Искра (журнал)

Искра
Специализация:	иллюстрированный сатирический журнал
Периодичность:	еженедельный, в 1873 году -- два раза в неделю
Язык:	русский
Адрес редакции:	Санкт-Петербург, Моховая ул., 30
Главный редактор:	(основные) Василий Курочкин (1859—1864) Николай Степанов (1859—1864) Владимир Курочкин (с 1864)
Страна:	Российская империя Российская империя
История издания:	с 1 января 1859 по 24 июня 1873 год
Тираж:	10000 (1862—1863 гг.)

«И́скра» — еженедельный сатирический журнал демократического направления. Издавался в Санкт-Петербурге с 1859 по 1873 год.

Появление журнала

В 1856—1858 годах Николай Степанов, талантливый художник-сатирик и демократ, близкий к редакции «Современника», издавал альбом злободневных карикатур «Знакомые» и при нем литературный «Листок знакомых». Среди других авторов в создании «Листка» участвовал и Василий Курочкин, уже известный поэт, переводчик Беранже. Мишенью для карикатур и текста было социальное неравенство, царящее в обществе. В 1857 году у Степанова и Курочкина возникает идея издавать сатирический журнал «Искра». Тогда же было получено официальное разрешение, однако, ввиду нехватки денег, с выпуском пришлось повременить. Первый номер «Искры» вышел 1 января 1859 года. Редакция расположилась на Моховой ул., 30, на квартире Степанова.

Новое издание заявило своей целью «практическую сатиру», «отрицание ложного во всех его проявлениях в жизни и в искусстве», обещая читателям «упорство… в преследовании общественных аномалий».

Сперва «Искра» выходила объёмом около одного печатного листа, но, с ростом корреспонденции, ради увеличения раздела «Нам пишут», на третий год расширила журнальное пространство до полутора-двух листов. С третьего номера журнал выходил по пятницам, и только в 1864 году — по вторникам.

В Петербурге номер стоил шесть рублей, в провинции — семь с половиной рублей. «Искра» была сравнительно дешевым изданием, делавшим упор на злободневность. Во многом, поэтому, «роль „Искры“, — по словам Горького, — была огромна: „Колокол“ Герцена был журналом, пред которым трепетали верхние слои общества столиц, „Искра“ распространялась в нижних слоях и по провинции…, она была более доступна и уму и карману наиболее ценного читателя той поры — учащейся молодежи…».

Состав редакции и сотрудники

Компаньоны распределили обязанности. Василий Курочкин занимался литературной частью еженедельника, а Николай Степанов — художественной.

Редакторам удалось привлечь к сотрудничеству лучшие силы тогдашней журналистики. В «Искре» принимали участие поэты Д. Д. Минаев, П. И. Вейнберг, В. И. Богданов, Н. С. Курочкин, Н. Л. Ломан, В. П. Буренин, Г. Н. Жулев, П. В. Шумахер, Л. И. Пальмин, А. М. Жемчужников, Козьма Прутков, Л. А. Мей, Ал. К. Толстой, А. Н. Плещеев, В. Р. Щиглев, прозаики Н. В. Успенский и Гл. Успенский, А. И. Левитов, Ф. М. Решетников, П. И. Якушкин, Н. Н. Златовратский, С. Н. Фёдоров, публицисты Г. З. Елисеев, М. М. Стопановский, Н. А. Демерт, И. И. Дмитриев и многие другие. По одному-два произведения напечатали в «Искре» Герцен, Добролюбов, Салтыков-Щедрин, Некрасов.

Убедительность и сила сатирических материалов, помещавшихся в журнале, многократно увеличивалась благодаря тому, что литературный текст сопровождался талантливыми карикатурами. С «Искрой» работали такие известные художники той поры, как А. Н. Бордчелли, А. Волков, К. Данилов, Н. В. Иевлев, М. О. Микешин, М. С. Знаменский, Э. Т. Комер, В. Д. Лабунский, С. А. Любовников, А. В. Богданов и другие.

