Великий понедельник

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Вели́кий понедельник, Страстно́й понедельник — понедельник Страстной недели. В этот день воспоминается ветхозаветный патриарх Иосиф, проданный братьями в Египет, как прообраз страдающего Иисуса Христа, а также евангельское повествование о проклятии Иисусом бесплодной смоковницы, символизирующей душу, не приносящую духовных плодов — истинного покаяния, веры, молитвы и добрых дел.





Евангельский рассказ

Поутру же, возвращаясь в город, взалкал; и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек.

После этого Иисус пришёл в Иерусалимский Храм, где рассказал притчи о двух сыновьях и о злых виноградарях.

Богослужение

Православная церковь

Утреня

С Великого понедельника начинается предписанное Типиконом чтение всей Псалтири (кроме 17-й кафизмы), которое продолжается первые три дня Страстной седмицы. Утреня совершается по чину великопостной, то есть после шестопсалмия поётся Аллилуйя со стихами. Затем троекратно исполняется особый тропарь первых трёх дней Страстной седмицы «Се Жених грядет в полунощи»:

Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: недостоин же паки, егоже обрящет унывающа. блюди убо душе моя, не сном отяготися, да не смерти предана будеши, и Царствия вне затворишися, но воспряни зовущи: Свят, Свят, Свят еси Боже, Богородицею помилуй нас[1].

Этот тропарь, являясь реминисценцией притчи о десяти девах, напоминает верующим о Страшном суде и призывает их к духовному бодрствованию. Во время пения тропаря совершается по обычаю (отсутствующему в Типиконе) полное каждение храма и молящихся.

После чтения рядовой кафизмы из Псалтири молящимся предлагается евангельский рассказ о проклятии бесплодной смоковницы и две притчи (о двух братьях и злых виноградарях) (зачало 84: Мф. 21:18-43). Канон утрени Великого понедельника представляет собой трипеснец (то есть содержит только три песни из девяти возможных: первую, восьмую и девятую) Космы Маюмского. После девятой песни канона троекратно поётся ексапостиларий (светилен) первых четырёх дней Страстной седмицы: «Чертог Твой вижду, Спасе мой» (реминисценция притчи о брачном пире).

Чертог Твой вижду Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь: просвети одеяние души моея Светодавче, и спаси мя.

Упоминаемый в ексапостиларии чертог представляет собой, по мнению толкователей, горницу Тайной вечери, и молящимся предлагается, таким образом, задуматься о том, насколько достойны они быть свидетелями и участниками событий Страстной седмицы. Уставом предусмотрено, что это важный ексапостиларий должен исполняться канонархом посреди храма со свечой в руках, а молящиеся совершают земной поклон.

В греческих Церквах утреня Великих понедельника, вторника и среды называется «Утреней Жениха», в собственно понедельник из алтаря торжественно выносится и полагается посреди храма икона «Жених Церкви», изображающая Христа в терновом венце[2].

Часы

В Великий понедельник и два последующих дня часы совершаются по образцу великопостных — с земными поклонами на тропарях каждого часа и на молитве Ефрема Сирина. Особенностью часов этих трёх дней являются:

Литургия

Совершается литургия преждеосвященных даров. Стихиры на «Господи, воззвах» возвращают молящихся к обстоятельствам, предшествовавшим входу в Иерусалим: пророчеству Христа о Его грядущих смерти и воскресении, просьбе Саломеи и её сыновей о привилегированных местах в будущем Царстве, беседе с апостолами о первенстве через служение ближним. Эти же стихиры указывают и на будущие события: распятие, погребение и воскресение. Характерным примером может служить первая из этих стихир (она же исполняется и «на хвалитех» на утрени):

Грядый Господь к вольней страсти, апостолом глаголаше на пути: се восходим во Иерусалим, и предастся Сын Человеческий, якоже писано о Нем. Придите убо и мы, очищенными смыслы, сшествуим Ему, и сраспнемся, и умертвимся Его ради житейским сластем, да и оживем с Ним, и услышим вопиюща Его: не ктому в земный Иерусалим за еже страдати, но восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу моему и Богу вашему, и совозвышу вас в горний Иерусалим, в Царство Небесное.

В качестве паремий предлагаются:

  • 1 глава книги Исход (Исх. 1:1-20), напоминающая о страданиях евреев в Египте и злобе фараона, желавшего смерти новорождённых еврейских мальчиков;
  • начало книги Иова (Иов. 1:1-12), где праведности Иова противопоставляется злоба дьявола, желающего искусить праведника.

Далее читается Евангелие о втором пришествии (зачало 98: Мф. 24:3-35). Апостол на литургии не читается. В конце службы читается особый отпуст: «Грядый Господь на вольную страсть нашего ради спасения, Христос, истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Своея Матере, святых славных и всехвальных апостол, святых праведных Богоотец Иоакима и Анны и всех святых…».

