Елизавета Гессен-Дармштадтская (1895—1903)

О жене великого князя Сергея Александровича см. Елизавета Фёдоровна.

Елизавета Гессен-Дармштадтская нем. Elisabeth von Hessen-Darmstadt<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Елизавета в 1903 году</td></tr>
Рождение:	11 марта 1895(1895-03-11) Дармштадт, Великое герцогство Гессен, Германская империя
Смерть:	16 ноября 1903(1903-11-16) (8 лет) Скерневице, царство Польское, Российская империя
Место погребения:	Розенхёэ, Дармштадт
Род:	Гессенский дом
Имя при рождении:	Елизавета Мария Алиса Виктория
Отец:	Эрнст Людвиг, великий герцог Гессенский
Мать:	Виктория Мелита Саксен-Кобург-Готская

Елизаве́та Мари́я Али́са Викто́рия Ге́ссенская и Прире́йнская (нем. Elisabeth Marie Alice Victoria von Hessen und bei Rhein; 11 марта 1895, Дармштадт — 16 ноября 1903, Скерневице) — единственная дочь великого герцога Гессенского Эрнста Людвига и его первой жены английской принцессы Виктории Мелиты.

Елизавета была племянницей последней русской императрицы Александры Фёдоровны, любимой правнучкой Виктории, королевы Великобритании по отцу, и правнучкой русского императора Александра II по матери. Родители девочки развелись в 1901 году, и принцесса много времени стала проводить с отцом, который буквально боготворил её.

В 1903 году Елизавета с отцом отправилась на встречу с русской императорской семьёй в Скерневице, где много времени провела в обществе дочерей императора. В ноябре девочка заболела, однако особого значения сразу этому не придали. 16 ноября Елизавета умерла от тифа, однако ходили слухи, что она стала жертвой попытки отравления Николая II.

Рождение

Елизавета родилась в 1895 году в семье Эрнста Людвига, великого герцога Гессенского и его первой жены, британской принцессы Виктории Мелиты. Новорождённая принцесса получила титул Её Великогерцогского высочества, который носила всю свою недолгую жизнь. Девочка была крещена 24 марта 1895 года в Новом дворце Дармштадта под именами Елизавета Мария Алиса Виктория. Свои имена «Елизавета» и «Алиса» девочка получила в честь сестёр Эрнста Людвига великой княгини Елизаветы Фёдоровны и русской императрицы Александры Фёдоровны (до принятия православия — Елизаветы и Алисы Гессенских), «Мария» и «Виктория» — в честь сестры Виктории Мелиты румынской королевы Марии и британской королевы Виктории соответственно. Восприемниками при крещении стали Елизавета Фёдоровна и Мария Эдинбургская, а также дед принцессы — Альфред, герцог Эдинбургский и Саксен-Кобург-Готский.

По материнской линии Елизавета была правнучкой русского императора Александра II через его единственную дочь Марию; по отцовской линии девочка была внучкой Людвига IV, великого герцога Гессенского, и Алисы Великобританской. Дед Елизаветы по матери и бабушка по отцу были родными братом и сестрой и, таким образом, родители девочки, прозванные в семье Эрни и Даки, приходились друг другу кузенами. Брак Эрнста Людвига и Виктории Мелиты, заключённый по настоянию общей бабушки, британской королевы Виктории, не был счастливым с самого начала.

Елизавета родилась, когда Виктории Мелите было восемнадцать лет. Она любила Елизавету, однако ей было трудно конкурировать с любовью Эрнста к их дочери. Эрнст был убеждён, что только он мог понять дочь ещё до того, как она научилась говорить. Когда девочке исполнилось шесть месяцев, её должны были переселить в новую комнату, и отец «консультировался» с ней по поводу цветовых предпочтений: Эрнст Людвиг утверждал, что она выдавала «счастливый короткий визг», когда он показывал ей особый оттенок сиреневого материала; исходя из этого опыта, герцог декорировал комнату дочери в сиреневых тонах. В 1902 году Эрнст Людвиг заказал австрийскому архитектору Йозефу Марии Ольбриху строительство для дочери игрового домика с собственным садом на территории бывшего охотничьего замка Вольфсгартен в Лангене. Высота домика составляла 1,9 метров; само здание состояло из салона и кухни и было полностью адаптировано под размеры и потребности ребёнка. На фасаде домика красовался вензель Елизаветы. Эрнст Людвиг проводил много времени в этом доме, в то время как остальным взрослым запрещалось ступать на его территорию, что явилось «сильным разочарованием [для] королевской медсестры и воспитателей, которые, как можно было заметить, нетерпеливо вышагивали взад и вперед снаружи в ожидании момента, когда можно остановить игры молодой резвой принцессы и вывести её [из сада]». В наши дни этот игровой дом является последним творением Ольбриха, сохранившим свой исходный облик.

