Мантейфель, Эдвин Карл Рохус фон

Эдвин Карл Рохус фон Мантейфель
Дата рождения	24 февраля 1809(1809-02-24)
Место рождения	Дрезден, Королевство Саксония
Дата смерти	17 июня 1885(1885-06-17) (76 лет)
Место смерти	Карлсбад, Австро-Венгрия
Принадлежность	Королевство Пруссия, Германская империя
Род войск	кавалерия, пехота
Годы службы	1827—1885
Звание	генерал-фельдмаршал (1873)
Сражения/войны	Революция 1848—1849 годов в Германии Австро-прусско-датская война Австро-прусско-итальянская война Франко-прусская война
Награды и премии

Эдвин Карл Рохус фон Мантейфель (нем. Karl Rochus Edwin Freiherr von Manteuffel; 24 февраля 1809, Дрезден — 17 июня 1885, Карлсбад) — барон, прусский и германский военачальник, генерал-фельдмаршал.

Биография

Молодые годы

Выходец из старинного аристократического рода, члены которого, в том числе и отец Мантейфеля, занимали высокие военные и государственные посты. Зачислен в прусскую армию в 1827 году в чине драгунского лейтенанта. Благодаря родственным связям, служил в Берлине, в 1834—1836 годах учился в Военной академии, ранее посещал лекции в Берлинском университете Фридриха-Вильгельма. По окончании академии назначен адъютантом к губернатору Берлина генерал-фельдмаршалу Карлу фон Мюффлингу, а затем к принцу Альбрехту. Вместе с принцем в составе военной миссии ездил в Санкт-Петербург, где был представлен императору Николаю I, познакомился с наследником престола великим князем Александром Николаевичем и обзавёлся большими связями при русском дворе. Впоследствии это сыграло важную роль в судьбе Мантейфеля.

Стремительная карьера

Назначения Мантейфеля к высшим генералам дали ему возможность сделать стремительную карьеру, и он эту возможность не упустил. Во время революции 1848—1849 годов в Германии, когда король и двор пребывали в полной растерянности, Мантейфель сохранил хладнокровие и выступил за решительные действия против восставших, вплоть до применения артиллерии. После подавления революции «за отличия» назначен флигель-адъютантом к королю Пруссии Фридриху Вильгельму IV. С 1854 года командовал 5-м уланским полком, затем — командир 3-й кавалерийской бригады. В 1856 году направлялся для участия в переговорах в Вену и в Санкт-Петербург, в последнем встречался с уже ставшим императором Александром II.

С 1857 года был руководителем прусского военного кабинета — постоянно действующего органа при императоре, решавшем важнейшие военно-политические вопросы и традиционно обладающего большим влиянием в Пруссии. Тогда же был произведён в генерал-майоры. Мантейфель в те годы был известен также как руководитель военного офицерского кружка, проповедующего крайне консервативные взгляды. Отстаивал принцип кастовости в формировании офицерского корпуса, категорически выступал против допуска на офицерские должности выходцев из всех иных сословий, невзирая на заслуги и способности. В те годы многие в Пруссии полагали, что Мантейфель оказывает крайне реакционное влияние на императора и его ближайшее окружение, подобные заявления в 1860 году стали причиной дуэли Мантейфеля с одним из видных прусских либералов. Мантейфель ранил своего соперника, за что был подвергнут заключению в крепость в качестве дисциплинарного наказания. Впрочем, его авторитет при дворе после этого случая только возрос.

Войны с Данией и Австрией

В 1864 году генерал-лейтенант Мантейфель принял участие в войне с Данией. После подписания мира с 1865 года — главнокомандующий прусскими войсками в Шлезвиг-Гольштейне и губернатор Шлезвига. В 1866 году участвовал в военном совете в Берлине, на котором высказался за скорейшее начало войны с Австрийской империей.

