Катастрофа Ту-104 в Иркутске (1976)

Рейс 3739 Аэрофлота
Ту-104А компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	9 февраля 1976 года
Время	08:15 (03:15 МСК)
Характер	Упал при взлёте
Причина	Не установлена Мнение МАП: ошибки экипажа и нарушение заправки
Место	аэропорт Иркутск (РСФСР, СССР)
Координаты	52°15′42″ с. ш. 104°24′37″ в. д.52.26167° с. ш. 104.41028° в. д. / 52.26167; 104.41028
Воздушное судно
Модель	Ту-104А
Авиакомпания	Аэрофлот (Восточно-Сибирское УГА, Иркутский ОАО)
Пункт вылета	Иркутск
Остановки в пути	Толмачёво, Новосибирск Кольцово, Свердловск
Пункт назначения	Пулково, Ленинград
Рейс	3739
Бортовой номер	CCCP-42327
Дата выпуска	26 ноября 1956 года
Пассажиры	104
Экипаж	10
Погибшие	24
Раненые	78
Выживших	90

Не следует путать с Катастрофа Ту-104 в Иркутске (1971).

Катастрофа Ту-104 в Иркутске в 1976 году — авиационная катастрофа, произошедшая 9 февраля 1976 года в Иркутске с самолётом Ту-104А авиакомпании Аэрофлот, в результате которой погибли 24 человека.

Самолёт

Ту-104А с бортовым номером 42327 (первоначально — Л5421, заводской — 66600201, серийный — 02-01) был выпущен Омским авиазаводом 26 ноября 1956 года, а в декабре поступил в ГосНИИ ГА. В сентябре 1957 года данный авиалайнер установил несколько мировых рекордов, после чего к 12 декабря того же года был передан Главному управлению гражданского воздушного флота, которое направило его в 1-й Иркутский авиаотряд Восточно-Сибирского территориального управления ГВФ. По имеющимся сведениям, изначально авиалайнер имел салон на 70 мест, но позже был переделан в 85 местный. На момент катастрофы самолёт имел 22 069 часов налёта и 10 308 посадок.

Экипаж

Экипаж самолёта был из 201 лётного отряда и имел следующий состав:

• командир (КВС) — И. Н. Свистунов
• второй пилот — А. Ф. Графенков
• штурман — Ю. М. Красноярцев
• штурман-стажёр — В. Н. Дубровский
• бортмеханик — Н. Е. Коншин
• бортрадист — Г. В. Фирстов
• бортпроводник-инструктор — А. Л. Шабалина
• бортпроводники:
  • Н. В. Аксаментова
  • А. И. Сурков
  • Г. А. Ушакова

Катастрофа

Самолёт выполнял рейс 3739 по маршруту Иркутск—Новосибирск—Свердловск—Ленинград. Всего на борт сели 99 взрослых пассажиров (что не совсем понятно при 85-местном салоне), включая 6 граждан Монголии. Также экипаж разрешил сесть на борт ещё четырём пассажирам с билетами, но без мест, из которых двух разместили в туалете, а двух — в переднем вестибюле. Также на борт сел взрослый сын бортрадиста И. Г. Фирстов, который находился в кабине. Стоит отметить, что все эти пять дополнительных пассажиров не были указаны в документах на загрузку. Небо над Иркутском в это время было частично покрыто облаками, дул юго-восточный ветер, а видимость составляла более 10 километров.

В 08:14 (03:14 МСК) в утренних сумерках Ту-104 начал взлёт по магнитному курсу 116°. Но уже в процессе разбега его начало разворачивать вправо, поэтому руль направления со значительным усилием был отклонён влево на 20—25°. Достигнув приборной скорости 300—318 км/ч, авиалайнер оторвался от взлётно-посадочной полосы (ВПП), при этом пилоты уже вернули руль направления в нейтральное положение, одновременно отклонив элероны на создание правого крена, вероятно для парирования момента от бокового ветра. Но сразу после отрыва появился нарастающий правый крен, поэтому самолёт начало сносить вправо, а поднявшись на 30 метров, он начал быстро терять высоту. Спустя 7—8 секунд после отрыва от ВПП в 129 метрах правее её и в 180 метрах от её юго-восточного торца летящий по курсу 165° Ту-104 с правым креном близким к 70° зацепил правой плоскостью крыла покрытый снегом грунт. В это же время по рулёжной дорожке (РД) № 2 следовал Ту-154Б борт 551 северокорейской компании Chosonminhang, который ранее совершил посадку и теперь выруливал на РД № 1. Его командир Кравченко увидел несущийся на них Ту-104 и быстро перевёл средний двигатель во взлётный режим (левый и правый к тому времени уже были выключены). Ту-104 же в 92 метрах от точки первого касания врезался в землю носовой частью, а через несколько метров ударился о бетонные блоки, из-за чего оторвало часть левой консоли крыла. Пересекая РД № 1, Ту-104 промчался позади Ту-154, обломками повредив ему правый борт фюзеляжа и правую плоскость крыла. Вылетев с находящегося за рулёжной дорожкой склона высотой 4,4—5 метров, самолёт пролетел 30 метров и повторно врезался в землю в 480 метрах правее оси ВПП и в 80 метрах до траверза её торца. От удара фюзеляж разорвало на три части, из которых наиболее сильно пострадала средняя. Пожара при этом не возникло, так как экипаж успел перекрыть пожарные краны.