Детство

Маргарита Игер, гувернантка дочерей императора Николая II, описывала Елизавету как «милого и довольного ребёнка с большими серо-голубыми глазами и с густыми тёмными волосами. Она была похожа на свою мать не только лицом, но и манерами». В возрасте четырёх лет принцесса изъявила желание иметь маленькую сестру и попыталась уговорить своих тётю и дядю позволить родителям удочерить одну из кузин со стороны отца — великую княжну Татьяну Николаевну. У родителей Елизаветы был ещё один ребёнок, мальчик, родившийся мёртвым в 1900 году.

Принцесса была любимой правнучкой королевы Виктории, которая нежно называла её «своей драгоценностью» (англ. my precious). Королева Виктория отказалась дать разрешение на развод Виктории Мелите и Эрнсту Людвигу ради Елизаветы. Именно Елизавета была той принцессой, которую королева пожелала увидеть первой и от которой, также первой, пожелала приняла поздравления в восьмидесятый день рождения в 1899 году. Когда Елизавета услышала, как по дороге ниже Виндзорского замка приближается повозка королевы, запряжённая пони, маленькая принцесса выбежала на балкон, замахала руками и прокричала «Бабушка, бабушка, я здесь!»; игривость Елизаветы заставила королеву весело рассмеяться.

Елизавета рано стала исполнять обязанности при герцогском дворе. Так, в 1901 году она вместе с родителями открывала выставку объединения художников Дармштадта. В том же 1901 году, 22 января, умерла королева Виктория. Незадолго до её смерти бабушка Елизаветы, великая княжна и герцогиня Эдинбургская Мария Александровна, привела пятилетнюю принцессу к прабабушке, чтобы попрощаться. После смерти королевы девочку привели взглянуть на тело великой прабабушки и ей было сказано, что теперь королева находится с ангелами, на что Елизавета возразила: «Но я не вижу крыльев». На похоронах Виктории Елизавета сидела рядом со своим троюродным братом Дэвидом, который позднее стал королём Эдуардом VIII. «Милый маленький Дэвид вёл себя так хорошо во время службы, — писала его тётка Мод, — и его поддерживала маленькая гессенская девочка, которая взяла его под своё покровительство и провела в обнимку с ним большую часть времени. Они выглядели такой милой парой». В своих мемуарах, написанных, когда после смерти принцессы прошло более тридцати лет, Эрнст Людвиг отмечал, что Елизавета была «глубоко чувствительна» и имела «очень большое сердце». Он также писал, что «никогда не знал ребёнка, который имел бы столько же влияния на взрослых. Её внутренняя личность была очень сильной, и она имела естественные качества, которые не давали ей стать испорченной». В декабре 1901 года, после смерти королевы Виктории, родители Елизаветы смогли развестись; её мать к тому времени уже имела связь с другим своим кузеном, своим будущим мужем, великим князем Кириллом Владимировичем. Развод родителей означал, что принцессе придётся жить по полгода с отцом в Дармштадте и полгода с матерью в её новом доме в Кобурге. Поначалу Елизавета относилась к матери холодно, будучи обиженной на развод, и предпочитала всё время оставаться с отцом, хотя Виктория Мелита делала всё возможное, чтобы наладить отношения с дочерью во время своих немногочисленным визитов.

В своих мемуарах Эрнст писал, что ему с трудом удавалось уговорить Елизавету навестить мать. Перед одним из визитов Эрнст Людвиг обнаружил принцессу «скулившей под диваном, полной отчаяния». Он заверил Елизавету, что мать любит её так же, как он сам. «Мама говорит, что любит меня, но ты любишь меня», — ответила принцесса. Маргарита Игер считала глаза этого ребёнка самыми печальными глазами, которые она когда-либо видела. «Глядя на неё, я гадала, что же эти широкие серо-голубые глаза видели, что принесло такую печаль на детское лицо», — писала она. Игер считала, что Елизавета предчувствовала свою смерть, поскольку часто говорила своей двоюродной сестре, великой княжне Ольге Николаевне, что «никогда не увидит этого снова». Однако, несмотря на печаль в глазах Елизаветы, она всегда оставалась милым счастливым ребёнком, который выступал в качестве миротворца в спорах кузенов.

