Извлечение троих

Извлечение троих
The Dark Tower II: The Drawing of the Three
Обложка 1 издания, 1987, худ. Phil Hale
Жанр:	тёмное фэнтези, научная фантастика, вестерн
Автор:	Стивен Кинг
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	1986
Дата первой публикации:	1987
Издательство:	Donald M. Grant, Publisher, Inc.
Цикл:	Тёмная башня
Предыдущее:	Стрелок
Следующее:	Бесплодные земли

«Извлече́ние трои́х» (англ. The Dark Tower II: The Drawing of the Three, на русском языке издавалось также как «Собра́ть троих», «Две́ри ме́жду мира́ми») — роман американского писателя Стивена Кинга, второе произведение из цикла «Тёмная Башня». Роман был написан в 1986 году, а вышел в свет в 1987 году.

Герои

• Роланд (англ. Roland) — главный герой романа и всего цикла; последний стрелок из сдвинувшегося мира.
• Эдди Дин (англ. Eddie Dean) — один из главных героев романа и цикла в целом; молодой человек из Нью-Йорка 1985 года. Наркоман, употребляющий героин, в начале романа впервые пытается провезти наркотики (кокаин) контрабандой.
• Одетта Холмс (англ. Odetta Holmes) — одна из главных героев романа и цикла в целом; чернокожая женщина-инвалид, страдает раздвоением личности; миллионерша и политическая активистка из Нью-Йорка 1964 года. Её вторая личность — Детта Уокер (англ. Detta Walker), мелкая преступница и расистка.
• Джек Морт (англ. Jack Mort) — преуспевающий аудитор и серийный убийца из Нью-Йорка 1977 года. Морт, среди прочих преступлений, был виновником двух увечий Одетты Холмс: он сбросил на неё, пятилетнюю, кирпич, из-за чего она впала в кому и приобрела раздвоение личности, и столкнул её, уже взрослую женщину, под поезд метро, из-за чего она лишилась обеих ног. В 1977 году хотел убить Джейка Чеймберза, столкнув его под машину (и в одном из альтернативных потоков времени убил его, в результате чего тот попал в мир Роланда — события романа «Стрелок»).
• Джейк Чеймберз (англ. Jake Chambers) — один из главных героев цикла, мальчик из Нью-Йорка 1977 года, в романе появляется лишь эпизодически — в качестве жертвы Джека Морта.
• Генри Дин (англ. Henry Dean) — старший брат Эдди, ветеран Вьетнамской войны, после лечения раны колена получивший наркотическую зависимость и приобщивший к героину и брата.
• Энрико Балазар (англ. Enrico Balazar) — мафиози из Нью-Йорка 1985 года, поручивший Эдди Дину провезти контрабандой кокаин.
• Джек Андолини (англ. Jack Andolini) — правая рука Балазара, контролирующий аферу с Эдди.

Структура романа

Роман состоит из трех частей: «Узник» (англ. The Prisoner), «Госпожа Теней» (англ. The Lady of Shadows) и «Толкач» (англ. The Pusher), — с прологом «Моряк» (англ. The Sailor) и аналогичной эпилогу главой «Последняя перетасовка» (англ. final shuffle). Повествование в романе линейно с экскурсами в прошлое.

Книга посвящена Дональду Гранту (англ. Donald M. Grant), первому издателю романа.. «Извлечение троих» опубликовано с авторскими предисловием и послесловием.

Сюжет

Моряк

Роман начинается там же, где закончился предыдущий, «Стрелок», через семь часов. Обессиленный Роланд просыпается на берегу моря от нападения плотоядной омароподобной твари. В схватке с ней Роланд теряет три пальца, указательный и средний на правой руке и большой палец на правой ноге, и получает заражение крови, но тварь он убивает.

Узник

Стрелок вспоминает свой разговор с Уолтером, в котором тот гадал ему на картах Таро и предсказал, что для успешного похода к Темной Башне стрелку необходимы трое: Узник, Госпожа Теней и Смерть. Роланд решает идти на север. Из-за заражения крови Роланд с трудом добирается до первой волшебной двери, стоящей на берегу без стены и косяка. У двери есть только одна сторона, с другой, обратной, её не существует, и на ней написано «Узник».

Роланд открывает дверь и оказывается в сознании «Узника» — наркомана Эдди Дина, перевозящего в самолёте два пакета с кокаином. Роланд понимает, что Эдди могут схватить и начинает давать «Узнику» советы. После посадки самолёта Эдди прячется в туалете, из которого стрелок переносит его в свой мир, там он снимает с Эдди наркотики и возвращает его обратно. Эдди задерживает полиция, но, после двух часов допроса, так ничего и не найдя, его отпускают. Он возвращается к себе домой, однако, у самого дома его перехватывают люди местного преступного авторитета, Энрико Балазара, которому Эдди и вез кокаин. Они сообщают ему, что старший брат Эдди, Генри, находится у них, и Эдди соглашается ехать к Балазару.

