Корф, Фёдор Карлович

Фёдор Карлович Корф
Портрет Фёдора Карловича Корфа мастерской Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения	5 апреля 1773(1773-04-05)
Дата смерти	30 августа (11 сентября) 1823(1823-09-11) (50 лет)
Место смерти	Орёл
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	кавалерия
Годы службы	1787—1823
Звание	генерал-лейтенант
Сражения/войны	Голымин, Прейсиш-Эйлау, Витебск, Смоленск, Бородино, Тарутино, Малоярославец, Красный, Бауцен, Кацбах, Лейпциг
Награды и премии

Барон Фёдор Ка́рлович Корф (Фридрих Николай Георг фон Корф (von Korff), 5 апреля 1773, имение Виргинален, герцогство Курляндское — 30 августа 1823, Орёл) — генерал-лейтенант (1812), генерал-адъютант (1810), участник Отечественной войны 1812 года.

Биография

Из дворян Курляндской губернии. Сын предводителя курляндского дворянства Карла фон Корфа, чья мать была дочерью знаменитого дипломата Кейзерлинга.

Записан 20 апреля 1787 вице-вахмистром в лейб-гвардии Конный полк, 1 января 1794 переведён оттуда капитаном в конно-гренадерский Военного ордена полк, с которым в том же году участвовал в польской кампании. За храбрость, проявленную при штурме Праги, награждён орденом Св. Георгия 4-го класса и переведён поручиком в Лейб-Гвардии Конный полк. С воцарением Павла I карьера Корфа пошла очень быстро. В 1798 он был произведён в ротмистры и полковники, а 13 октября 1800 — в генерал-майоры с назначением командиром драгунского принца Евгения Вюртембергского полка. Александр I также к нему благоволил, и 6 апреля 1801 назначил Корфа шефом его полка. 16 марта 1806 назначен бригадным командиром.

В кампанию 1806—1807 командовал бригадой (Орденский кирасирский и Псковский драгунский полки), участвовал почти во всех сражениях в Пруссии, особенно отличился при Голымине (за что был награждён за него орденом Св. Владимира 3-й ст.) и Прейсиш-Эйлау, где был ранен в руку. За это сражение он был награждён орденом Георгия 3-го класса. Вылечившись, весной 1807 вернулся в строй, сражался под Гуттштадтом и за боевые отличия был награждён золотой саблей с алмазами и прусским орденом Красного Орла 1-й ст.

В кампанию 1809 находился с русскими войсками в Галиции. 14 сентября 1810 за успешное выполнение поручения по разграничению с Австрией, уступившей России Тарнопольскую область, пожалован генерал-адъютантом и в 1811 назначен начальником 2-й кавалерийской дивизии. В апреле 1812 назначен командиром 2-го резервного кавалерийского корпуса в составе 1-й армии.

Прикрывая движение армии к Дриссе, имел удачное дело с кавалерией Мюрата при Свенцянах. Участвовал в бою под Витебском, при отступлении русских войск от Смоленска, командуя арьергардом 1-й армии, в течение суток упорно оборонял Петербургское предместье этого города (награждён за это алмазными знаками ордена Св. Анны 1-й ст.)

В Бородинском сражении командовал двумя кавалерийскими корпусами, которыми отражал беспрерывные атаки французов на центр русской позиции. За отличие при Бородине 31 октября 1812 произведён в генерал-лейтенанты. Затем снова действовал в арьергарде, а после Малоярославца — в авангарде армии. Участвовал в сражениях при Малоярославце, Вязьме и Красном.

В кампаниях 1813—1814 годов участвовал в сражениях при Рохлице, Дрездене, Бишофсверде, Бауцене, Кацбахе; в бою у Левенберга 17 августа 1813 взял у французов двух орлов, 16 пушек и 3500 пленных. Принимал участие в Лейпцигском сражении, блокаде Майнца и походе на Париж. В кампанию 1815 года вновь был со своим корпусом в Париже.

В 1815 получил 2-ю драгунскую дивизию, 9 апреля 1816 вновь назначен командовать 2-м резервным кавалерийским корпусом. На этом посту и умер 30 августа (11 сентября) 1823 года в Орле.

Похоронен в Орле на кладбище возле архиерейского дома (памятник на могиле сооружён на средства, собранные генералами и офицерами 2-го резервного кавалерийского корпуса). В браке с Екатериной Григорьевной Шидловской оставил единственного сына Павла (1812—1831).

Мощный телом, исполин ростом, Корф бодро переносил военные трудности, обладая при этом каким-то особенным искусством даже в то время, когда мы нуждались в хлебе, угощать товарищей своих вкусными и прихотливыми обедами.

— А. И. Михайловский-Данилевский Военная Галерея Зимнего дворца, т. II, 1845

Награды

• Орден Святого Георгия 4-го класса, 17 апреля 1795. Фёдор Карлович Корф — капитан конно-гренадерского Военного Ордена полка
• Орден Святого Владимира 3-й степени 1806

Во всемилостивейшем уважении на усердную службу и отличное мужество, оказанное 24-го октября при взятии приступом сильно укрепленного Варшавского предместия, именуемого Прага, где, находясь в числе волонтеров, первым взошел на батарею

• Орден Святого Георгия 3-го класса, 8 апреля 1807. Фёдор Карлович Корф — генерал-майор, шеф Псковского драгунского полка

В воздаяние отличнаго мужества и храбрости, оказанных в сражении против французских войск 27-го января при Прейсиш-Эйлау

• Орден Святой Анны 1-й ст. 1807
• прусский Орден Красного Орла 1-й ст. 1807
• Золотая сабля с алмазами «За храбрость» 1808
• Награждён орденом Святого Владимира 2-й ст. большого креста в августе 1812

за отличное мужество и храбрость, оказанные во время кампании 1812 года противу Французских войск, где по отступлении армии нашей из Вильно командовал арьергардом её, и невзирая на непомерно превосходную неприятельскую кавалерию, благоразумными распоряжениями и мужеством не только отражал непадения неприятельские с успехом, но и часто одерживал видимую над ним поверхность, равномерно при отступлении армии от Дорогобужа, командуя резервным корпусом, подкреплял арьергард армии в бывших ежедневных с неприятелем сражениях.

• Алмазные знаки к ордену Святой Анны 1-й ст. 1812
• Орден Святого Александра Невского

Ссылки

• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_k39.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 432.

Отрывок, характеризующий Корф, Фёдор Карлович

В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.