Смерть

6 октября 1903 года Эрнст Людвиг посетил большой семейный сбор в Дармштадте по случаю предстоящей свадьбы его племянницы, принцессы Алисы Баттенберг, и Андрея, принца Греческого и Датского. Несколько недель спустя он отправился погостить к семье своей младшей сестры, русской императрицы Александры Фёдоровны. Эрнст Людвиг вместе с дочерью поселился в охотничьем домике в Скерневице (царство Польское), принадлежавшем императорской семье, где Елизавета отправлялась на долгие прогулки и пикники в лесу со своими двоюродными сёстрами.

Вечерами русские княжны устраивали весёлые игры во дворе. В один из таких вечеров английская няня Елизаветы, называвшая её «моя детка», сказала Маргарите Игер, что хочет показать эти игры принцессе, поскольку они будут интересны ей. На подоконнике детской для Елизаветы было сооружено «гнездо» из одеял и подушек, и маленькая принцесса могла наслаждаться зрелищем. Вскоре после этого, однажды утром восьмилетняя Елизавета проснулась с болью в горле и груди. Придворный русский врач посчитал, что девочка просто переутомилась во время игр накануне вечером. Однако вскоре у неё поднялась температура до 40 °С. Тем не менее никто из присутствующих и не предполагал, что болезнь была серьёзной, и планы на день оставались прежними. К вечеру Елизавета стала испытывать очень сильную боль и начала задыхаться. 15 ноября из Варшавы был вызван другой врач, который определил у девочки «паралич сердца». Он дал принцессе кофеин и камфору, чтобы ускорить сердцебиение, но это не помогало.

«Внезапно она села в постели и стала переводить взгляд широко распахнутых испуганных глаз с одного из нас на другого», — писала Игер. Елизавета вскрикнула вдруг: «Я умираю! Я умираю!». Её принялись уговаривать лечь обратно в постель, но девочка оставалась возбуждённой. Тогда принцесса повернулась к Игер и сказала с волнением: «Отправьте телеграмму маме». Игер пообещала, что это будет сделано. Елизавета добавила: «Немедленно…». «Мы продолжали раздувать слабый огонёк жизни, но каждое мгновение он угасал. Она стала говорить со своими кузинами и, казалось, представляла себе, что играет с ними. Она попросила привести к ней Анастасию и я внесла малышку в комнату. Умирающие глаза остановились на ней на мгновение и Анастасия сказала Бедная кузина Элла! Бедная принцесса Елизавета! Я поспешила увести княжну из комнаты», — писала Игер. Врачи сказали императрице Александре, что мать ребёнка должна быть уведомлена, но телеграмма прибыла в дом Виктории Мелиты только утром следующего дня, когда Елизавета была уже мертва. Вскрытие подтвердило, что девочка умерла от тифа, хотя поговаривали, что принцесса съела отравленное блюдо, предназначавшееся императору Николаю II.

Погребение

Тело Елизаветы было помещено в серебряный гроб, подаренный Николаем II для возвращения принцессы в Дармштадт. Эрнст Людвиг организовал похороны дочери в белых тонах: все атрибуты похорон, в том числе цветы, лошади и люди, шедшие за катафалком, были облачены в белый вместо чёрного. Народ Гессена приходил тысячами, чтобы увидеть похоронную процессию и, как писал Эрнст Людвиг, «рыдал в унисон так, что я мог слышать их».

Кайзер Вильгельм II, потрясённый смертью принцессы, писал Николаю II 7 ноября 1903 года: «Как радостна и весела она была в тот день в Вольфсгартене, когда я был там, так полна жизни и веселья и здоровья… какой это ужасный удар для бедного Эрни, который в ней души не чаял и обожал эту маленькую чародейку!» Тело Елизаветы было погребено в Розенхёэ рядом с другими членами гессенской великогерцогской семьи. Виктория Мелита положила знак ордена Гессенов, дарованный ей после замужества, в гроб Елизаветы. Над могилой принцессы был установлен памятник с её изображением, под которым была сделано рельефное изображение семи гномов, охраняющих стеклянный гроб Белоснежки. 25 октября 1905 года в парке Розенхёэ на пожертвования горожан был установлен мраморный ангел в память о Елизавете.

