Ингунда (жена Герменегильда)

Ингунда
лат. Ingundis, фр. Ingonde
Род деятельности:	Супруга наследника престола
Дата рождения:	567/568
Место рождения:	Мец, Австразия
Дата смерти:	585/586
Место смерти:	Сицилия или Карфаген, Северная Африка
Отец:	Сигиберт I
Мать:	Брунгильда
Супруг:	Герменегильд
Дети:	сын: Атанагильд

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ингунда (лат. Ingundis; 567/568 — 585/586) — старшая дочь короля Австразии Сигиберта I и Брунгильды, дочери вестготского короля Атанагильда и Госвинты, жена Герменегильда, старшего сына вестготского короля Леовигильда.

Свадьба Сигиберта I и Брунгильды. Рождение Ингунды

Чтобы иметь возможность направить все свои силы на изгнание византийцев с Пиренейского полуострова, король вестготов Атанагильд удачной брачной политикой обеспечил себе мир с франками. Для достижения этих целей он заключил с последними брачный договор, чтобы в случае необходимости использовать их в качестве союзников в борьбе с Константинополем. Выполняя условия этого договора, Атанагильд выдал свою младшую дочь Брунгильду за короля Австразии Сигиберта I. По свидетельству же Григория Турского, сам Сигиберт, видя, что его братья выбирали жён, недостойных себя, и по своему собственному желанию сочетались браком даже со служанками, после заключения договора сам отправил в Испанию посольство с богатыми подарками, приказав просить руки Брунгильды.

Свадьба Сигиберта и Брунгильды состоялась в 566 году в Меце. На церемонии бракосочетания присутствовал знаменитый латинский поэт Венанций Фортунат, который посвятил этому событию эпиталаму и элегию, благодаря чему, у него появилось много благородных покровителей и друзей среди австразийской знати. На основании текста одного из его стихотворений, название которого не сохранилось, предполагается, что Фортунат мог быть даже крёстным отцом первого ребёнка новобрачных — их дочери Ингунды, которая родилась в 567 году или 568 году.

Свадьба Герменегильда и Ингунды

После смерти Атанагильда в 567 году в вестготском королевстве наступил период междуцарствия, по одним данным, продолжавшийся 5 месяцев, а по другим — более года. В конце концов, королём в Нарбонне был провозглашён герцог Септимании Лиува I. На второй год своего правления, в конце 568 или начале 569 года, он назначил соправителем своего брата Леовигильда, заключив при этом договор, что последний будет править в Испании. Хотя Леовигильд имел от первого брака с Феодосией из Картахены двух взрослых сыновей Герменегильда и Реккареда, он, с целью упрочить свои права на престол, женился на вдове Атанагильда Госвинте.

В 578 году Леовигильд провёл успешные переговоры с Брунгильдой, которая была в то время опекуном своего малолетнего сына Хильдеберта, по поводу заключения брака между его старшим сыном Герменегильдом и Ингундой. После подписания договора последняя через Бургундию и Септиманию отправилась в столицу вестготского королевства Толедо, где в 579 году состоялась церемония их бракосочетания. Позднее, в 584 году, также планировалась и свадьба Реккареда с дочерью Хильперика I, сводного брата Сигиберта I, которую звали Ригунта, но она не состоялась из-за смерти её отца.

Однако вступившие в брак супруги изначально были разного вероисповедания: Герменегильд был приверженцем арианства, а Ингунда придерживалась ортодоксально-никейского христианства. Поначалу Госвинта, жена Леовигильда, тепло встретила Ингунду, но при этом стала льстивыми речами уговаривать последнюю, чтобы та перешла в арианскую веру. Однако, несмотря на свой юный возраст (ей тогда было всего около двенадцати лет), Ингунда не только наотрез отказалась переходить в арианство, но и попыталась обратить Герменегильда в свою веру. Тогда, по словам Григория Турского, королева схватила девушку за волосы, бросила её на землю и до тех пор била башмаками, пока у неё не выступила кровь, а затем приказала снять с неё одежду и окунуть в пруд. Чтобы как-то разрешить возникший конфликт, Леовигильд выделил своему старшему сыну область с главным городом Севильей (предположительно в неё входили провинции Бетика и южная Лузитания) и поставил там его в качестве самостоятельного правителя (579 год).

