Марк Сервилий Пулекс Гемин
| Марк Сервилий Пулекс Гемин |
Марк Сервилий Пулекс Гемин (лат. Marcus Servilius Pulex Geminus; III — II века до н. э.) — древнеримский политический деятель из патрицианского рода Сервилиев, консул 202 года до н. э.
В 211 году до н. э. Марк Сервилий стал авгуром. В 203 году он в должности эдила организовал очередные Римские игры[1], а позже стал начальником конницы при диктаторе Публии Сульпиции Гальбе Максиме. Сульпиций и Сервилий объезжали города, поддержавшие Ганнибала во время его пребывания в Италии, и выясняли причины отпадения каждого[2].
В следующем году Марк Сервилий был консулом совместно с Тиберием Клавдием Нероном. Каждый из консулов хотел получить Африку в качестве провинции. Народное собрание высказалось за то, чтобы командование в Африке по-прежнему принадлежало Сципиону, но консулы по решению сената всё же бросили жребий, и Африка досталась Нерону[3]. Сервилий же получил в качестве провинции Этрурию. В конце года, чтобы не ехать в Рим, он назначил диктатора для проведения выборов. Командование в Этрурии ему продили и на 201 год до н. э.[4].
После заключения мира Марк Сервилий стал одним из децемвиров, чьей задачей было наделить ветеранов Сципиона землёй в Самнии и Апулии[5] (конец 201 года до н. э.). В 197 году он вошёл в коллегию триумвиров, ведавших организацией пяти колоний на побережье Кампании[6].
По окончании Третьей Македонской войны, когда военный трибун Сервий Сульпиций Гальба попытался лишить Луция Эмилия Павла его законного триумфа, Марк Сервилий своей речью перед народом и демонстрацией ран, полученных в войнах, добился положительного для Павла решения[7][8].
Дата смерти Марка Сервилия неизвестна.
Напишите отзыв о статье "Марк Сервилий Пулекс Гемин"
Примечания
Отрывок, характеризующий Марк Сервилий Пулекс Гемин
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