Эрнст Людвиг тяжело переживал смерть Елизаветы. Он не желал, чтобы кто-то другой носил украшения дочери и потому поручил придворному ювелиру инкрустировать их в чашу для причастия, переплёт Библии и окаймление лампады. В наши дни Библия хранится в городской церкви Дармштадта.

2 февраля 1905 года отец принцессы женился во второй раз, и в этом браке у него родилось двое сыновей. Однако Эрнст Людвиг всё также был опустошён из-за смерти Елизаветы, которая была «светом его жизни», и потому в своём завещании пожелал быть похороненным рядом с дочерью.

Генеалогия

Предки Елизаветы Гессен-Дармштадтской

16. Людвиг II, великий герцог Гессенский               8. Карл, принц Гессенский                       17. Вильгельмина, принцесса Баденская               4. Людвиг IV, великий герцог Гессенский                             18. Вильгельм, принц Прусский               9. Елизавета, принцесса Прусская                       19. Мария Анна Амалия, ландграфиня Гессен-Гомбургская               2. Эрнст Людвиг, великий герцог Гессенский                                   20. Эрнст I, герцог Саксен-Кобург-Готский               10. Альберт, принц Саксен-Кобург-Готский                       21. Луиза, принцесса Саксен-Гота-Альтенбургская               5. Алиса, принцесса Великобритании                             22. Эдуард Август, герцог Кентский               11. Виктория королева Великобритании и Ирландии                       23. Виктория, принцесса Саксен-Кобург-Заальфельдская               1. Елизавета Гессен-Дармштадтская                                         24. Эрнст I, герцог Саксен-Кобург-Готский (=20)               12. Альберт, принц Саксен-Кобург-Готский (=10)                       25. Луиза, принцесса Саксен-Гота-Альтенбургская (=21)               6. Альфред, герцог Эдинбургский и Саксен-Кобург-Готский                             26. Эдуард Август, герцог Кентский (=22)               13. Виктория королева Великобритании и Ирландии (=11)                       27. Виктория, принцесса Саксен-Кобург-Заальфельдская (=23)               3. Виктория Мелита, принцесса Великобритании и Саксен-Кобург-Готы                                   28. Николай I Император Всероссийский               14. Александр II Император Всероссийский                       29. Шарлотта, принцесса Прусская               7. Мария Александровна, великая княжна Российской империи                             30. Людвиг II, великий герцог Гессенский (=16)               15. Мария, принцесса Гессенская                       31. Вильгельмина, принцесса Баденская (=17)             </center>

Литература

• Eager, Margaret. [books.google.ru/books?id=Fe1RAQAAIAAJ Six Years at the Russian Court]. — Hurst and Blackett, 1906. — 283 p. [books.google.ru/books?id=1Y6nCAAAQBAJ Электронная книга]
• Knodt, Manfred. [books.google.de/books?id=w_YeAAAAMAAJ Ernst Ludwig: Grossherzog von Hessen u. bei Rhein : sein Leben u. seine Zeit]. — Darmstadt: Schlapp, 1978. — 459 p. — ISBN 3877040063, 9783877040065.
• Mironenko, Sergei; Maylunas, Andrei. [books.google.ru/books?id=DMAtngEACAAJ Nicholas and Alexandra: Their Own Story] / ed. Darya Galy. — London: Weidenfeld & Nicolson, 1996. — P. 231. — 667 p. — ISBN 0297815202, 9780297815204.
• Sullivan, Michael John. [books.google.ru/books?id=cNNoAAAAMAAJ A Fatal Passion: The Story of Victoria Melita, the Uncrowned Last Empress of Russia]. — Random House, 1997. — 473 p. — ISBN 0679424008, 9780679424000.
• Van der Kiste, John. [books.google.ru/books?id=-gKGQgAACAAJ Princess Victoria Melita: Grand Duchess Cyril of Russia 1876-1936]. — Sutton Publishing, 2003. — P. 64—65. — 183 p. — ISBN 0750934697, 9780750934695. [books.google.ru/books?id=1Dw7AwAAQBAJ Электронная книга]

Ссылки

• Phyllis Tuchman [www.artnet.com/magazineus/features/tuchman/tuchman2-15-06.asp The Royal Half] // Artnet Magazine.

Отрывок, характеризующий Елизавета Гессен-Дармштадтская (1895—1903)

– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.