Мятеж Герменегильда

В Севилье Ингунда познакомилась с епископом Леандром, с которым впоследствии её связывали крепкие дружеские отношения. Леандр был представителем коренного населения Испании (испано-римлян) и происходил из элитной и влиятельной семьи из Картахены, откуда он в 554 году вместе с родителями, в связи с завоеванием византийцами восточного побережья Пиренейского полуострова, переселился в Севилью. У него было два брата, епископы Исидор Севильский и Фульгенций Эсихский, и сестра, святая Флорентина, одна из основательниц испанского женского монашества. Кроме того, святой Леандр состоял в родстве с Герменегильдом, поскольку последний был сыном первой жены Леовигильда Феодосии, а она, в свою очередь, была двоюродной сестрой Леандра.

Подавляющее большинство населения юга Испании были испано-римляне и христиане-никейцы. Кроме того, значительная часть вестготской знати были также христиане, не говоря уже о той части дворянства, корни которых были чисто испано-римскими. Святой Леандр был избран епископом в 578 или 579 году, после чего основал Севильскую богословскую школу, которая стала известным центром науки и ортодоксально-никейского христианства. Подружившись с Ингундой, Леандр помог ей обратить своего мужа Герменегильда, который при крещении принял имя Иоанн, в христианскую веру. В том, что это произошло под влиянием епископа не может быть никаких сомнений, потому что он видел в этой принцессе возможность для продвижения ортодоксально-никейского христианства среди населения, а история того периода содержит многочисленные примеры королев, повлиявших на веру мужа.

Перейдя в ортодоксальное вероисповедание, Герменегильд зимой 579—580 годов поднял в Севилье восстание, скорее всего, надеясь использовать в своих целях скрытую напряжённость между ортодоксами и арианами. Раздувание церковных противоречий повергло вестготское государство в жестокий кризис, причём теперь над ним явственно нависла угроза открытого противостояния. Однако призыв мятежника к последователям ортодоксального-никейского христианства проявить солидарность со своим новым единоверцем не нашёл заметного отклика. Иоанн Бикларский, современник этих событий, квалифицировал действия Герменегильда как мятеж, и осудил заговор своего единоверца-ортодокса, так как это восстание причинило Испании больше вреда, чем вражеское нашествие, потому что королевство претерпело большие разрушения. Исидор Севильский, его двоюродный дядя, также сурово критиковал действия своего племянника. Очень мало сторонников Герменегильд нашёл и среди епископов: его поддерживал только Леандр Севильский, которого в 579 году он отправил во главе посольства в Константинополь, чтобы собрать войско для борьбы против ариан, которые притесняли христиан. В попытках спасти свою страну от арианства, Леандр показал себя истинным христианином и дальновидным патриотом.

Герменегильд же активно продолжал искать союзников и заключил соглашение с византийцами и королём свевов Миро. Через послов он также наладил связи с франкскими родичами Ингунды. Так, в поддержку Герменегильда выступил король Бургундии Гунтрамн, в то время как Хильперик I, из-за своих разногласий с Гунтрамном, поддержал Леовигильда.

В 580 году Леовигильд созвал Толедский Собор арианских епископов (первый и единственный в вестготском королевстве), на котором всем вестготам предписывалось принять арианскую религию и был принят ряд решений, упростивших переход в арианство. Итоги этого собора существенно облегчили обращение в арианскую веру, однако их результаты не удовлетворили Леовигильда, так как арианство принял только Винцентий Сарагосский, после чего он начал гонения на христиан-никейцев

Приблизительно в 580 году Ингунда подарила Герменегильду наследника, которого назвали Атанагильдом в честь его прадеда по материнской линии.

Ответные действия Леовигильда

Сам Леовигильд, очевидно, надеясь на мирное урегулирование конфликта, поначалу не предпринимал никаких ответных действий. В 581 году он пошёл походом на басков, возможно, также вступивших в союзные отношения с Герменегильдом. В итоге, часть их территории была завоевана Леовигильдом, и, чтобы укрепиться на этих землях, король вестготов основал город Викториакум (ныне Витория).