Сами Николай Степанов и Василий Курочкин публиковали множество собственных произведений и принимали деятельное участие в создание чужих, так что иногда сложно оценить, каков вклад в опубликованный материал редакторов и сотрудников, чьим именем они подписаны.

Несмотря на отсутствие монолитности среди поэтов, печатавшихся в журнале, некоторая общность демократических взглядов авторов большинства публикаций привела к тому, что поэтов «Искры» стали иногда воспринимать как единое целое. Как позднее авторов «Сатирикона» стали обобщенно называть «сатириконовцы», так в шестидесятых годах девятнадцатого века в русской литературе появилось понятие «поэты-искровцы».

Содержание журнала

Поскольку журнал был относительно недорог и широко распространялся в провинции, он быстро стал очень популярен. Многие его читатели вскоре сами становились корреспондентами «Искры», так что она обзавелась сетью корреспондентов в разных уголках страны. Авторы раскрывали злоупотребления властью, взяточничество, казнокрадство, неправедный суд. Нервом журнала был публицистический отдел «Нам пишут». Этот отдел, составлявшийся М. М. Стопановским по письмам из провинции, с успехом выполнял обличительные функции. Чиновники весьма боялись стать персонажами очередного материала «Искры». Появилось специальное выражение — «Упечь в „Искру“». Отдел «Нам пишут» стал объектом внимания цензуры. Порой до половины материалов журнала приходилось выбрасывать из номера. Запрещалось называть имена крупных чиновников, названия городов, где происходил произвол и беззаконие. Журнал заговорил эзоповым языком, и каждый читатель уже знал, что на языке «Искры» астраханский губернатор Дегай это «Растегай», псковский губернатор Муравьёв — «Муму», курский губернатор Ден — «Раден». Вологда получила название «Болотянск», Вильно — «Назимштадт» (по фамилии тогдашнего генерал-губернатора Назимова), Воронеж — «Хлебородск» и «Урожайск», Гродно — «Зубровск», Екатеринослав — «Грязнославль», Кострома — «Кутерьмы». Вместо слова «реакционный» редакция употребляла эвфемизм «благонамерен» и т. п. Часто свои произведения искровцы выдавали за переводные. Популярные в «Искре» переводы Беранже на самом деле большей частью были вольными переложениями, делавшимися с учетом российских реалий.

Однако все эти приемы были понятны и цензорам. С № 29 за 1862 год отдел «Нам пишут» был запрещен. Несмотря на это, редакция продолжала искать формы, в которых можно было бы донести до читателей информацию, о происходящем на местах. Вместо обзоров «Нам пишут» появились «Искорки», где читательские сигналы получили воплощение в виде шуток, афоризмов, пародий, эпиграмм, «Сказок современной Шехерезады».

В «Хронике прогресса» наносились удары по проявлениям реакции в журналистике. Этот раздел анонимно вел далекий от легкомысленных шуток публицист крупного масштаба — Г. З. Елисеев. В первой статье Елисеев предупредил читателей: «…Когда не появится в „Искре“ моей Хроники, значит, прогресс подвигается плохо. Если Хроника моя прекратится совсем, пусть разумеют они, что друзья человечества восторжествовали вполне. Тогда уж мне нельзя будет и писать». «Мое назначение состоит вовсе не в том… чтобы смешить, а в том, чтобы приводить людей, смеха достойных, в смешное положение, делать их удобными для смеха». Благодаря этому отделу «Искра» приобретала серьёзное публицистическое значение.

В конце 1860-х годов в «Искре» появилось постоянное сатирическое обозрение иностранной политической жизни «Заметки со всех концов света». Так, искровцы не раз издевались над тем, как русская консервативная и либеральная пресса изображала «ужасы французской революции», «чудовищ и крокодилов Марата и Робеспьера».