Тема Иосифа

Богослужение Великого Понедельника пронизано воспоминаниями о ветхозаветном Иосифе. В его страданиях от возненавидевших его братьев, его целомудренном воздержании и незаслуженном заключении в темницу Церковь видит прообраз страданий Христовых. В конечном торжестве Иосифа и его возвышении в Египте предызображается воскресение Христово и Его победа над миром. Подобно Иосифу, простившему братьев и питающему их земными благами, Христос примиряет с Собой падшее человечество и питает верных Своими Телом и Кровью. История Иосифа и жены Потифара символически противопоставляется падению прародителей: жена Потифара, подобно Еве, стала сосудом лукавого змея, но Иосиф, в отличие от Адама и подобно грядущему Спасителю, смог противостоять соблазну и остаться чистым от греха; согрешивший Адам устыдился своей наготы перед Богом, а целомудренный Иосиф предпочёл остаться нагим, лишь бы сохранить свою нравственную чистоту. Традиция видеть в истории Иосифа прообраз евангельских событий прослеживается вплоть до апостольских времён и может быть найдена в Деяниях (Деян. 7:9-16).

Типичным примером темы Иосифа может служить икос Великого понедельника:

На рыдание ныне приложим рыдание, и излием слезы со Иаковом, плачущеся Иосифа приснопамятнаго и целомудреннаго, порабощеннаго убо телом, душу же непорабощену соблюдшаго, и Египтом всем царствовавшаго: Бог бо подает рабом Своим венец нетленный.

Католическая церковь

Литургия совершается обычным порядком. Первое чтение Литургии слова — пророчество о Мессии из книги Исайи (Ис. 42:1-7), евангельское чтение этого дня (Ин. 12:1-11) повествует о том, как сестра Лазаря Мария помазала ноги Иисуса миром. Согласно Евангелию от Иоанна это происходило за день до Входа Господня в Иерусалим, однако читается этот текст в Великий понедельник, так как в субботу читается фрагмент Евангелия, повествующий о воскрешении Лазаря.

Причастное песнопение Великого понедельника взято из Псалма 101 — «Не скрывай лица Твоего от меня; в день скорби моей приклони ко мне ухо Твоё; в день когда воззову к Тебе, скоро услышь меня» (Пс. 101:3).

В амвросианском обряде до литургической реформы Павла VI на мессе читался отрывок Лк. 21:34-38 (предупреждение Иисуса о скором Страшном суде), после реформ — Ин. 12:27-36 (последняя публичная проповедь Христа в Иерусалиме)[2].

Древневосточные церкви

В западно-сирском, восточно-сирийском, коптском, армянском обрядах богослужение Великого понедельника, как и последующих Великих вторника и среды, характеризуется обилием библейских чтений. Так в восточно-сирском обряде в Великий понедельник читаются Быт. 37:1-23 (завистливые братья намереваются убить Иосифа), Нав. 22:21-30 (Иисус Навин отпускает колена Рувима и Гада в их уделы за Иордан), в этот же день вспоминается воскрешение Лазаря.

В богослужении западно-сирского обряда ночью Великого понедельника совершается особый чин «Восхождения на небеса» (иначе «10 светильников» или «10 дев»). Пресвитеры и диаконы обходят вокруг (или от северных к южным вратам) храма, воспевая псалом 117 и особые гимны, напоминающие «Се, Жених грядет в полунощи». Затем в полной темноте поётся покаянный псалом 50, совершается ряд библейских чтений (в том числе притча о десяти девах (Мф. 25:1-13)), после ектении предстоятель трижды касается крестом алтарной завесы, царские врата и завеса отверзаются, зажигаются все храмовые светильники, и процессия священнослужителей входит в алтарь[3].

Армянская церковь, подчёркивая особый траурный характер Великого понедельника, как и двух последующих дней, не совершает литургии. В западно- и восточно-сирских обрядах в эти три дня служится литургия преждеосвященных даров[3].

Напишите отзыв о статье "Великий понедельник"

Примечания

  1. ↑ В греческих Церквах последние слова тропаря переменны: «Предстательствы бесплотных спаси нас» (в понедельник), «Молитвами святаго (имя храмового святого) спаси нас» (во вторник), «Богородицею помилуй нас» (в среду)
  2. ↑ 1 2 [www.pravenc.ru/text/150085.html#part_6 Великие понедельник, вторник и среда в Православной энциклопедии]
  3. ↑ 1 2 [www.pravenc.ru/text/150085.html#part_6 ВЕЛИКИЕ ПОНЕДЕЛЬНИК, ВТОРНИК, СРЕДА]

Источники

  • Богослужение православной церкви (репринтное издание 1912 года). — М.: Даръ, 2005. — С. 366-367.
  • [www.sanarka.ru/index.php?name=News&op=article&sid=24 Великий Понедельник Страстной седьмицы Великого поста]
  • [days.pravoslavie.ru/rubrics/canon401.htm?id=401 Понедельник Великой седмицы. Песнопения Триоди Постной] на сайте Православие.Ru
  • [www.pravenc.ru/text/150085.html#part_6 Великие понедельник, вторник и среда] // Православная энциклопедия

Отрывок, характеризующий Великий понедельник

– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Великий_понедельник&oldid=81227060»