Что явилось причиной для принятия ответных мер — то ли переход Герменегильда в новое вероисповедание, то ли простое совпадение — сейчас трудно определить. Тем не менее, Леовигильд видел арианство в личности каждого вестгота и любую угрозу этой идентификации воспринимал как угрозу легитимности всего вестготского королевства. Он считал ортодоксального-никейское христианство исключительно римской религией, а арианство — вестготской и вынашивал планы политического и религиозного объединения страны. Таким образом, ответные действия Леовигильда, скорее всего, были вызваны прежде всего его реакцией на обращение во враждебную веру не только своего сына, но и других представителей вестготских знати: наличие в рядах своих подданных христиан-никейцев, по его мнению, мешало объединению страны.

Только в 582 году Леовигильд собрал армию и выступил против своего сына, однако осада Севильи продлилась больше года. Узнав, что его отец подступает к городу с войском, Герменегильд составил план, как отразить его наступление, к тому же надеясь на помощь византийцев и короля свевов Миро. Выбрав из многих тысяч своих людей триста наиболее подготовленных, он вооружил их и поместил в крепости Оссер, полагая, что отец, ослабленный своей первой атакой, будет побеждён более слабым, но многочисленным отрядом. Король свевов попытался прийти на помощь осаждённым, но был окружён Леовигильдом, который заключил с ним договор о верности в будущем, после чего Миро вернулся к себе домой, где вскоре умер. Герменегильд же, призвав на помощь византийцев, выступил против отца, оставив свою жену в городе. Между отцом и сыном состоялось кровопролитное сражение, в котором Леовигильд уничтожил армию своего противника и предал крепость Оссер огню (583 год). Затем он пленил своего сына, и, вернувшись в Толедо, отправил того в изгнание.

По другой версии, Герменегильд бежал к византийцам в Кордову. Леовигильд же подкупил византийского губернатора, дав префекту императора тридцать тысяч солидов для того, чтобы тот не оказывал помощи его сыну. Тогда Герменегильд спрятался в местной церкви и покинул её, только получив обещание, что его жизни ничто не угрожает, после чего бросился к ногам отца, вымаливая у него прощение. Однако Леовигильд пренебрёг своей клятвой и приказал схватить своего сына, снять с него одежду и надеть на него рубище, а вернувшись в Толедо, отнял у него слуг и отправил его в изгнание лишь с одним слугой. Его жену Ингунду он не сумел пленить, так как она вместе со своим маленьким сыном бежала в соседние города Испании, которые были в руках византийцев, отказавшихся выдать их Леовигильду (584 год).

Последствия мятежа. Смерть Ингунды

Поначалу Герменегильд был сослан в Валенсию, а позднее переправлен в Таррагону, где был заключён в тюрьму, которая находилась в подвале старого дворца. Леовигильд даже предложил освободить его и восстановить в прежней должности, неоднократно призывая сына отречься от никейской веры. Однако тот наотрез отказался, после чего был убит (казнён на Святую Пасху секирой) по приказу отца начальником тюрьмы герцогом Сисбертом 13 апреля 586 года. В 1586 году Герменегильд был канонизирован римским папой Сикстом V (его память как святого празднуется в католической церкви 13 апреля, в православной — 1 (14) ноября). Восстание Герменегильда показало, что наличие разных вероисповеданий в любом государстве того времени, таило в себе скрытую угрозу для его политического благополучия.

