Индо-германская антибританская деятельность

Индо-германская антибританская деятельность в годы Первой мировой войны заключалась в попытках свергнуть британское господство в Индии.

Предыстория

Во второй половине XIX века в Индии начало формироваться национальное движение. В 1865 году был создан Индийский национальный конгресс, в котором группировались лоялисты, требовавшие политической либерализации и увеличения автономии. В 1890-х годах начали создаваться подпольные революционные организации, ставившие своей целью вооружённую борьбу с колониальным режимом; влияние этих организаций было особенно сильно в Бенгалии и Пенджабе, также оно заметно ощущалось в Махараштре и Мадрасе. В Бенгалии в революционеры чаще всего шла образованная молодёжь из средних классов, в Пенджабе насилием занимались представители крестьянства и военных.

Индийское революционное подполье

Произошедший в 1905 году первый раздел Бенгалии вызвал огромный рост революционной активности. В Бенгалии возникли общества «Анушилан Самити» и «Джугантар», начались убийства «изменников» и английских чиновников, в 1907 году произошло покушение на жизнь лейтенант-губернатора Бенгалии сэра Эндою Фрэйзера. Кульминацией стало покушение на жизнь вице-короля Индии Чарлза Хардинга в 1912 году. После этого полиция Британской Индии сконцентрировалась на пресечении революционной деятельности в Бенгалии и Пенджабе, однако революционным организациям удалось выжить (используя в Бенгалии в качестве укрытия французский анклав Чанданнагар).

Отмена раздела Бенгалии, которую Индийский национальный конгресс расценил как победу национально-освободительного движения, привела к потерям позиций англичан среди индийских мусульман. Недружественная политика Великобритании в отношении исламских стран Азии производила на мусульман отталкивающее впечатление. Увидев, что мусульмане не могут положиться на англичан, Мусульманская лига стала дрейфовать в лагерь национально-освободительного движения.

Индийцы и ирландцы

Во время раздела Бенгалии Шьяваджи Кришнаварма основал в Лондоне организацию «Индийский дом», получившую поддержку от видных индийских эмигрантов. Организация под видом предоставления жилья индийским студентам занималась пропагандой националистических взглядов. Молодые радикалы из «Индийского дома» установили связь с революционерами в Индии и снабжали их деньгами и оружием. Издаваемая «Индийским домом» литература и журнал «The Indian Sociologist» были запрещены в Индии как подстрекательские. Под руководством Винаяка Дамодара Саваркара «Индийский дом» быстро превратился в центр интеллектуальной и политической активности, в место встречи революционеров из числа обучавшейся в Великобритании индийской молодёжи. Развязка наступила в 1909 году, когда Мадан Лал Дхингра застрелил британского чиновника индийской службы Кёрзона Вилли. После этого «Индийский дом» был ликвидирован полицией, а его руководство бежало в другие страны Европы и США.

Пример лондонского «Индийского дома» стимулировал создание аналогичных организаций в США и Японии. Кришнаварма начал близко контактировать с турецкими и египетскими националистами, а также с ирландским республиканским движением в США. В 1906 году Маулави Баркатуллах и Джордж Фридмэн создали в США «Пан-арийскую ассоциацию», в 1908 году друг Кришнавармы Мирон Фелп основал «Индийский дом» в Нью-Йорке. Либеральные законы позволяли свободно распространять «The Indian Sociologist», и статьи из него перепечатывались в проирландской газете «Gaelic American». Нью-Йорк стал важным центром индийского национально-освободительного движения, Таракнат Дас стал издавать там журнал «Free Hindustan». С помощью Фримэна Дас установил контакты с «Gaelic American», и ирландские революционеры начали сотрудничать с индийскими, пытаясь помочь им наладить доставку оружия в Индию.

Партия «Гхадар»

В начале XX века на Тихоокеанском побережье Северной Америки проживало много выходцев из Индии, в особенности — из Пенджаба. Канадское правительство ввело ограничения на въезд иммигрантов из Южной Азии, а уже находившихся в стране ограничило в правах. Пенджабцы всегда были лояльны Британской империи, и ожидали к себе такого же отношения, как и к прочим подданным Британской монархии, поэтому введённые ограничения вызвали протесты и рост антиколониальных настроений, тем более что точно такие же ограничения были введены и в США. Тем временем активность «Индийского дома», снижающаяся на Восточном побережье США, стала сдвигаться на запад. Прибытие Хар Даяла из Европы позволило наладить мосты между интеллектуалами из Нью-Йорка и рабочими-пенджабцами на тихоокеанском побережье.

