Карнович-Валуа, Сергей Сергеевич

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Карнович и Карнович-Валуа

Сергей Сергеевич Карнович-Валуа
Имя при рождении:	Сергей Сергеевич Карнович
Дата рождения:	18 апреля 1899(1899-04-18)
Место рождения:	Шадринск, Шадринский уезд, Пермская губерния, Российская империя (ныне Курганская область)
Дата смерти:	4 января 1985(1985-01-04) (85 лет)
Место смерти:	Москва, РСФСР, СССР
Профессия:	актёр
Гражданство:	Российская империя Российская империя → РСФСР РСФСР → СССР СССР
Театр:	Большой драматический театр имени М. Горького
Награды:
IMDb:	ID 0439839

Сергей Сергеевич Карнович-Валуа (18 апреля 1899, Шадринск — 4 января 1985, Москва) — советский актёр театра и кино. Заслуженный артист РСФСР (1962).

Биография

Сергей Карнович родился в Шадринске Пермской губернии в семье актёров Шадринского театра Сергея Валериановича и Виктории Фаустовны Карновичей. Фамилия Карнович-Валуа получилась путём присоединения сценического псевдонима родителей — Валуа к их настоящей фамилии. В 1916 году императорским указом было утверждено решение Ярославского дворянского собрания о причислении Сергея Валериановича и его сестры Ольги к роду Карновичей.

Работая в провинции, Карновичи постоянно переезжали из города в город, меняя места работы по окончании сезонов два-три раза в год. Таким образом, Сергей и его сестра Ольга (род. в 1900 году) объехали почти всю Россию. Им довелось жить в Архангельске, Астрахани, Пензе, Пскове, Казани, Саратове и других городах. В 1914 году их родители остались на постоянное жительство в Санкт-Петербурге. Там они были приняты в труппу Малого театра, а в 1915 году перешли в Александринский театр. В январе 1918 года Сергей Валерианович, возвращаясь вечером из театра домой, был застрелен грабителями.

Сергей учился в пансионе Эмбо (Ростов-на-Дону), в одесской гимназии Иллиади, в киевской 8-й гимназии, в частной гимназии Штемберга в Петрограде). В 1919 году окончил драматические курсы Владимира Давыдова.

С 1917 по 1929 год Карнович был актёром Александринского театра; вступил в труппу во время её гастролей в Евпатории. Затем служил в Театре народной свободы, различных драматических театрах Петрограда, Петрозаводска, Витебска, Смоленска, Брянска и Москвы. С 1930 года до конца жизни выступал на сцене Большого драматического театра.

В кино снимался с 1935 года. Первым фильмом стала приключенческая лента о советских геологах «Лунный камень», снятая режиссёрами Адольфом Минкиным и Игорем Сорохтиным. Среди наиболее заметных ролей — Аракчеев («Юность поэта»), фон Клаус («Великий перелом»), Гедеонов («Римский-Корсаков»), генерал Кадочников («Его время придёт»), Цвейгель («Генерал и маргаритки»), Ратенау («Москва — Генуя»), граф Фредерикс («Крушение империи»), профессор («Анна и Командор»).

Много работал на телевидении и на радио, выступал в концертах в качестве чтеца.

Сергей Карнович-Валуа умер 4 января 1985 года. Похоронен в Москве, на Востряковском кладбище (7-й участок).

Семья

• Отец — Сергей Валерианович Карнович (2 мая 1853 года — январь 1918 года), из дворян, канцелярист по земельному устройству государственных крестьян, во время Русско-турецкой войны охотник 137-го пехотного Нежинского полка. С 1887 года играл в театрах и использовал сценический псевдоним Валуа. В 1901 году в чине коллежского советника окончательно оставил службу и поступил в частную антрепризу.
• Мать — Виктория Фаустовна Кручинина, носила сценический псевдоним Кручинина-Валуа.
• Летом 1919 года, работая в Москве в театрах «Аквариум» и Сретенском, Сергей Сергеевич женился на Евгении Матвеевне Гахштейн. В 1925 году супруги расстались.
  • Сын от первого брака Геннадий Карнович-Валуа (1920—1992) был актёром Московского Театра им. Ленинского Комсомола и Государственного академического Малого театра.
• В 1927 году С. С. Карнович-Валуа женился во второй раз на актрисе Евгении Дмитриевне Царевой.
• Тетка (сестра отца) — Княгиня Палей, Ольга Валериановна, графиня фон Гогенфельзен (урождённая Карно́вич, в первом браке фон Пистолькорс; (2 (14) декабря 1865, Санкт-Петербург — 2 ноября 1929, Париж) — вторая (морганатическая) супруга великого князя Павла Александровича Романова