Узнав об этом, король Бургундии Гунтрамн был страшно разгневан и решил отправить в Испанию войско, чтобы оно, прежде всего, подчинило его власти всю Септиманию, которая находилась внутри границ Галлии, а потом двинулось дальше. К этому походу также присоединился и брат Ингунды Хильдеберт. Однако бургунды, дойдя до Нима и Каркасона, учинили в собственной стране бесчисленные убийства, пожары и грабежи, после чего решили вернуться домой. В ответ на эту атаку Леовигильд послал против бургундов Реккареда, который отразил армию франков и освободил от их вторжения северные территории вестготского королевства, заняв две крепости с большим количеством людей, после чего вернулся на родину победителем. В 588 году Реккаред, чтобы хоть как-то загладить вину Леовигильда, совершил соответствующую епитимью за содеянные грехи своего отца, а затем попросил у Хильдеберта руки его сестры Хлодосвинты. Однако ещё в 586 году король Австразии уже пообещал выдать её за лангобардского короля Аутари, но после того, как к нему прибыли послы от византийского императора Маврикия и настояли на выполнении обязательств франкско-византийского союза, Хильдеберту пришлось разорвать договор с лангобардами, пойти на них войной и согласиться на предложение короля вестготов. Гунтрамн, хотя и неохотно, также дал своё согласие, но не отказался от своей политики, направленной против вестготов, которая в конечном счёте оказалась неудачной. Церемония бракосочетания Реккареда и Хлодосвинты состоялась в 594 году в Толедо.

Согласно Павлу Диакону, Ингунда вместе с маленьким сыном, после мученической смерти своего супруга, хотела бежать из Испании, но по пути в Галлию попала в руки солдат, стоявших на сторожевом посту на испанской границе, была схвачена ими, возвращена в руки византийцев и увезена на Сицилию. Там осенью 586 года она умерла, а её сын Атанагильд был переправлен в Константинополь к императору Маврикию, при дворе которого и был воспитан. По свидетельству же Григория Турского, когда её везли с маленьким сыном в Константинополь, она умерла в Карфагене (Северная Африка), и там же была похоронена. О причинах её столь ранней смерти исторические источники ничего не сообщают, однако известно, что в то время во многих странах Средиземноморья на протяжении двух веков свирепствовала первая мировая эпидемия чумы (т. н. «Юстинианова чума»), так что, возможно, она умерла из-за неё. По другой версии она умерла в 585 году.

В это же время византийский император Маврикий, направив послов к брату Ингунды Хильдеберту II, убедил его ввести войска в Северную Италию и пойти войной на лангобардов. Хильдеберт, думая, что его сестра вместе с сыном живёт в Константинополе удовлетворил желание послов Маврикия и, чтобы вернуть сестру, приказал франкскому войску выступить против лангобардов. Однако во время похода франки и алеманны вступили в споры между собой и, не добившись никакой пользы, вернулись обратно. Правда Хильдеберту в то время было всего шестнадцать лет, и он находился под большим влиянием своей сильной и волевой матери Брунгильды, которая также стремилась вернуть домой дочь и внука. Спустя некоторое время, узнав о смерти Ингунды, она даже писала Маврикию и его тёще Анастасии и просила их отправить Атанагильда в Австразию, но император не внял её мольбам и позднее женил его на своей племяннице Флавии Юлиане, дочери своего брата Петрае.

В 680 году в результате дворцового переворота королём вестготов стал Эрвиг. Согласно «Хронике Альфонсо III», он был сыном Ардабаста, который, будучи изгнанным из страны императором, отправился в середине VII века из Византии в Испанию. Тот здесь был великолепно принят при дворе короля Хиндасвинта, который дал ему в жены свою дочь или племянницу Гласвинду. Сам же Ардабаст был сыном Атанагильда и внуком Герменегильда.

Леандр Севильский, вернувшись из Византии, подвергся преследованиям со стороны Леовигильда и в 582 году был изгнан из страны. Это время он посвятил написанию двух антиарианских сочинений. Однако в конце жизни (586 год) Леовигильд покаялся в несправедливости по отношению к святому Леандру, вернул его из ссылки и попросил стать наставником своего младшего сына Реккареда. Епископ Севильи положил много трудов на отречение вестготов от арианской ереси, и в итоге младший сын Леовигильда в 587 году принял ортодоксально-никейское христианство, призвав всех своих подданных к соблюдению «правильного вероисповедания и устранению прискорбного заблуждения». В том же году, по приказу Реккареда, был схвачен убийца его брата Герменегильда, герцог Сисберт, и предан позорнейшей смерти.