После объявления войны с Австрией в июне 1866 года возглавил сформированный на базе прусских войск в Шлезвиге отдельный отряд численностью в 15 тысяч человек. Во главе его начал решительное наступление на юг. Отбросив слабый австрийский корпус, занял Гольштейн, затем вторгся в Ганноверское королевство. Преследуя отступавшую ганноверскую армию, нанёс ей поражение при Лангензальце и 29 июня 1866 года вынудил её к капитуляции. Затем соединился с прусской Майнской армией и в июле 1866 года участвовал во вторжении в Королевство Бавария. Слабые баварские войска также потерпели ряд поражений (у Киссингена, Ашаффенбурга, Куабербишофсгейма) и к моменту подписания мирного договора 23 августа 1866 года были вытеснены из северной Баварии.

Сразу после войны Мантейфель посетил с ответственной миссией Российскую империю, где по поручению Бисмарка провёл важные переговоры с императором Александром II и канцлером Александром Горчаковым. Целью переговоров было получение согласие России на территориальные изменения по результатам войны и признание ею нового баланса сил в центральной Европе. Данная миссия была выполнена им вполне успешно.

Затем Мантейфель получил назначение на должность командира 9-го армейского корпуса в Шлезвиг-Гольштейне, но счёл себя оскорблённым этим предложением: по сути корпус представлял собой тот же самый, только несколько увеличенный отряд, с которым он начал войну. Между тем после успешных действий в войне и удачной дипломатической миссии Мантейфель требовал более высокого назначения. В знак протеста в 1867 году он вышел в отставку. Однако в следующем году ему было предложено командование 1-м армейским корпусом в Кёнигсберге. Этот корпус считался элитным и наиболее боеспособным соединением прусской армии, поэтому Мантейфель принял новое предложение и вернулся на службу.

Франко-прусская война

С началом франко-прусской войны корпус Мантейфеля был переброшен на фронт и принимал участие в боевых действиях в составе 1-й прусской армии, активно действуя в Лотарингии. Участвовал в ряде успешных для пруссаков сражений и в осаде Меца. После капитуляции в Меце французской армии маршала Базена Мантейфель в октябре 1870 года назначен командующим 1-й армией вместо К. Штейнмеца, и ему было поручено наступление на севере Франции. Продвигаясь к Ла-Маншу, в ноябре-декабре 1870 года армия Мантейфеля разбила в трёх сражениях французскую Северную армию генерала Федэрба, спешно сформированную Правительством национальной обороны и заняла Амьен и Руан.

С января 1871 года — командующий прусской Южной армией. На этом посту он сумел сорвать наступление 90-тысячной французской Восточной армии во главе с Кленшаном на Бельфор, затем отрезал её от французской территории и вынудил перейти границу со Швейцарией, где французы были интернированы.

Высшие должности

По окончании войны Мантейфель был назначен командующим оккупационной армией во Франции. 19 сентября 1873 года он был произведён в генерал-фельдмаршалы Германской империи. С 1873 года находился в Берлине, играл большую роль при Бисмарке и Мольтке. В 1876 и 1878 годах вновь выполнял дипломатические поручения в России, причем был удостоен высоких почестей от императора Александра II, назначен шефом 4-го драгунского Екатеринославского полка русской армии. С июня 1879 года до конца жизни — генерал-губернатор Эльзас-Лотарингии.

Скончался во время лечения на курорте Карлсбад в Австро-Венгрии.

Награды

Награждён высшими орденами Пруссии и Германии: Pour le Mérite (1866), Орден Чёрного Орла (1871), Большой крест Железного креста (1871). Александр II наградил Мантейфеля орденом Святого апостола Андрея Первозванного и орденом Святого Георгия III степени (за отличие в войну с французами, 27.12.1870). Кавалер многих иностранных наград.

В ряде источников упоминается, что Мантейфелю был пожалован также чин генерал-фельдмаршала русской армии, но действительности это не соответствует.

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.

Отрывок, характеризующий Мантейфель, Эдвин Карл Рохус фон

– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил: