Кнушевицкий, Виктор Николаевич

Виктор Кнушевицкий
фото из статьи в журнале «Советская музыка»
Основная информация
Дата рождения	6 (19) января 1906(1906-01-19)
Место рождения	Петровск, Саратовская губерния, Российская империя
Дата смерти	1 декабря 1974(1974-12-01) (68 лет)
Место смерти	Москва, СССР
Страна	СССР СССР
Профессии	дирижёр, композитор

Ви́ктор Никола́евич Кнушеви́цкий (6 [19] января 1906, Петровск, Саратовская губерния — 1972, Москва) — советский эстрадный дирижёр и композитор. Окончил Саратовскую консерваторию по классам скрипки Б. С. Богатырёва и композиции Л. М. Рудольфа (1925), Московский музыкальный техникум имени А. Н. Скрябина по классу композиции С. Н. Василенко и А. В. Александрова (1928.

Биография

Виктор Кнушевицкий родился в Саратовской губернии в семье юриста Николая Николаевича Кнушевицкого, который хорошо играл на скрипке и альте, а с 1918 года преподавал музыку и дирижировал в открывшейся по его инициативе первой в Петровске детской музыкальной школе. Отец и стал первым учителем музыки для своих детей — старшей дочери Нины (1904—1985) и двух сыновей — Виктора и Святослава. Мать будущих артистов также прекрасно разбиралась в музыке, пела в местном хоре.

В школе Виктор изучал скрипку и теорию композиции, а в 12 лет приобрёл и практический опыт выступлений — играл в салонных и танцевальных оркестрах в ресторанах и перед сеансами в местном кинотеатре. В 1921 году поступил в Саратовскую консерваторию, затем перевёлся на теоретико-композиторский факультет в Московский музтехникум, где продолжал свою исполнительскую деятельность. Играл в Персимфансе в группе альтов, а также, самостоятельно освоив тенор-саксофон, выступал в джазовых ансамблях в кабаре «Нерыдай» и кинотеатре «Центральный».

В 1928 году В. Кнушевицкий впервые услышал в ресторане «Казино» на Триумфальной площади оркестр «АМА-джаз» под управлением А. Цфасмана и был захвачен как новой для него музыкой, так и высоким профессионализмом её исполнения. По собственным воспоминаниям Виктора Николаевича:

Мне казалось, что все это недосягаемо для меня, я просто не знал, как это делается, хотя у меня был уже большой опыт в иструментовке. Позднее я услышал оркестр Л. Утёсова, и хотя там тоже всё было сделано профессионально, такого потрясения, как в первый раз, я не испытал. Джазом я начал серьёзно заниматься с тех пор, как познакомился с И. Дунаевским. Его инструментальную музыку в 30-е годы оркестры исполняли в особым удовольствием и с не меньшим удовольствием её слушали, хотя чисто оркестровые сочинения тогда не были популярны. Дунаевский не любил сам оркестровать (или не хотел, или не успевал) и потому однажды дружески попросил меня написать партитуру его первой оперетты «Женихи» в том стиле, в каком играли тогда джаз-оркестры, например, в стиле того же А. Цфасмана. Так я стал аранжировать для джаза.

Согласно некоторым источникам, с 1927 года В. Кнушевицкий — руководитель эстрадного ансамбля при Всесоюзном радио. В начале 30-х годов — дирижёр Московского цирка, затем — музыкальный руководитель джаза Центрального концертно-эстрадного бюро Государственного объединения музыки, эстрады и цирка. По просьбе руководителя Государственного музыкального издательства М. Гринберга, Кнушевицкий стал составителем и редактором джаз-оркестротеки — сборников оркестровых произведений для джаз-оркестров, рассчитанных на типовой состав джаза. Эти сборники содержали в основном рапсодии на темы национальных мелодий народов СССР.

В 1936 году по рекомендации М. Гринберга Кнушевицкий назначен музыкальным руководителем Государственного джаз-оркестра СССР (Госджаз), где художественным руководителем стал М. Блантер). По мнению А. Н. Баташева, авторитетнейшего историка джазового искусства, создание Госджаза и последующий приток в новый жанр музыкантов-консерваторцев способствовали определенной «симфонизации» советского джаза. По замыслам создателей оркестра, он не должен был продолжать ни опыт чисто эстрадной и танцевальной музыки в джазовом стиле, ни опыт оркестров, ориентированных на массовую песню. Несмотря на то, что с Госджазом сотрудничали известнейшие в ту пору музыканты (И. О. Дунаевский, Ю. С. Милютин, Д. Д. Шостакович, братья Покрасс), в его состав вошли инструменты малого симфонического и джаз-оркестров (новшеством стала большая группа гитар и банджо), с ним выступали известнейшие исполнители — Надежда Обухова, Иван Козловский, Георгий Виноградов, работа Кнушевицкого с этим оркестром продемонстрировала полную некомпетентность дирижера в области джаза: по мнению ряда исследователей из коллектива получился «камерный оркестр с саксофонами». Первое выступление Госджаза состоялось в 1938 году в Колонном зале Дома Союзов во время первой декады советской музыки. Газета «Известия», выражая официальную реакцию на это событие, писала: «Ещё несколько лет тому назад советский джаз буквально с боем завоевывал себе права гражданства и признание. В том, что советский джаз представляет собой в настоящее время подлинно художественное явление, мы могли воочию убедиться на вчерашнем выступлении». Принимал оркестр участие также и в праздновании Нового 1939 года в Георгиевском зале Московского Кремля.