Литература

• Григорий Турский. История франков = Historia Francorum. — М.: Наука, 1987. — 464 с.
• Иоанн Бикларский. [www.vostlit.info/Texts/rus12/Ioann_Biklar_II/text.phtml?id=1123 Хроника].
• Исидор Севильский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Isidor_S/frametext.htm История готов].
• [www.vostlit.info/Texts/rus/Gesta_Fr/frametext.htm Книга истории франков] = Das Buch von der Geschiche der Franken. // Quellen zur Geschichte des 7. und 8. Jahrhunderts. Ausgewaehlte Quellen zur deutschen Gechichte des Mittelalters. — Darmstadt, 1982. — Т. 4a.
• Фредегар. Хроника / / The Fourth Book of the Cronicle of Fredegar with its continuations. — London: Thomas Nelson and Sons Ltd, 1960.
• Альтамира-и-Кревеа, Рафаэль. История Средневековой Испании / Перевод с испанского Е. А. Вадковской и О. М. Гармсен. — СПб.: «Евразия», 2003. — 608 с. — 1 500 экз. — ISBN 5-8071-0128-6.
• Ганина Н.А. [www.nashaepoha.ru/?page=articles&lang=1&id=1719 Вестготские короли: от арианства к православию]. — 2010.
• Дюмезиль, Брюно. Королева Брунгильда = La reine Brunehaut / Перевод с французского М. Ю. Некрасова. — СПб.: ЕВРАЗИЯ, 2012. — 560 с. — 3 000 экз. — ISBN 978-5-91852-027-7.
• Зайцев Д. В. [www.pravenc.ru/text/190161.html Ерминингельд]. — Православная энциклопедия. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2009. — Т. 18. — С. 627—629. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-010-2.
• Клауде Дитрих. История вестготов / Перевод с немецкого. — СПб.: Издательская группа «Евразия», 2002. — 288 с. — 2 000 экз. — ISBN 5-8071-0115-4.
• Лебек С. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/lebek_prfrank.php Происхождение франков. V—IX века] / Перевод В. Павлова. — М.: Скарабей, 1993. — Т. 1. — 352 с. — (Новая история средневековой Франции). — 50 000 экз. — ISBN 5-86507-001-0.
• Циркин Ю. Б. Испания от античности к средневековью. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Нестор-История, 2010. — 456 с. — 700 экз. — ISBN 978-5-98187-528-1.
• Щукин М.Б. Готский путь. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005. — 592 с. — ISBN 5-8465-0137-0.
• Albrecht. Leovigild // Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). — Bd. 18. — Lpz.: Duncker & Humblot, 1883. — S. 406—417. (нем.)
• Collins Roger. Visigothic Spain, 409—711. — Blackwell Publishing, 2004. — 272 с. — ISBN 9780631181859.
• Орландис Хосе. Historia del reino visigodo español. — Madrid: Ediciones Rialp, 2003. — 461 с. — ISBN 84-321-3469-4.
• Thompson Edward. The Goths in Spain. — Oxford: Clarendon Press, 1969. — 358 с. — ISBN 0198142714.
• Venance Fortunat. Poèmes. — Paris: Les Belles Lettres, 1994. — Т. 3 тома.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/MEROVINGIANS.htm#_Toc184188202 SIGEBERT I 561—575, CHILDEBERT II 575—596, THEODEBERT II 596—612, THEODERICH II 596—613, SIGEBERT II 613] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 8 февраля 2012.
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/merowinger/ingunde_westgotenkoenigin_585.html Ingunde von Austrasien] (нем.). Genealogie Mittelalter: Mittelalterliche Genealogie im Deutschen Reich bis zum Ende der Staufer. Проверено 21 февраля 2012. [www.webcitation.org/67vPSi5cW Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• [www.pravoslavie.ru/put/1842.htm Святитель Леандр, архиепископ Севильский]. Писенко К. Православие.Ru. Проверено 4 марта 2012. [www.webcitation.org/67vPTEhnu Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• [www.pravoslavie.ru/put/1731.htm Житие святого мученика Герменегильда]. Писенко К. Православие.Ru. Проверено 4 марта 2012. [www.webcitation.org/67vPVX3sf Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Ингунда (жена Герменегильда)

Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.