В результате катастрофы на месте погибли командир, второй пилот, штурман, бортмеханик, бортрадист, бортпроводник-инструктор, бортпроводница (Аксаментова), а также 8 пассажиров, включая сына бортрадиста. Позже в больницах в течение недели умерли штурман-стажёр, бортпроводник (Сурков) и 7 пассажиров. Таким образом, всего в катастрофе погибли 24 человека: 9 членов экипажа и 15 пассажиров. Бортпроводница (Ушакова) и 77 пассажиров получили различные ранения.

Причины

Расследование

Согласно предварительным выводам, при разбеге по ВПП возник разворачивающий момент вправо, а сразу после отрыва появился правый крен, который не парировался воздействием органов управления. Таким образом, возникло подозрение на то, что произошло изменение несущих свойств правой плоскости крыла, что вызвало аэродинамический дисбаланс межу ней и левой плоскостью.

Чтобы найти истину, правую плоскость отправили в ГосНИИ ЭРАТ ГА, где был сделан вывод, что до удара о землю крыло не было повреждено, а его механизация была полностью исправна. Также провели лётные испытания на однотипном самолёте. Непосредственно по характеру полёта Ту-104 в промежутке между отрывом от полосы и до столкновения с землёй ЦАГИ сделал следующее заключение:

1. Отрыв самолёта от ВПП был произведен энергичным взятием штурвала «на себя» с выходом на углы атаки выше допустимых. Последующее отклонение штурвала «от себя», а затем вторичное, значительно более энергичное взятие штурвала «на себя» привели к тому, что после отрыва углы атаки были также выше допустимых (более 10,5°).
2. Непрерывное развитие угловой скорости может быть объяснено только наличием постоянного кренящего момента 15 000 КГм, который может быть вызван асимметричной заправкой топлива.
3. Эффективность органов поперечного управления на углах атаки 10,5—13° позволяет обеспечить балансировку самолета при наличии кренящего момента 15 000 КГм. При этом потребные углы отклонения элеронов составляют около 6—7°.
4. Поведение самолёта с момента отрыва при наличии данного кренящего момента согласуется с отклонениями органов управления, полученных из расшифровки МСРП-12-96. При вращении самолета со значительной угловой скоростью с 67-й секунды с момента начала взлета возникли срывные явления на концевой части крыла.

Окончательное заключение

После отрыва самолёта при выходе на углы атаки, превышающие на 2—3° установленные РЛЭ углы атаки отрыва, что на 3—4° меньше углов атаки начала сваливания, произошло нарушение поперечной управляемости самолёта. Этому могло способствовать наличие углов скорости кренения вправо сразу же после отрыва в результате парирования экипажем бокового ветра 5-7 м/с (к моменту отрыва наблюдаются отклонения элеронов на создание правого крена на 1,5—2° с увеличением затем до 5°), что привело к увеличению угла атаки на правом крыле. Проведённые лётные испытания показали, что при полёте самолёта Ту-104 в крене при наличии угловой скорости крена возникает нарушение поперечной управляемости: пропадают усилия на штурвале, возникает тряска, развивается угловая скорость крена без соответствующих отклонений элеронов. Восстановление управляемости происходит только после резкой отдачи штурвала от себя и уменьшения угла атаки. Подобное явление ранее в эксплуатации Ту-104 не встречалось и лётные испытания по его исследованию не проводилось. В данном полёте нарушение поперечной управляемости могло проявиться в перекомпенсации элеронов, что явилось неожиданным для экипажа. В условиях полёта на малой высоте действия пилота по отклонению элеронов на вывод из правого крена не смогли предотвратить снижения самолета и столкновения с землей. Для восстановления поперечной управляемости, согласно лётным испытаниям, требуется немедленная резкая отдача штурвала «от себя» (порядка 20° за 1 сек.), что на взлёте в условиях близости земли не может быть реализовано.

Особое мнение входившего в состав комиссии представителя МАП: Причинами катастрофы являются:

1. Несимметричная заправка самолёта — в правую плоскость заправлено на 1300—1500 килограммов больше топлива, чем в левую плоскость, что потребовало дополнительного отклонения элеронов и осложнило пилотирование самолета.
2. Ряд ошибок, допущенных лётчиком при взлёте:
   • увеличение угла атаки после отрыва сверх допустимого, непринятие мер к погашению сигнала АУАСП (горел более 8 секунд);
   • взлёт с увеличивающимся правым креном и непринятие энергичных мер к его устранению (не отдан штурвал «от себя», не даны полностью элероны правого крена, не использован руль направления);
   • преждевременное выключение двигателей.
3. Увеличившийся вследствие этого правый крен с одновременным снижением и ударом о землю.

См. также

• Катастрофа Ту-104 в Пушкине
• Катастрофа Ту-104 в Иркутске (1971)

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ту-104 в Иркутске (1976)

И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.