Матчи сборной СССР по футболу 1971
Поделись знанием:
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.
С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Товарищеский матч
| 17 февраля, 1971 |
|
Стадион: Халиско, Гвадалахара Зрителей: 50 000 Судья:  X. Галиндо Сегурра |
|||
| Составы: Мексика: Пуэнте, Рамирес, Пенья, Г. Эрнандес, Перес, Амухастеги, Эстрада, Медина (Гомес, 46), Родригес, Ромеро, Менедес (Авилан, 30; Лопес, 75). СССР: Банников, Дзодзуашвили, Шестернёв (к), Ловчев (Плахетко, 60), Капличный, Долгов, Кульчицкий, Эштреков (Шевченко, 46), Федотов, Г. Нодия, Еврюжихин. |
|||||
Товарищеский матч
| 19 февраля, 1971 |
|
Стадион: Ацтека, Мехико Зрителей: 31 000 Судья: Педро Луис Диего де Лео |
|||
| Составы: Мексика: Пуэнте, Рамирес, Монтес (Рамос, 46), Г. Эрнандес, А. Эрнандес, Амухастеги (Медина, 46), Веларде, Родригес (Дамиан, 25; Рейес, 60), Валдивия (Горацио, 46), Эстрада, Гомес. СССР: Шмуц, Истомин, Шестернёв (к), Дзодзуашвили, Капличный, Долгов, Мунтян (Кульчицкий, 65), Шевченко, Федотов, Г. Нодия, Еврюжихин (Дударенко, 60). |
|||||
Товарищеский матч
| 28 февраля, 1971 |
|
Стадион: Национальный стадион «Флор Бланка», Сан-Сальвадор Зрителей: 32 000 Судья:  М. Цеа |
||||||
| Составы: Сальвадор: Пинеда, Мехия, Марьона (к), Осорьо (Анхель), Рубальо, Кинтанилья, Рамос, Фламенко Кабесас (Портильо), Мендес (Мартинес), Асукар (Гонсалес), Апарисьо. СССР: Шмуц, Истомин (Дзодзуашвили, 57), Шестернёв (к), Ловчев, Капличный, Долгов, Киселёв, Копейкин, Г. Нодия, Эштреков, Дударенко. |
||||||||
Товарищеский матч
| 28 апреля, 1971 |
|
Стадион: им. В. Левского, София Зрителей: 15 000 Судья:  К. Барбулеску |
||||||
| Составы: Болгария: Б. Михайлов, Пенков (Гайдарски, 46), Д. Пенев, Величков, Жечев, Апостолов, М. Василев, Бонев, Жеков, А. Михайлов, Митков. СССР: Банников, Истомин (Шульженко, 68), Шестернёв (к), Ловчев, Капличный, Коньков, Мунтян (Броварский, 68), Гершкович (Бышовец, 46; Вад. Иванов, 85), Федотов, Банишевский, Шевченко. |
||||||||
Отборочный матч II чемпионата Европы
| 30 мая, 1971 |
|
Стадион: Центральный стадион им. В. И. Ленина, Москва Зрителей: 102 000 Судья:  Фердинанд Биверси |
||||||
| Составы: СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Шестернёв (к), Зыков, Капличный, Колотов, Мунтян (Федотов, 57), Сабо, Банишевский (Г. Нодия, 76), Шевченко, Еврюжихин. Испания: Ирибар, Соль (Антон, 65), А. Тононо, Бенито, Гальего, Виолета (Лора, 62), Рексач, Кларамунт, Амансио, Уриарте, Чуррука. |
||||||||
Отборочный матч II чемпионата Европы
| 7 июня, 1971 |
|
Стадион: Центральный стадион им. В. И. Ленина, Москва Зрителей: 35 000 Судья:  Эрик Бейяр |
||||||
| Составы: СССР: Банников (Рудаков, 46), Истомин, Шестернёв (к), Зыков, Капличный, Колотов, Мунтян, Банишевский, Федотов, Шевченко, Еврюжихин (Хмельницкий, 64). Кипр: Варнавас, Кокос, Кавазис, Фоккис, Каллис, Стефанис, П. Василиу, А. Константину, Маркус, Канджилерис (Такис, 74), Стилиану (Луис Теодору, 46). |
||||||||
Товарищеский матч
| 14 июня, 1971 |
|
Стадион: Центральный стадион им. В. И. Ленина, Москва Зрителей: 30 000 Судья:  Фердинанд Маршалл |
||||||
| Составы: СССР: Рудаков, Истомин, Шестернёв (к), Матвиенко, Капличный, Колотов, Коньков, Г. Нодия (Долгов, 70), Федотов, Шевченко, Еврюжихин (Хмельницкий, 46). Шотландия: Кларк, Браунли, Диксон, Манро, Маккинон, Стэнтон, Форрест, Уотсон, Стейн (Курран, 70), Робб, Скотт. |
||||||||
Товарищеский матч
| 18 сентября, 1971 |
|
Стадион: Динамо, Москва Зрителей: 12 000 Судья:  Павел Казаков |
||||||
| Составы: СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Соснихин, Матвиенко, Хурцилава, Колотов (Коньков, 46), Мунтян (к), Иштоян (Хмельницкий, 46), Федотов (Копейкин, 52), Долматов, Шевченко. Индия: Саркар, Кармаркар, Гош, Бхатачарджи, Чаудхори, Манна, Натараджи, Тапа, Чодри, Хабиб, Бомик (Дастидар, 52). |
||||||||
Отборочный матч II чемпионата Европы
| 22 сентября, 1971 |
|
Стадион: Центральный стадион им. В.И. Ленина, Москва Зрителей: 75 000 Судья:  Уле Дальберг |
||||||
| Составы: СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Шестернёв (к), Зыков, Хурцилава, Колотов, Мунтян, Долматов, Федотов, Шевченко (Иштоян, 74), Еврюжихин. Северная Ирландия: Макфол, Крейг (Гамильтон, 60), Нэйл, Хантер, Нельсон, Хиган, Клементс, Никольсон, О’Кейн, Дуган, Бест. |
||||||||
Отборочный матч II чемпионата Европы
| 13 октября, 1971 |
|
Стадион: Уиндзор Парк, Белфаст Зрителей: 20 000 Судья:  Рольф Нихус |
||||||
| Составы: Северная Ирландия: Дженингс, Райс, Нельсон, Никольсон, Хантер, О’Кейн, Макморди, Гамильтон (О’Нейлл, 65), Нэйл, Дуган (Кассиди, 46), Клементс. СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Шестернёв (к), Ловчев, Хурцилава, Колотов, Киселев, Долматов, Коньков, Бышовец, Шевченко (Иштоян, 60). Предупреждение: Ловчев (43). |
||||||||
Отборочный матч II чемпионата Европы
| 27 октября, 1971 |
|
Стадион: Рамон Санчес Писхуан, Севилья Зрителей: 60 000 Судья:  Норман Бартеншоу |
|||
| Составы: Испания: Рейна, Соль, Гальего, А. Тононо, Антон (Марсиал, 76), Лора, Кларамунт, Кини, Амансио, Кино, Чуррука. СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Шестернёв (к), Истомин, Хурцилава, Колотов, Мунтян, Долматов, Федотов (Киселёв, 83), Бышовец, Иштоян (Шевченко, 62). Предупреждение: Гальего. |
|||||
Неофициальные игры сборной
Товарищеский матч
| 23 мая, 1971 |
|
Стадион: Динамо, Москва Зрителей: ? 000 Судья: Павел Казаков |
||||||
| Составы: СССР: Рудаков, Дзодзуашвили (Шульженко,46; Вад. Иванов, 50), Шестернёв (к), Матвиенко (Истомин, 46), Капличный, Колотов, Мунтян, Сабо, Банишевский (Малофеев, 75), Шевченко, Еврюжихин. Алжир: Ушен, Менгельти, Себаун, Амрус, Бенферхат, Феллахи, Браик, Сальхи, Мехди (Буталеб, 76), Буяхи, Сахли (Аммар, 46). |
||||||||
Товарищеский матч
| 11 августа, 1971 |
|
Стадион: Лехия, Гданьск Зрителей: 40 000 Судья:  С. Экштейн |
||||||
| Составы: Польша: Гомола (Чайковский, 70), Вражи, Горгонь, Анчок, Плашевский, Б. Блаут (Дейна, 46), Банась, Шолтысик, Машчик (Касперчак, 46), Вилим, Лято. СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Шестернёв (к), Матвиенко, Хурцилава, Колотов, Дударенко, Коньков, Кожемякин, Долматов, Еврюжихин. |
||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Матчи сборной СССР по футболу 1971"
Отрывок, характеризующий Матчи сборной СССР по футболу 1971
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.
С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
