Мильке, Эрих

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эрих Мильке
Министр государственной безопасности ГДР
11 декабря 1957 года — 18 ноября 1989 года
Глава правительства: Отто Гротеволь
Вилли Штоф
Хорст Зиндерман
Вилли Штоф
Президент: Вильгельм Пик (до 1960 года)
Предшественник: Эрнст Волльвебер
Преемник: должность упразднена;
Вольфганг Шваниц (как глава Ведомства национальной безопасности ГДР)
 
 
Военная служба
Принадлежность: ГДР ГДР
Звание: генерал армии
Сражения: Гражданская война в Испании,
Вторая мировая война
 
Награды:

ГДР:

СССР:

Других стран:

</center>

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Мильке.

Эрих Фриц Эмиль Мильке (нем. Erich Fritz Emil Mielke; 28 декабря 1907, Берлин — 21 мая 2000, там же) — крупный государственный и коммунистический деятель Германской Демократической Республики (ГДР), министр государственной безопасности ГДР в 1957—1989 годах, член Политбюро Центрального Комитета Социалистической единой партии Германии (СЕПГ), генерал армии, дважды Герой ГДР, дважды Герой Труда ГДР, Герой Советского Союза.





Молодость

Родился в 1907 году в Берлине в рабочей семье: отец деревоотделочник, мать швея. Немец.

Окончил школу городской общины и гимназию. В 1921 году вступил в комсомол, а в 1925 — в Коммунистическую партию Германии. Имел легальную профессию торгового агента-экспедитора, одновременно в 1928—1931 годах работал в качестве репортёра коммунистической газеты Die Rote Fahne («Красное знамя»). Впервые арестован в 1930 году за участие в запрещённой властями демонстрации. В 1931 году во время коммунистической демонстрации в Берлине вместе с Эрихом Цимером участвовал в убийстве двух полицейских — Пауля Анлауфа и Франца Ленка. После этого Мильке был вынужден бежать в Бельгию, а оттуда в 1932 году — в Москву.

1930-е годы и Вторая мировая война

В Москве Мильке учился в Международной ленинской школе, после её окончания с 1934 года преподавал в ней. В сентябре 1936 — марте 1939 года участвовал в гражданской войне в Испании против сторонников Франко под псевдонимом «Фриц Ляйснер». Был начальником оперативного отдела бригады, затем инструктором 11-й интернациональной бригады и её начальником штаба, имел воинское звание «капитан». После поражения республиканцев вместе с другими бойцами интернациональных бригад перешёл франко-испанскую границу, но поскольку французские власти интернировали всех перешедших границу и помещали в лагеря для интернированных лиц, Мильке из Франции нелегально эмигрировал в Бельгию. Там ему удалось устроиться на работу в редакцию одной из газет.

При вторжении германских войск в Бельгию во время Французской кампании 1940 года бежал во Францию, где был на некоторое время интернирован[1]. Мильке вновь удалось скрыться, он жил под чужим именем, выдавая себя за латыша-эмигранта Рихарда Хебеля, работал лесорубом. Участвовал в Движении Сопротивления. В декабре 1943 года был задержан немецкими властями, но не разоблачён, после чего насильно мобилизован в военно-строительную Организацию Тодта. Работал на строительстве укреплённых сооружений, в декабре 1944 года сумел бежать и сдался в плен войскам союзников.

В послевоенной Германии и в ГДР

После победы союзников над Третьим рейхом в июне 1945 году Мильке вернулся в Берлин. Работал полицейским инспектором в Берлине, одновременно был начальником отдела полиции и юстиции в Центральном Комитете Коммунистической партии Германии. С июня 1946 года — вице-президент Немецкого управления внутренних дел. После образования 7 октября 1949 года Германской Демократической Республики Мильке начал работать во вновь образованной службе безопасности, с октября 1949 — генерал-инспектор Главного управления защиты экономики (первоначальное название службы безопасности), с 1950 года — статс-секретарь этой службы. С 1955 года — заместитель министра, а с ноября 1957 года по ноябрь 1989 года — Министр государственной безопасности. За более чем 30-летний период во главе «Штази» он сделал её одной из лучших и наиболее эффективных служб контрразведки и внешней разведки, когда-либо существовавших в странах-участницах Варшавского договора.

