильме «Ладья жизни» (Jeevan Naya, 1936), когда актёр, который должен был сыграть главную роль, сбежал с женой режиссёра, актрисой Девикой Рани. Она вскоре вернулась, поссорившись с любовником, и стала первой экранной партнершей Ашока Кумара. Вместе они снялись в пяти фильмах подряд в 1936-37 годах. Их фильм «Неприкасаемая» (Achhut Kanya, 1936), где Ашок сыграл молодого брахмана, который был готов бросить вызов социальным нормам, женившись на девушке из низшей касты, имел необычайный успех. Песня «Main ban ke chidiya», исполненная в фильме самим актёрами, популярна и в наши дни. Однако, несмотря на успех фильмов, критики отмечали неловкость в актёрской игре Кумара.

Его следующей экранной парой стала Лила Читнис, их фильмы Kangan (1939), Bandhan (1940) и Jhoola (1941) стали хитами и сделали его звездой. Его актёрское мастерство к этому времени значительно улучшилось. Примечательна также, исполненная им, роль радикального журналиста в фильме Naya Sansar (1941) по сценарию Аббаса.

Наиболее известную свою роль он исполнил в фильме «Судьба» (Kismet, 1943), сыграв непрерывно курящего карманника с доброй душой. До этого в индийском кино не было прецедентов, когда героя фильма нельзя было однозначно назвать хорошим или плохим. Кроме того Ашок Кумар — первый в Болливуде исполнил в фильме двойную роль. «Судьба» также стал первым индийским фильмом сертифицированным как «блокбастер на все времена». Он шел в кинотеатрах Бомбея в течение года, а в Калькуттском кинотеатре Roxy — 44 месяца и собрал в прокате рекордную по тем временам сумму в 10 миллионов рупий.

Покинув Bombay Talkies после смерти Химаншу Рая, в 1943 году Ашок основал студию Filmistan совместно с Р. Б. Чунилалом, Шашадхаром и Гьямом Мукерджи и снялся в двух её первых фильмах Chal Chal Re Navjavan и Eight Days. Когда через несколько лет Девика Рани решила оставить кинематограф, и Bombay Talkies была выставлена на продажу, Ашок Кумар выкупил её и выступил в качестве продюсера в фильмах Ziddi (1948), «Особняк» (Mahal, 1949) и Mashal (1950). К сожалению, в связи с денежными проблемами студия была закрыта в 1952 году. После этого он создал собственную Ashok Kumar Productions, которая выпустила три его фильма Raagini (1958), Kalpana (1960) и Meri Soorat Teri Aankhen (1963).

В 1950-х годах, когда Лила Читнис перешла на роли матерей, Кумар начал работать с более молодыми актрисами: Налини Джайвант (10 фильмов) и Миной Кумари (14 фильмов). С Налини у него завязался роман, который однако никак не отразился на его браке. Среди его фильмов того времени — Sangram (1950), снятый с проката из-за сцены убийства героя собственным отцом, и Ek-Hi-Raasta (1958), в котором его герой женится на вдове. В это же время Ашок Кумар работал с известным режиссёром Бималом Роем, снявшись в его фильмах «Замужем» (1953), основанном на романе бенгальского писателя Шарата Чандры Чаттерджи, и «Заключённая» (1963).

В 1958 году он сыграл в фильме «Тот, кто управляет машиной» вместе со своими братьями Анупом и Кишором. Фильм Rakhi (1962), в котором они вместе с Вахидой Рехман сыграли брата и сестру, принёс ему первую Filmfare Award за лучшую мужскую роль. В следующем году он номинировался за фильм «Заблуждение», в котором исполнил роль мужа, чья жена разрывается между долгом перед семьей и любовью к другому мужчине. Вторую и последнюю премию в данной номинации он получил за фильм «Благословение» 1968 года.

В 1960-х Ашок Кумар перешел на характерные роли, часто играя отцов. Роль Гопала в фильме Afsana (1966) принесла ему премию Filmfare Award за лучшую мужскую роль второго плана. Номинацией данной премии также были отмечены роли в фильмах Mehrban (1967), «Виктория 203» (1972) и «Маленькая вещь» (1975). Одиним из его последних фильмов был «Возвращение похитителей ценностей» (1996), сиквел «Похитителя ценностей» (1967), в котором он исполнил роль злодея. Он также играл в сериале Hum Log, демонстрируемом на канале Doordarshan в 1984-85 годах.

Ашок Кумар снимался в кино на протяжении 63-х лет, сыграв в более 200 фильмов. Он оставил кинематограф в 1997 году, когда его здоровье ухудшилось.