Во время разговора Эдди с Балазаром Генри умирает от передозировки. Балазару Эдди говорит, что наркотики уже доставлены в туалет пиццерии. Балазар не верит ему и приказывает своему приспешнику Джеку Андолини идти с Эдди. Тот перемещается вместе с Андолини в мир Роланда, где Джек погибает. Вместе с Роландом Эдди возвращается обратно. В завязавшейся перестрелке Эдди и Роланд убивают Балазара и всех его подручных и, спасаясь от полиции, уходят через дверь в мир Роланда, предварительно захватив антибиотик «кефлекс» для Роланда.

Госпожа Теней

Эдди вместе с Роландом, справившись с ломкой и кризисом болезни соответственно, продолжают идти по пляжу на север. Эдди рассказывает стрелку историю своей жизни. Через несколько дней они доходят до второй двери, которая выглядит точно так же, как и первая, за исключением надписи, которая гласит: «Госпожа Теней». Эдди, увидев проход в свой мир, пытается заставить Роланда перенести себя в Нью-Йорк, но безуспешно. Роланд извлекает из двери «Госпожу Теней», чернокожую женщину, страдающую раздвоением личности. В результате черепно-мозговой травмы в детстве Одетта Холмс, респектабельная миллионерша и активистка за права чёрного населения США, иногда превращается в одержимую воровку и распутницу — Детту Уокер. Ни одна из половинок её сознания не подозревает о существовании другой. За пять лет до событий романа она попала под колеса состава в метро, и ей отрезало ноги, с тех пор она передвигается на инвалидной коляске.

Втроем они отправляются к последней двери. Эдди начинает влюбляться в Одетту, но Роланд предупреждает его, чтобы тот был очень осторожен, потому что вторая половина Одетты может вернуться, что вскорости и происходит. Детта всеми силами пытается задержать продвижение, но с ней справляются, а вскоре возвращается и Одетта. Роланд же снова заболевает, так как у него закончились антибиотики.

Роланд, понимая, что не может идти, просит Эдди отвезти сначала Одетту, потом его; он передает Эдди револьвер, запретив оставлять его Одетте, так как Детта может вернуться. Одетта и Эдди отправляются в путь, через некоторое время они доходят до третьей двери. Эдди все же оставляет револьвер Одетте и отправляется за Роландом. Они возвращаются через трое суток, но не находят Одетты. Детта Уокер в это время прячется за камнями, выжидая удобный момент для нападения. Роланд входит в дверь, на которой написано не «Смерть», как он предполагал, а «Толкач».

Толкач

Стрелок попадает в сознание Джека Морта за несколько минут до того, как тот собирается столкнуть Джейка под колеса машины. Роланду удалось отвлечь внимание Толкача, и Джейк сумел уйти. Роланд узнает, что именно Толкач скинул кирпич на голову Одетты и именно он, позже, толкнул её под колеса поезда в метро.

В это время Эдди, утомленный поисками Одетты, засыпает. Детта Уокер, которая пряталась неподалёку, выходит из своего убежища, связывает спящего Эдди, оттаскивает его к линии прибоя и оставляет там, чтобы после заката его сожрали чудовища.

Подчинив сознание и тело Морта, Роланд добывает посредством своеобразного грабежа (он угрожает продавцам оружием, но платит за все добытое) четыре коробки патронов, подходящих для его револьверов, и большую упаковку «кефлекса». Также он отнимает у полицейских револьверы для своих новых спутников. Стрелок решает, что ему в качестве «Смерти» нужен не Морт, а он сам; у него также есть план спасения Одетты/Детты. Роланд угоняет полицейскую машину, заставив Морта отвезти его к станции метро, на которой Джек некогда столкнул под поезд Одетту. Подъехав к станции, стрелок пытается спуститься под землю, но его замечает один из патрульных и стреляет. Пуля попадает в грудь Джека Морта, но от гибели его спасает серебряная зажигалка, которую тот хранил в нагрудном кармане. От попадания пули зажигалка взрывается, и тело Морта начинает гореть. Роланд убегает от полицейских и заставляет объятого пламенем Морта прыгнуть под колеса поезда. Перед этим Роланд мысленно призывает Детту и Одетту посмотреть в дверь. Подчинившись, они видят через проем двери друг друга, и, после борьбы, от которой отказывается Одетта, две половинки её сознания соединяются в одно целое, Сюзанну. Роланд успевает вернуться в свой мир, и Сюзанна спасает его и Эдди от омароподобных тварей.