Был членом ЦК СЕПГ с 1950 года, кандидатом в члены Политбюро ЦК СЕПГ с 1971 года, членом Политбюро ЦК СЕПГ с 1976 года. Депутат Народной палаты ГДР с 1958 года.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 декабря 1987 года за личный вклад в дело борьбы с фашизмом в годы Второй мировой войны и в связи с 80-летием со дня рождения министру государственной безопасности ГДР, члену Политбюро ЦК СЕПГ, генералу армии Мильке Эриху Фрицу Эмилю было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 11565).

Занимал пост главы «Штази» до 7 ноября 1989 года, когда был снят с должности министра, исключён из Политбюро и лишён депутатского мандата Народной палаты ГДР. В следующем месяце исключён из ЦК СЕПГ и из самой СЕПГ и арестован. В марте 1990 года освобождён по состоянию здоровья, но это получило настолько негативный резонанс, что через несколько дней был вновь взят под стражу.

В Федеративной Республике Германия

После ликвидации ГДР и объединения Германии в октябре 1990 года Эрих Мильке предстал перед судом вместе с бывшим генеральным секретарём ЦК СЕПГ Эрихом Хонеккером. В 1992 году руководителю «Штази» были предъявлены обвинения в преследовании диссидентов, в слежке за инакомыслящими, в доносах и провокациях, в стрельбе на поражение по гражданам ГДР, пытавшихся преодолеть Берлинскую стену между столицей ГДР и Западным Берлином. Однако ни органы юстиции, ни судебные власти ФРГ так и не смогли найти нарушения законов, не смогли представить достоверных доказательств виновности Э. Мильке ни по одному из этих пунктов. В итоге 85-летний ветеран был приговорён 26 октября 1993 года к шести годам лишения свободы за убийство двух берлинских полицейских в 1931 году, во времена Веймарской республики. 1 августа 1995 года Мильке был досрочно отпущен на свободу.

В последние годы своей жизни бывший второй человек в восточногерманской иерархии проживал с женой Гертрудой в скромной двухкомнатной квартире в Берлине. Соседи запомнили его как тихого необщительного старичка, которого выгуливали в инвалидной коляске телохранители. В марте 2000 года его поместили в дом престарелых[1], где его сын Франк работал врачом. Эрих Мильке скончался 21 мая 2000 года в Берлине. 6 июня 2000 года урна с его прахом была захоронена на берлинском Центральном кладбище Фридрихсфельде[1].

Мильке был председателем спортивного общества «Динамо» (1953-1989)[1], любил охотиться.

Воинские звания

  • генерал-инспектор (до 1950)
  • генерал-лейтенант (1.01.1953)
  • генерал-полковник (1.10.1959)
  • генерал армии (1.02.1980)

Награды и почётные звания

Награды ГДР

Награды СССР

Награды других государств

Напишите отзыв о статье "Мильке, Эрих"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 [www.ddr-im-www.de/Personen/Mielke.htm Краткая биография Мильке на сайте о ГДР].

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2382 Мильке, Эрих]. Сайт «Герои Страны».

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Эрих Мильке
  • [www.nasledie.ru/oboz/N11_01/11_22.HTM А. Спаковский. Эрих Мильхе. Штрихи к портрету]. (ссылка недействительна)
  • [www.axishistory.com/various/nationale-volksarmee-east-germany/133-nationale-volksarmee/nationale-volksarmee-unsorted/1814-armeegeneral-erich-mielke Информация об Эрихе Мильке на сайте «Аxis Нistory»].

Отрывок, характеризующий Мильке, Эрих

– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Мильке,_Эрих&oldid=81274529»