Творчество

Роли в театре

Большой драматический театр имени М. Горького

• «Дон Карлос» Фридриха Шиллера — герцог
• «Улица радости» Натана Зархи — мистер Гоукер
• «Интервенция» Льва Славина — Имерцаки и Филька-анархист
• «Аристократы» Николая Погодина — Садовский
• «Под каштанами Праги» Константина Симонова — Ян Грубек
• «Благочестивая Марта» Тирсо де Молины — капитан Урбино
• 1947 — «Русский вопрос» Константина Симонова — Макферсон
• 1948 — «Стакан воды» Эжена Скриба — виконт Болинброк
• «Бесприданница» Александра Николаевича Островского — Кнуров
• «Волки и овцы» Александра Николаевича Островского — Беркутов
• «Слуга двух господ» Карло Гольдони — Панталоне
• «Егор Булычов и другие» Максима Горького — Пропотей
• «Дачники» Максима Горького — Шалимов
• 1950 — «Разлом» Б. Лавренёва — Ярцев
• 1950 — «Флаг адмирала» Александра Штейна — Уорд
• 1951 — «Любовь Яровая» Константина Тренёва — полковник Кутов
• 1957 — «Достигаев и другие» М. Горького — Его превосходительство
• 1957 — «Идиот» по роману Ф. М. Достоевского; постановка Г. А. Товстоногова — Тоцкий
• 1967 — «Правду! Ничего, кроме правды!» Д. Аля; постановка Г. А. Товстоногова — Стерлинг

Работы на телевидении

• 1963 — «Рембрандт» (телеспектакль) — доктор Тюльп
• 1964 — «Кюхля», по Ю. Тынянову (телеспектакль); постановка Александра Белинского — Державин
• 1968 — «Кориолан» У. Шекспира (телеспектакль)
• 1969 — «Смерть Вазир-Мухтара», по Ю. Тынянову (телеспектакль); постановка Розы Сироты и Владимира Рецептера— полковник
• 1972 — «31-й отдел» (телеспектакль); постановка Юрия Аксёнова — секретарь шефа концерна

Фильмография

• 1935 — Лунный камень — председатель учёного совета
• 1936 — Юность поэта — Аракчеев
• 1937 — Волочаевские дни — церковный регент
• 1938 — Выборгская сторона — анархист
• 1939 — Танкисты — вражеский генерал
• 1940 — Танкер «Дербент» — репортёр
• 1945 — Великий перелом — фон Клаус
• 1947 — Пирогов — цыган-гитарист
• 1949 — Звезда — Виллибальд-Эрнст Беннеке
• 1952 — Римский-Корсаков — Гедеонов
• 1954 — Укротительница тигров — дирижёр циркового оркестра
• 1955 — Неоконченная повесть — Валентин Осипович
• 1955 — Двенадцатая ночь — посланник герцога Орсино
• 1957 — Его время придёт — генерал Кадочников
• 1958 — Красные листья — Игнаций Мосцицкий
• 1958 — В дни Октября — директор кабаре
• 1959 — Сын Иристона — генерал Смекалов
• 1960 — Первые испытания
• 1962 — Серый волк
• 1963 — Генерал и маргаритки — Цвейгель
• 1964 — Москва — Генуя — Ратенау
• 1964 — Гранатовый браслет — переводчик
• 1965 — Чрезвычайное поручение — Плеханов
• 1965 — Первая Бастилия
• 1966 — Три толстяка — генерал
• 1967 — Зелёная карета — актёр
• 1968 — Наши знакомые — хозяин ресторана
• 1969 — Мальчишки — прохожий
• 1969 — Это именно я
• 1969 — Вам!
• 1970 — Ференц Лист. Грёзы любви — священник
• 1970 — Севастополь
• 1970 — Крушение империи — граф Фредерикс
• 1971 — Прощание с Петербургом — распорядитель
• 1971 — Красный дипломат. Страницы жизни Леонида Красина
• 1971 — Достояние республики — аукционист
• 1972 — Меченый атом
• 1972 — Звезда в ночи — Горчаков
• 1973 — Опознание — Георг фон Шницлер
• 1973 — Был настоящим трубачом — Николай Сергеевич
• 1974 — Анна и Командор — профессор
• 1975 — Агония — генерал
• 1977 — Нос — чин
• 1979 — Соловей — советник
• 1980 — Лес — Бодаев

Награды

• Орден «Знак Почёта»
• Заслуженный артист РСФСР (1962)

Адреса

• Ленинград, Лесной, 2-й Муринский, 42, кв.16.

Ссылки

• [a-tremasov.ru/karnovich-valua-sergej-sergeevich Сергей Карнович-Валуа в Авторском проекте Алексея Тремасова]

Отрывок, характеризующий Карнович-Валуа, Сергей Сергеевич

– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.