В 1940 году Кнушевицкий был освобожден от должности дирижера Госджаза, руководителем которого становится А. В. Варламов. Во время Великой Отечественной войны Виктор Николаевич руководил оркестром в Первой ударной армии, а затем на Северо-Западном фронте. В 1945 — 1952 годах — руководит Эстрадным оркестром Всесоюзного радио, основной костяк которого составили музыканты-фронтовики. К сожалению, в эти годы, с нарастанием напряжённости Холодной войны джаз перестал получать государственную поддержку и был практически исключён из репертуара известных оркестров. Коллектив Кнушевицкого в лучших образцах своего творчества ориентировался на ансамбли, аккомпанировавшие Петру Лещенко, а в целом выполнял заказ организаций по управлению культурой, исполняя музыку, соответствующую предписывавшимся задачам.

В Москве композитор жил на улице Народного Ополчения, 18. Скончался в 1972 году. Похоронен на Кузьминском кладбище, 30 участок.

Творчество

Из воспоминаний композитора и дирижёра Н. Минха:

В 30-е годы в наш джаз пришла целая плеяда талантливых музыкантов, подлинных профессионалов, обладавших глубокими знаниями и общей культурой. В. Кнушевицкий — из этой плеяды. У него была за плечами фундаментальная музыкальная школа, а кроме всего — богатейшая оркестровая практика. Он ведь мог играть на многих инструментах, для него не были секретом ни тромбон, ни саксофон, ни кларнет — он все это держал в руках.

Для Госджаза Кнушевицкий создал ряд рапсодий в эстрадно-симфоническом стиле —"Русскую", «Еврейскую», «Украинскую» (1937—1938), ряд фантазий на темы песен советских композиторов, записал на грампластинки множество собственных оркестровок произведений И. Дунаевского, М. Блантера, Н. Богословского, А. Цфасмана («Вечер в горах» и «Лунный вечер»), Д. Шостаковича («Сюита для джаз-оркестра»), А. Айвазяна («Армянская рапсодия») и обработок произведений П. И. Чайковского, С. В. Рахманинова (романсы и прелюды), Ф. Листа, К. Дебюсси.

27 ноября 1938 года Валентиной Батищевой под аккомпанемент оркестра Виктора Кнушевицкого была впервые исполнена в Колонном зале Дома Союзов песня М. И. Блантера «Катюша», сразу ставшая необычайно популярной в Советском Союзе.

В разные годы с В. Кнушевицким сотрудничали некоторые ведущие советские джазовые музыканты, большинство которых обязаны своей карьерой А. Н. Цфасману, А. В. Варламову и Л. О. Утёсову, среди них: Л. А. Дидерихс, Т. Е. Ходорковский, А. Арский (аранжировка и инструментовка); В. А. Сафонов, Я. Б. Скоморовский, М. С. Ветров, П. Борискин (труба); И. А. Ключинский, И. П. Давид, В. Н. Ершов, И. Б. Фрадкин (тромбон); О. О. Кандат, А. П. Васильев, А. Г. Мунтян, М. М. Ланцман, В. Н. Костылев, А. М. Котлярский, Т. Г. Геворкян, И. Хазановский (саксофон); Б. В. Градский (банджо и гитара), С. М. Каган (фортепиано); И. А. Бачеев, А. А. Козловский, Л. Д. Олах (ударные); А. Г. Триллинг, Г. О. Узинг (скрипка) и многие другие.

Семья

Младший брат — виолончелист, профессор Московской консерватории Святослав Николаевич Кнушевицкий (1907—1963).

Литература

• Баташев А. Н. Советский джаз. Исторический очерк. — М.: Музыка, 1972. — 176 с.
• Кнушевицкий В. Н. // Музыкальная энциклопедия / под ред. Ю. В. Келдыша. — М.: Советская энциклопедия: Советский композитор, 1974. — Т. 2.
• Дунаевский И. Передаем лёгкую музыку // Советская музыка. — 1949. — № 9.

Ссылки

• [music.tonnel.ru/index.php?l=music&alb=31780 Виктор Кнушевицкий, Биография и репертуар]
• [muzmen.ru/281-poslevoennoe-desyatiletie-dzhaza.html Послевоенное десятилетие джаза (отрывки из книги А. Н. Баташева на сайте muzmen.ru)]

Отрывок, характеризующий Кнушевицкий, Виктор Николаевич

Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.