Передовой ров

Передовой ров — фортификационное сооружение.

История

В военной науке начала 20-го века предполагалось, что передовой ров устраивается в нескольких десятках шагов впереди главного (наружного) рва укреплений, по большей части с целью укрыть в нём от взоров и выстрелов с поля какие-нибудь искусственные препятствия вроде проволочной сети; штурмующие натыкаются, таким образом, неожиданно для себя на это препятствие, приостанавливаются, не будучи в состоянии сразу его преодолеть, и несут большие потери от огня с укрепления, под выстрелы с которого в этом случае подводится внутренняя отлогость передового рва, направляясь по продолжению верхней поверхности бруствера (см. рисунок). Иногда передовой ров в момент перехода через него штурмующих обстреливается с каких-нибудь других оборонительных приспособлений продольным огнём; тогда упомянутая внутренняя отлогость этого рва может быть очень крута и сама по себе явится преградой. Ниоткуда не обстреливаемый передовой ров, хотя тоже способен остановить порыв штурмующих, но может послужить для них местом безопасного отдыха, почему подобных передовых рвов избегают, стараясь доставить им хотя бы самую слабую оборону.

См. также

• Редут — укрепление сомкнутого вида, как правило (но не обязательно) земляное, с валом и рвом. Редуты утратили своё значение в начале Первой Мировой войны из-за большой уязвимости от огня артиллерии.
• Барбет — на суше насыпная площадка под артиллерийское орудие на внутренней стороне бруствера.
• Полоса обеспечения — полоса местности на пути вероятного удара противника, перед главным рубежом обороны. В полосе обеспечения усиливаются естественные и создаются искусственные препятствия (проволочные заграждения, завалы, рвы, эскарпы и контрэскарпы, противотанковые заграждения и надолбы), создаются ловушки, оборудуются позиции для войск, обеспечивающих прикрытие, проводится минирование.

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Передовой ров

Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.