Как и многие другие демократические издания, «Искра» выступала за идейную злободневность и общественное предназначение литературы, против «искусства для искусства». В журнале пародировались стихи Майкова, Фета, Случевского. «Искра» принимала активное участие в журнальной полемике, разгоревшейся в связи с выходом романа Тургенева «Отцы и дети». В стихотворении Д. Д. Минаева «Отцы или дети» Тургенев стал мишенью для критики, в его адрес прозвучали упреки в клевете на демократов-«детей» и в симпатиях к «русским барам»-«отцам».

Закат журнала

С середины шестидесятых, с ростом количества ежедневных изданий, способных быстрее и полнее освещать текущие события, значение «Искры» начинает падать. Кроме того, фатальную роль в судьбе журнала сыграло постоянное внимание цензуры.

С 1862 года власти проявляют повышенный интерес к Курочкину. В 1864 цензурный комитет требует перемены ответственного редактора, и с № 37 за 1864 год редактором (по крайней мере, номинально) становится старший брат Курочкина — Владимир Степанович. В конце 1864 года из редакции выходит «умеренный» Николай Степанов и основывает свой собственный сатирический журнал «Будильник». Тематика журнала мельчает, теперь он больше внимания уделяет литературе и театру. Уже в 1865 цензоры могут с чувством гордости за хорошо проделанную работу сказать, что «резкий тон журнала значительно смягчился с устранением от редакции В. Курочкина».

Пытаясь спастись от предварительной цензуры, с 1870 года журнал отказывается от иллюстраций. Но и это не привело к успеху. По меткому замечанию Скабичевского, «Искра» без карикатур стала «мухой без крыльев». Хотя и в таком виде, благодаря изобретательности журналистов, издание остается пугалом для цензоров, широкое общественное значение журнала утрачено безвозвратно. Журнал переходит из рук в руки, попадает к В. Леонтьеву. В 1873 начинает публиковать переводные романы (Э. Золя, Г. Мало), переходит на режим двух выпусков в неделю, но это уже агония.

В 1873 году, после трех предупреждений, «Искра» была приостановлена на четыре месяца, но издание её больше не возобновилось. Формальным поводом для запрещения послужила статья «Журнальные заметки» (1873, № 8). Статья содержала пожелание иметь «…правительство, свободно вышедшее из народа и возвращающееся в него же по миновании своих полномочий, правительство, чуждое бюрократизма и узких кастовых целей…». Текст был сочтен содержащим «превратные и совершенно неуместные суждения о правительственной власти». «Искра» угасла...

Литература

• Поэты «Искры». В двух томах. Том 1. Библиотека поэта. Большая серия. «Советский писатель». Ленинградское отделение, 1987 г. 384 стр. 75000 экз.
• Поэты «Искры». В двух томах. Том 2. Библиотека поэта. Большая серия. «Советский писатель». Ленинградское отделение, 1987 г. 464 стр. 75000 экз.
• История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941—1956.
• Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939.

Ссылки

• Левин Ш. М., Батюто А. И. [feb-web.ru/feb/irl/il0/il8/il8-005-.htm Шестидесятые годы (XIX века) // История русской литературы: В 10 т.]
• [feb-web.ru/FEB/LITENC/ENCYCLOP/le4/le4-5831.htm Ипполит И. «Искра» // Литературная энциклопедия: В 11 т. — М., 1929—1939.]
• [evartist.narod.ru/text3/06.htm#%D0%B7_14 Журналистика разночинского периода освободительного движения в России // История русской журналистики XVII—XIX веков.]
• Ямпольский И. Г. [az.lib.ru/k/kurochkin_wasilij_stepanowich/text_0030.shtml Поэты «Искры».]
• Лемке М. К. [az.lib.ru/l/lemke_m_k/text_0020oldorfo.shtml Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия]. — С-Петербург: Книгоиздательство М. В. Пирожкова. Исторический отдел. No 2., 1904. — (Дореформенная орфография. Примеры материалов журнала.)

См. также

• Степанов, Николай Александрович (художник)
• Курочкин, Василий Степанович
• Шумахер, Пётр Васильевич
• Стрекоза (журнал)
• Будильник (журнал)
• Современник (журнал)

Отрывок, характеризующий Искра (журнал)

Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.