Перхорович, Франц Иосифович

Франц Иосифович Перхорович
Дата рождения	27 мая 1894(1894-05-27)
Место рождения	посёлок Залазы, Минская губерния, Российская империя (ныне — Докшицкий район Витебской области), Республика Беларусь)
Дата смерти	11 октября 1961(1961-10-11) (67 лет)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1915—1917 1918—1951
Звание
Командовал	47-я армия
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России, Советско-польская война (1919—1921) Великая Отечественная война
Награды и премии	Других государств:

Франц Ио́сифович Перхоро́вич (27 мая 1894, Минская губерния — 11 октября 1961, Москва) — советский военачальник, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант.

Биография

Франц Иосифович Перхорович родился 27 мая 1894 года в посёлке Залазы ныне Докшицкого района Витебской области. Белорус.

В русской армии с 1915 года. Участник Первой мировой войны, поручик, командир взвода. В Красной Армии с 1918 года. Во время Гражданской войны участвовал в боях против войск С. В. Петлюры. Участник Советско-польской войны 1920 года. Был в плену у поляков. В межвоенный период командовал ротой, служил начальником штаба стрелкового полка, затем помощником начальника оперативного отдела штаба Московского военного округа. С ноября 1937 года по август 1938 года — военрук Московского планового института. С августа 1938 года по ноябрь 1939 года в запасе РККА. В 1940 году восстановлен в кадрах РККА и назначен преподавателем кафедры боевой подготовки Государственного центрального института физической культуры.

Великая Отечественная война

В начале Великой Отечественной войны Ф. И. Перхорович — командир 787-го стрелкового полка 222-й стрелковой дивизии, затем 630-го стрелкового полка 107-й стрелковой дивизии 24-й армии Резервного фронта. В составе дивизии полк участвовал в Ельнинской наступательной операции. В ноябре 1941 года полк Перхоровича оказался в окружении. После 20 дней ожесточённых боёв командир вывел остатки полка в район Тулы. В феврале 1942 года назначен заместителем командира 5-й гвардейской стрелковой дивизии. В мае 1942 года назначен командиром 100-й стрелковой дивизии, вошедшей вскоре в состав 40-й армии Воронежского фронта. В начале 1943 года дивизия под командованием Ф. И. Перхоровича участвовала в Воронежско-Касторненской и Харьковской наступательных операциях. В июне 1943 года Ф. И. Перхорович назначен командиром 52-го стрелкового корпуса 40-й армии. Руководил действиями корпуса в Курской битве, Белгородско-Харьковской, Житомирско-Бердичевской наступательных операциях и освобождении городов Лебедин, Житомир, Бердичев. В мае 1944 года возглавил 3-й гвардейский стрелковый корпус, которым командовал в Люблинско-Брестской, Минской, Гумбиннен-Гольдапской операциях. За это время войска корпуса освободили города: Высокое, Слуцк, Барановичи, Пружаны. С 17 ноября 1944 года — командующий 47-й армией 1-го Белорусского фронта. 17 января 1945 года 47-я армия совместно другими армиями 1-го Белорусского фронта в ходе Варшавско-Познанской операции освободила Варшаву.

За умелое руководство войсками в Варшавско-Познанской операции, сыгравшей решающую роль в освобождении столицы Польши — Варшавы, и проявленные при этом героизм и отвагу Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 апреля 1945 года генерал-лейтенанту Перхоровичу Францу Иосифовичу присвоено звание Героя Советского Союза.

В ходе дальнейшего наступления Ф. И. Перхорович умело планирует боевые действия армии, правильно организует взаимодействие родов войск, добиваясь успеха в наступлении в Восточно-Померанской и Берлинской наступательных операциях. В апреле 1945 года 47-я армия под командованием генерал-лейтенанта Перхоровича, охватив Берлин с северо-запада, соединилась с 4-й гвардейской танковой армией 1-го Украинского фронта, замкнув тем самым кольцо окружения вокруг столицы нацистской Германии.

После войны продолжал командовать армией. С 1947 года начальник Управления в Главном штабе Сухопутных войск. С 1951 года в отставке.

Франц Иосифович Перхорович скончался 11 октября 1961 года в Москве. Похоронен на Введенском кладбище.

Именем отважного военачальника названа улица в Воронеже.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза № 6457;
• три ордена Ленина;
• четыре ордена Красного Знамени;
• орден Суворова 1-й степени;
• орден Кутузова 1-й степени;
• орден Суворова 2-й степени;
• медали.

Источники

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1849 Перхорович, Франц Иосифович]. Сайт «Герои Страны».

• Коллектив авторов. Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь / Под общей ред. М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2005. — С. 170—171. — ISBN 5-86090-113-5.

Отрывок, характеризующий Перхорович, Франц Иосифович

Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…