В 1913 году Хар Даял организовал «Pacific Coast Hindustan Association», президентом которой стал Сохан Сингх Бхакна. Организация группировалась вокруг еженедельной газеты «The Ghadar», и поэтому стала известна как партия «Гхадар» («Восстание»). Партия стала получать поддержку от индийских эмигрантов со всего мира, её съезды проходили в Лос-Анджелесе, Оксфорде, Вашингтоне, Вене и Шанхае. Целью партии было свержение колониального владычества Великобритании в Индии путём вооружённого восстания.

Германия и Берлинский комитет

В начале первой мировой войны из находившихся в Германии индийских студентов и бывших членов «Индийского дома» был сформирован Берлинский комитет (впоследствии переименованный в «Комитет за независимость Индии»). Деятельность Берлинского комитета была поддержана главой «Агентства восточных новостей» Максом фон Оппенгеймом и статс-секретарём иностранных дел Артуром Циммерманом; офис Комитета на Виландштрассе 38 получил статус посольства.

С началом Первой мировой войны Германия стала активно поддерживать индийских революционеров. Оппенгейм стал налаживать контакты с индийско-ирландскими кругами в США, а германский консул в Сан-Франциско — с калифорнийскими лидерами партии «Гхадар».

Деятельность

В мае 1914 года 400 пенджабцев попытались добраться до Канады на судне «Комагата-мару». Получив предупреждение, канадская береговая охрана перехватило судно в море и не дало пассажирам сойти на берег. После двухмесячной судебной тяжбы лишь 24 пенджабцам было разрешено иммигрировать в Канаду, остальные были вынуждены вернуться в Индию. По прибытии в Калькутту пассажиры были заключены под стражу правительством Британской Индии. Лидеры партии «Гхадар» использовали эти события для привлечения людей в свои члены. К осени 1914 года «Гхадар» сумела наладить связь между США и индийским революционным подпольем.

В октябре 1914 года германский консул в Сан-Франциско выделил средства на приобретение оружия для индийских революционеров. Франц фон Папен приобрёл свыше 10 тысяч винтовок с 4 миллионами патронов, 500 револьверов «Кольт» (и 100 тысяч патронов к ним) и 250 пистолетов «Маузер». Оружие было погружено на шхуну «Annie Larsen», с которой планировалось перегрузить его в открытом море на танкер «Maverick» (формально нейтральный, но на самом деле снабжавший крейсера германского флота). Однако из-за затяжек слухи о грузе оружия просочились, и правительство США конфисковало его. Груз был продан с аукциона, несмотря на протесты германского консула, уверявшего, что оружие предназначалось для Германской Восточной Африки.

Тем временем к началу 1915 года в Индию сумело проникнуть порядка 8 тысяч членов партии «Гхадар». Планировалось, что 21 февраля 1915 года начнётся всеобщее восстание. Однако британской контрразведке удалось внедрить своих агентов в ряды заговорщиков, и о грядущем восстании стало известно властям. Центр заговорщиков в Лахоре был разгромлен, состоялся процесс над 175 участниками организации, 20 человек по приговору суда были казнены, 58 приговорены к пожизненному заключению.

Ещё не подозревая о провале дела с «Annie Larsen», фон Папен подготовил в апреле 1915 года второй груз оружия, состоящий из 7 тысяч винтовок, 2 тысяч пистолетов и 3 миллионов патронов, однако британская разведка сумела проследить груз и предупредить компанию-производитель об истинных получателях, в результате чего сделка не состоялась.

Тем временем, несмотря на провал февральского восстания, организация «Джугантар» в Бенгалии продолжала планировать активные действия. В марте с ней установили контакты германские агенты в Таиланде и Бирме. Немцы пообещали индийцам оружие с «Маеврика», первоначально предназначавшееся для «Гхадара». Восстание было намечено на Рождество 1915 года. Однако «Маверик» был перехвачен англичанами, а в сентябре полиция бенгальское подполье. Глава «Джугантара» Багха Джатин был смертельно ранен в перестрелке с полицией.

В связи с произошедшими событиями в 1915 году британским правительством был издан Закон об обороне Индии, в соответствии с которым вводились трибуналы для рассмотрения дел о заговорах. Приговоры этих трибуналов не подлежали обжалованию.

Отрывок, характеризующий Индо-германская антибританская деятельность

Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.