Дураццо, Пьетро Младший
| Пьетро Дураццо итал. Pietro Durazzo<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 23 августа 1685 — 23 августа 1687 | |||
| Предшественник: | Франческо Мария Леркари Империале | ||
| Преемник: | Лука Спинола II | ||
| Рождение: | 1632 Генуя | ||
| Смерть: | 31 июля 1699 Генуя | ||
| Место погребения: | церковь Утешения | ||
| Род: | Дураццо | ||
| Отец: | Чезаре Дураццо | ||
| Мать: | Джованна Черветто | ||
| Супруга: | Виоланта Гарбарино | ||
| Дети: | Чезаре, Стефано, Карло Джироламо. Мария Аурелия, Мария Джованна | ||
Пьетро Дураццо (итал. Pietro Durazzo; Генуя, 1632 — Генуя, 1699) — дож Генуэзской республики.
Биография
Сын дожа Чезаре Дураццо и Джованны Черветто, брат будущего кардинала Марчелло Дураццо, внук дожа Пьетро Дураццо, родился в Генуе в 1632 году. Был крещен 14 июня в церкви Сан-Винченцо. 10 декабря 1640 года был вписан в Золотую книгу генуэзской знати. Вместе с братом Марчелло получил образование в области права.
В 1659 году был направлен генуэзским правительством в Вену для расследования слухов о переговорах между маркизом Фосдиново с герцогом Тосканским по поводу продажи герцогу удела Луниджана, имевшего стратегическое значение для Генуи. Однако слухи не подтвердились, и Дураццо 22 апреля отбыл на родину, сделав остановку в Граце.
Вернувшись в Геную, в 1660 году он был избран в магистрат здравоохранения и занимался организацией ярмарок вплоть до 1662 года. В1662-1665 годах он был одним из отцов города и одним из защитников Банка Сан-Джорджо. В течение двадцати лет между 1660 и 1683 годами он занимал различные должности в судебной системе: защитника сирот (1666), члена магистратов иностранной валюты и изобилия (1668), магистрата арсенала (1669), покровителя тюрьмы для бедняков (1676) и защитника больницы Памматоне (1682—1683).
В 1672 году, в начале военных действий с герцогством Савойским, Пьетро Дураццо был включен в состав чрезвычайного совета. Он был сенатором, а затем губернатором Республики в 1674—1675 годах, работал в Совете по торговле и спорам между ремесленниками и неплатежеспособными клиентами, в магистратах арсенала, монеты и морских дел, служил членом Верховного синдикатория (1677), государственным инквизитором, членом Военного совета и покровителя Банк Сан-Джорджо (1683).
В последующие годы, в условиях конфликта между Республикой Генуя и Францией, Пьетро не скрывал своих профранцузских симпатий, в противовес сторонникам Испании, регулярно призывая правительство вести диалог с Францией. В 1684 году Дураццо был одним из четырёх членов Малого Совета Республики, голосовавших против отрицательного ответа на французский ультиматум, обернувшегося в итоге тяжелой бомбардировкой Генуи французским флотом.
Из-за профранцузской ориентации Дураццо не вошел в чрезвычайный военный совет во главе с дожем Франческо Мария Леркари Империале, но после роспуска совета в ноябре 1684 года взял на себя полномочия подготовить почву для столь необходимого мира с королем Людовиком XIV. Генуя приняла французские условия мира, и дож Леркари Империале был вынужден унизительно явиться в Версаль и принести публичные извинения французскому королю.
По истечении срока мандата дожа Леркари Империале встал вопрос о его преемнике. Генуэзская знать была разделена между сторонниками Франции и Испании. Пьетро Дураццо смог выиграть выборы дожа, на которых ему противостояли сторонники Испании Николо Балиани, Джованни Карло Бриньоле, Франческо Мария Бальби, Франческо Мария Саули, Оберто делла Торре и Аугусто Виале.
Правление и последние годы
23 августа 1685 года Пьетро был избран дожем Генуи, 128-м в истории республики, став одновременно королем Корсики.
По истечении срока мандата 23 августа 1687 года Дураццо был назначен пожизненным прокурором. Он продолжал работать на государственных должностях: в магистрате войны (1688, 1692, 1693, 1695, 1697), государственным инквизитором (1689, 1694, 1696), в магистратах Корсики и морских дел.
Пьетро Дураццо выдвигал свою кандидатуру на выборах 1693 и 1697 годов: в обоих случаях он занял второе место, уступив Франческо Инвреа и Франческо Мария Саули.
Он умер в Генуе 31 июля 1699 года. Его тело было погребено в церкви Утешения.
Личная жизнь
От брака с Виолантой Гарбарино (3 августа 1659) имел детей: Чезаре, Стефано (дож в 1734—1736), Карло Джироламо (иезуит), Марию Аурелию. Марию Джованну, ещё двое мальчиков умерли через несколько дней после рождения.
Библиография
- Sergio Buonadonna, Mario Mercenaro, Rosso doge. I dogi della Repubblica di Genova dal 1339 al 1797, Genova, De Ferrari Editori, 2007.
Напишите отзыв о статье "Дураццо, Пьетро Младший"
Отрывок, характеризующий Дураццо, Пьетро Младший
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
