Диньеш, Лайош
Поделись знанием:
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
Лайош Диньеш венг. Lajos Dinnyés<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> | |||
| |||
---|---|---|---|
31 мая 1947 — 10 декабря 1948 | |||
Предшественник: | Ференц Надь | ||
Преемник: | Иштван Доби | ||
| |||
14 марта 1947 — 31 мая 1947 | |||
Предшественник: | Альберт Барта | ||
Преемник: | Петер Вереш | ||
Рождение: | 16 апреля 1901 Дабаш, Австро-Венгрия | ||
Смерть: | 3 мая 1961 (60 лет) Будапешт, Венгерская Народная Республика | ||
Партия: | Независимая партия мелких хозяев |
Лайош Диньеш (венг. Lajos Dinnyés, 16 апреля 1901, Дабаш, Австро-Венгрия — 3 мая 1961, Будапешт, Венгерская Народная Республика) — венгерский государственный деятель, премьер-министр Венгрии (1947—1948).
Биография
После окончания сельскохозяйственного колледжа и экономическую академию в городе Кестхей с 1930 г. был фермером. В 1930 гю вступил в ряды Партии мелких сельских хозяев, которую он представлял в парламенте (1931—1939). Во время Второй мировой войны принимал активное участие в движении Сопротивления.
С 1945 г. до своей смерти он избирался членом и несколько раз заместителем председателя Национального Собрания, последний раз в 1958 г.
- март-сентябрь 1947 гг. — министр обороны в правительстве Ференца Надя,
- 1947—1948 гг. — премьер-министр Венгрии. В этот период по инициативе лидера коммунистов Матьяша Ракоши правительство провело национализацию основных отраслей венгерской экономики и коллективизацию сельского хозяйства. Был отправлен в отставку после побега министра финансов страны Иштвана Ньяради в Швейцарию,
- 1948—1952 гг. — президент Объединенного научно-исследовательского института сельского хозяйства,
- 1952—1960 гг. — генеральный директор Национальной сельскохозяйственной библиотеки и Национального Центра сельскохозяйственной документации.
Напишите отзыв о статье "Диньеш, Лайош"
Ссылки
- [www.rev.hu/sulinet45/szerviz/kislex/biograf/dinnyes.htm Биография]
- [www.rev.hu/history_of_45/szerviz/kislex/biograf_uk/dinnyes.htm Биографическая справка]
|
Отрывок, характеризующий Диньеш, Лайош
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.