Личная жизнь

Ашок Кумар женился 20 апреля 1936 года по воле родителей. Его жену звали Шобха, и она была на десять лет младше него. У супругов было четверо детей: сын Аруп (снялся в одном фильме) и дочери Бхарти Джеффри, Рупа Варма (вышла замуж за актёра Девена Варма) и Прити Гангули. Среди их внуков — актриса Анурадха Патель. Шобха скончалась за несколько дней до пятидесятилетней годовщины их брака.

Он пережил обоих своих младших братьев. Кишор Кумар умер в день его 76-летия, и с тех пор Ашок больше не праздновал свой день рождения. Сам актёр скончался в 14:30 10 декабря 2001 года в своём доме в Чембуре (Мумбаи) от сердечной недостаточности.

Частичная фильмография

За свою карьеру в кино Ашок Кумар снялся в более 250-и фильмах.

Год		Русское название	Оригинальное название	Роль
1936	ф	Ладья жизни	Jeevan Naya	Ранджит
1936	ф	Неприкасаемая	Achhut Kanya	Пратап
1943	ф	Судьба	Kismet	Шекхар, Мадан
1953	ф	Замужем	Parineeta	Шекхар Рай
1959	ф	Цветок в пыли	Dhool Ka Phool	адвокат Джагдиш Чандра
1960	ф	Закон	Kanoon	судья Бадри Прасад
1960	ф		Rakhi	Радж «Раджу» Кумар
1962	ф	Арти	Aarti	доктор Пракаш
1963	ф	Моя любимая	Mere Mehboob	Булан Ахтар Чангези
1963	ф	Заключённая	Bandini	Бикаш Гхош
1963	ф	Заблуждение	Gumrah	адвокат Ашок
1966	ф	Материнская любовь	Mamta	Маниш Рой
1967	ф	Похититель ценностей	Jewel Thief	Арджун Сингх
1968	ф	Благословение	Aashirwad	Шивнат «Джогги Тхакур» Чаудхари
1969	ф	Преданность	Aradhana	командор Гангули
1969	ф	Слезы, ставшие цветами	Aansoo Ban Gaye Phool	Видьянанд
1969	ф	Жизненный путь	Satyakam	Сатьячаран Ачария
1971	ф	Новые времена	Naya Zamana	Сачин Чаудри
1972	ф	Куртизанка	Pakeezah	Шахабуддин
1972	ф	Виктория 203	Victoria No. 203	Раджа
1973	ф	Два цветка	Do Phool	Диван Бахадур Атал Рай
1973	ф	Влечение	Anuraag	мистер Рай
1979	ф	Амар Дип	Amar Deep	Дон (камео)
1975	ф	Мили	Mili	мистер Кханна
1975	ф	Маленькая вещь	Chhoti Si Baat	полковник Сингх
1978	ф	Хочешь жить — умей вертеться!	Khatta Meetha	Хоми Мистри
1980	ф	Красавица	Khubsoorat	Дварка Прасад Гупта
1982	ф	Бес в ребро	Shaukeen	Ом Пракаш Чаухари
1982	ф	Шакти	Shakti	комиссар полиции
1985	ф	Куртизанка	Tawaif	мистер Нигам
1987	ф	Мистер Индия	Mr India	профессор Синха
1997	ф	Возвращение похитителей ценностей	Return of Jewel Thief	принц Арджун

Награды

• 1959 — Премия Академии Сангит Натак
• 1962 — четвертая по высоте гражданская награда Индии Падма Шри
• 1963 — Filmfare Award за лучшую мужскую роль — Rakhi
• 1964 — Премия Бенгальской ассоциации киножурналистов за лучшую мужскую роль в фильме на хинди — «Заблуждение»
• 1967 — Filmfare Award за лучшую мужскую роль второго плана — Afsana
• 1970 — Премия Бенгальской ассоциации киножурналистов за лучшую мужскую роль в фильме на хинди — «Благословение»
• 1970 — Filmfare Award за лучшую мужскую роль — «Благословение»
• 1970 — Национальная кинопремия (Индия) за лучшую мужскую роль — «Благословение»
• 1995 — Star Screen Award за пожизненные достижения
• 1996 — Filmfare Award за пожизненные достижения
• 1989 — Премия имени Дадасахеба Фальке
• 1999 — третья по высоте гражданская награда Индии Падма Бхушан
• 2001 — премия Awadh Samman от правительства штата Уттар-Прадеш

Ссылки

• Ашок Кумар (англ.) на сайте Internet Movie Database
• Dinesh Raheja. [www.rediff.com/movies/2002/apr/29dinesh.htm Ashok Kumar: The jewel in Bollywood's crown] (англ.). Rediff.com (29 April 2002).

Отрывок, характеризующий Ашок Кумар

Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.