Последняя перетасовка

Роланд поправляется, они втроем покидают побережье и углубляются в предгорья. Любовь между Эдди и Сюзанной становятся все крепче, она даже берет его фамилию. Между Эдди и Роландом происходит серьёзный разговор, в котором стрелок признается, что он, хотя и успел привязаться к своим новым спутникам, готов пожертвовать ими ради Темной Башни, если возникнет необходимость. Эдди принимает его выбор, соглашаясь идти с ним и дальше.

Роланд, Эдди и Сюзанна продолжают свой путь к Тёмной Башне.

Отсылки и аллюзии в романе

Взаимосвязь с другими произведениями Кинга

В романе упоминаются герои романа «Глаза дракона», изданного в том же году: колдун Флэгг, Томас и Деннис. Роланд вспоминает, что встречал их до событий, описанных в «Темной Башне».

Преступник по фамилии Джинелли (англ. Ginelli), мельком упоминающийся в романе — герой романа «Худеющий», изданного в 1984 году.

Отсылки к произведениям других авторов

• Отсылка к «Красной Шапочке» — когда Роланд пытается подманить Эдди, чтобы увести его с собой в дверь «Толкача», Эдди отказывается, цитируя фразы из сказки «А почему, бабушка, у тебя такие большие глаза?» и «Для того, чтобы лучше видеть тебя, дитя мое». В мире Роланда такой сказки нет.
• Отсылка к классическому фильму «Волшебник страны Оз» по книге Лаймена Фрэнка Баума: Эдди перефразирует знаменитую фразу Дороти Гейл «Тото, мне кажется, мы уже не в Канзасе» (англ. Toto, I have a feeling we are not in Kansas anymore) — «Ну, одно я скажу тебе, Дороти. <…> Ты уже не в Канзасе» (англ. Well, I'll tell you one thing, Dorothy.<...>You ain't in Kansas anymore). Это первая из многих отсылок в цикле к роману Баума «Удивительный Волшебник из Страны Оз» и упомянутому фильму.
• Эдди напевает песню Hey Jude группы The Beatles. Эта же песня упоминается в первом романе цикла — в мире Роланда она является народной.
• Цитата: Судя по ощущению, пакеты с марафетом у него подмышками лежали удобно и держались крепко, повторяя контуры его боков, так же хорошо, как и в номере отеля, где их укрепил на Эдди американец с тихим и вежливым голосом, по имени Уильям Уилсон. По окончании процедуры прикрепления человек, чье имя прославил Эдгар По (когда Эдди что-то сказал на эту тему, Уилсон только непонимающе взглянул на него), подал ему рубашку. Тут упоминается Вильям Вильсон герой писателя - фантаста Эдгара Аллана По.

История создания

«Извлечение троих» было написано через пять лет после того, как Кинг закончил первый роман эпопеи. Бев Винсент в «Путеводителе» по «Темной Башне» пишет, что одной из причин такой задержки было неоднозначное отношение автора к Роланду: человеку одновременно героическому и крайне жестокому.

Издания оригинала

Впервые «Извлечение троих», как и «Стрелок», увидело свет благодаря издательству Grant в 1987 году. Книгу иллюстрировал Фил Хейл (англ. Phil Hale), так как Майкл Уэлан не смог взяться за эту работу. Кроме обычных, было выпущено 800 пронумерованных и подписанных автором экземпляров, 500 из них ушли приобретшим аналогичные издания «Стрелка», а оставшиеся 300 были разыграны в лотерее. В 1988 году роман опубликовало издательство Plume в мягком, но полноформатном переплёте. Впоследствии роман неоднократно переиздавался другими издательствами.

Переводы на русский язык

В России книга издавалась в трех переводах:

• Как «Собрать троих» — О. Беймука, Б. Любарцевой и А. Немировой, в составе сборника «Темная Башня», объединяющем первую и вторую части цикла. Перевод издан в 1994 году Львовским информационным агентством «Хронос»;
• Как «Двери между мирами» — Наталии Ачеркан и Рины Ружже;
• Как «Извлечение троих» — Т. Ю. Покидаевой.

Интересные факты

• Имя одной из главных героинь произведения — Одетта Холмс. По всей видимости, это прямая отсылка к чернокожей американской певице и политической активистке движения за гражданские права — Одетте Холмс. Согласно тексту книги «извлечение» Одетты происходит в 1961 году. Примечательно, что в 1963 году состоялось произведшее большой общественный резонанс выступление настоящей Одетты Холмс на марше борцов за гражданские права в Вашингтоне, где она исполнила песню «O Freedom».
• В 1989 году в газете Castle Rock: The Stephen King Newsletter (её издавала жена брата автора) Кинг писал, что «Извлечение троих» — любимая книга его детей.

Отрывок, характеризующий Извлечение троих

– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.